…Муж навалился на Марину, как колода и, воняя перегаром, дрыгнулся на ней раз пятнадцать, довольно хрюкнул и, отвалившись к стенке, тут же захрапел
Женщина, раздраженно сопя, встала с постели, рывком стащила со спинки кровати свой халат, накинула его поверх голого тела и босиком прошлепала во двор.
- Козел, импотент! - мрачно сказала Марина в пространство, присаживаясь на лавочку под любимой яблоней и нашаривая в кармане халата сигареты и спички. - Ну что ж мне теперь, любовника себе искать?
Стояла теплая июльская ночь, полная рябоватая луна старательно поливала своим неживым светом этот небольшой поселок Чубаровку на полтыщи душ, в котором жил всяческий простой и не очень люд, со своими радостями и горестями, в том числе и продавщица коммерческого киоска Марина со своим Егором.
Было уже далеко за полночь, и почти все чубаровцы спали праведным сном. А вот Марине вновь приходилось маяться, как какой-нибудь девке-перестарке, от сексуальной неудовлетворенности. И это при живом-то муже!
Им обоим было за сорок. Егор был вторым мужем Марины. Первый и любимый, Степан, погиб семнадцать лет назад – разбился на мотоцикле. С ним она родила и вырастила дочь Олесеньку, которая сейчас была замужем и жила в областном городе. Со Степаном у Марины было все хорошо. И пил в меру, и не бил ее, и в постели был мастеровит. А чего еще надо бабе? Но вот судьба распорядилась так, что врезался ее Степушка в столб на своем мотоцикле. И выпил-то в тот день немного, да вот, видать, расслабился. Реакция подвела. И сам до смерти покалечился, только «А-а-а!» и успел сказать, когда подняли его из кровавой пыли, и навсегда закрыл свои ясные очи.
Мотоцикл тоже расхреначил, одно днище от коляски вон осталось целым, и второй муж Марины, Егор, приспособил его потом его для перевозки чернозема да навоза на грядки, смастерив тачку. И столб еще тогда свалился, порвал провода, и Чубаровка на целые сутки осталась без света. И всяк чубаровец в тот день не столько жалел, сколько проклинал ее бедного Степоньку. Ну дак а как же: у кого футбол был на вечер с пивом запланирован, у кого сериал с семечками. А тут на тебе – тьма кромешная. И еще долго вспоминали чубаровцы тот день не как печальную дату гибели Степана, а как аварию на линии, которую он же, Степа, и должен бы по-хорошему сам устранять как электрик. Вышло же вон как – ни электрика людям, ни ей мужа.
Похоронив своего любимого Степана, Марина долго не могла придти в себя и на мужиков не смотрела. Так, поглядывала разве. Душу изливать она приходила вот к этой яблоньке-анису, посаженной Степой в честь рождения их дочери. Он в шутку говорил, что размеры их сада будут зависеть от того количества детей, сколько они их произведут с Мариной. Но счет, увы, остановился на цифре один. Три годика было их дочурке Олесеньке. когда случилась эта трагедия с участием ее мужа, мотоцикла и того самого проклятого столба.
Так яблонька и осталась одна, рядом с несколькими кустами смородины. Степан любил сидеть вечерами около нее, молоденькой, курить и мечтать, куда он будет девать яблоки из своего сада. Но так и не дождался этого… А его место под анисом заняла Марина. Сюда она приходила поплакаться на свою горькую вдовью судьбинушку, попрекнуть Степушку за то, что так рано покинул ее.
Если бы кто видел ее в такие минуты, решил бы, что баба свихнулась: Марина обнимала ствол яблоньки, гладила по коре и говорила с деревцем (правда, все больше шепотом) как с живым человеком.
Но вскоре тоска по мужу отошла на второй план, а верх в ее чувствах и помыслах взяли прагматичность и здоровое женское начало. В доме нужен был мужик. И для поддержания хозяйства, и для укрепления женского здоровья. Вот здесь и возникла проблема. Нет, мужики в Чубаровке, конечно, водились. Но все подходящие давно вертелись ужами в других цепких бабских руках. То есть были несвободными. Некоторые из них посматривали на вдовствующую Марину маслеными глазками, делали разные недвусмысленные намеки – Марина была не то что бы красавица, но очень даже ничего. В теле, белокожая, на высоких стройных ногах с пленительно круглыми коленками, с ясными честными глазами, которые так и лучились нерастраченной сексуальностью.
Но женатиков Марина отшивала. Зачем ей была нужна слава гулящей бабы? А она бы непременно к ней пришла, стоило бы ей только раз дать слабину. Ну или два там дать, три – все равно эти шашни непременно бы всплыли. На то она и деревня, где черта с два что скроешь.
А среди холостых мужиков выбор в Чубаровке был очень скромный. Большинство неженатиков были еще пацанами. А те, что поматерее, жили убежденными холостяками, хотя таких на Чубаровку было всего штук с пяток. Или были спившимся синяками – этих в поселке было с десятка три. Хотя алкашей и среди женатых хватало. И все, осталась женщина, вся истекающая соком зрелости и половой пригодности, абсолютно непользованной.
Лишь через пять лет после гибели мужа Марина вышла замуж за этого Егора, переехавшего в Чубаровку из соседней Еловки и устроившегося работать электриком в местное предприятие электросетей.
Егор отдаленно чем-то был похож на ее покойного Степу, такой же рослый, костистый, сероглазый. Да и то что, он занимался тем же делом, что и первый ее муж, тоже импонировало. Так что когда их свели – Егор оказался свободным, - Марина не противилась судьбе и с радостью приняла предложение Егора «жить вместя» - он так и говорил, не «вместе», а «вместя». А еще Егор произносил «надыть», «еслив» вместо «надо», «если».
Так говорили все их соседи еловцы, да и чубаровцы недалеко ушли, и поначалу Марину даже умилял этот забавный местный говор ее нового мужа – сама она давно уже отвыкла от местного диалекта, так как долго, лет шесть прожила в областном городе, где после ПТУ пыталась устроить свою личную жизнь, да так и не сумела и вернулась в родную Чубаровку, к мамке с папкой, которые в один прекрасный день «вместя» угорели в бане.
Но вскоре ее многое начало раздражать, а порой и откровенно злить во втором муже. Марина никак не могла приучить Егора есть с закрытым ртом, и когда он еще болтал при этом, то изо рта у него во все стороны летела пища.
Да, она, конечно, могла бы этого и не замечать. Но были два обстоятельства, которые чем дальше, тем больше делали невыносимей жизнь этого Егора рядом с Мариной. Он всего пару месяцев был «белым и пушистым», а потом стал пить, как и все чубаровские мужики. Однако и с этим еще как-то можно было мириться. Но Егор и как мужик оказался никудышным.
К сорока годам он совершенно потерял вкус к интимной жизни. Трезвым когда был, вообще не хотел (или не мог?). Охота у него, правда, просыпалась у пьяного. Но если другие мужики под влиянием алкоголя могли затянуть соитие на полчаса-час (так, во всяком случае, Марину радовал Степа, и она за этот час могла словить пять-шесть оргазмов), то у Егора получалось от силы минуты полторы, ну две.
Похоже, что у него начались проблемы по мужской части. Он часто вставал по ночам и сонным, спотыкаясь и ударяясь о мебель, брел в туалет, а пьяным мог и обмочиться в постели. Все же попытки Марины погнать Егора в районную больницу на предмет обследования, что там у него такого происходит, напрочь им отметались. Кто-то рассказал Егору, что врач обязательно залезет ему в жопу пальцем, потому что без этого вроде нельзя поставить точный диагноз. А этого позора Егор снести бы не смог. Во всяком случае, так клятвенно божился он, пуча глаза и брызжа слюной, когда Марина в очередной раз напоминала ему о больнице.
Ну и в итоге что? Живет как вдова при живом муже…
Марина затоптала окурок, встала со скамейки и привычно обняла яблоню:
- Эх, Степушка! – с жаром прошептала она, прильнув всем своим истосковавшимся по мужской ласке телом к теплому стволу аниса. – Как вспомню наши ночи, так жаром всю пробирает, веришь, нет? Как же ты мог меня оставить, дурачок!
Она прижалась щекой к гладкой, слегка шелушащейся коре, по щекам ее тихо скатывались и терялись в траве под ногами хрустальные шарики слез. Внезапно Марина почувствовала, что ствол яблони как будто слегка завибрировал, а ближайшие ветви с блестящей в свете луны листвой плавно нагнулись и… обвили ее.
Марина испугалась и попыталась отстраниться от ствола, упираясь ладонями в ствол. Но не тут-то было. Ветви лишь немного упруго подались назад и тут же спружинили, притягивая дрожащее от страха тело женщины обратно. При этом одна из верхних ветвей дерева стала ласково поглаживать ее тихо шуршащей листвой по волосам, как бы успокаивая.
И Марина в самом деле притихла, расслабилась и замерла в непонятном ожидании, потому что от яблони стали исходить – как их там, феромоны или флюиды? - нежности, любви и, она чувствовала это! – мужского нетерпения.
- Степушка, милый мой Степушка, ты что ли слышишь там где-то меня? – страстно шептала Марина, нежно оглаживая ствол. Рука ее наткнулась на старый сучок, оставшийся от одного из самых первых ветвей. Ее нечаянно обломил этот раздолбай Егор, когда по просьбе Марины как-то по весне таскал на тачке навоз под парники.
Ветку пытались приживить обратно, но не получилось. Остался от нее один сучок, который Егор очистил от коры, древесные заусенцы зачистил наждаком и оставил как крюк, на который что-нибудь можно подвесить. Сейчас на нем висел моток какой-то проволоки.
Проводя рукой по стволу, Марина задела моток этой проволоки и уронила его под ноги. А потрогав сам сучок, она неожиданно поняла, что сучок-то уже и не деревянный! Нет, он был почти так же тверд, как и полагается дереву, но в то же время в нем ощущалась упругость и теплота.
Еще не совсем понимая, что происходит, но уже отдавшись охватившему ее полубезумному чувству, Марина трепетной ладонью обхватила горячий, подрагивающий сук, в котором и с ужасом и с необыкновенной радостью на ощупь узнала могучий член своего Степушки – ей даже не надо было на него глядеть, чтобы понять, что это именно он.
Ладонь ее ощущала знакомую тяжесть, а большая половина того чудесного мужского устройства, которое в свое время доставляло ей столько наслаждения, находилась за пределами ее горсти. Ну да, как-то они специально замеряли школьной линейкой, и получилось двадцать и еще половина сантиметра!
Первое время Марина даже страшилась подпускать Степана к себе с таким устрашающим жезлом, но когда распробовала и поняла, что размерчик-то как раз ее, то каждый раз с нетерпением ждала их бурных, почти еженощных любовных игр, от которых они сломали две кровати и продавили диван. И это всего за пять неполных лет!
Уже почти теряя сознание и тяжело дыша от участившегося сердцебиения, Марина, не в силах больше сдерживаться, раздвинула полы халата, привстала на цыпочки, так как сук, трансформировавшийся в член, стоял, вздыбившись, немного под углом кверху, и со стоном насадилась на него. Затем, обхватив ствол руками и прильнув к нему всем телом, она, закусив губу, с хриплым дыханием медленно, а потом все быстрее и быстрее начала скользить по суко-члену вверх-вниз, вверх-вниз. и вскоре над Чубаровкой разнесся дикий, полный страсти и боли крик:
- А-а, Степушкааааааааа!!!!!!
И долго еще по поселку перебрехивались разбуженные собаки, а в окнах ближайших домов даже загорелся свет. Но вскоре Чубаровка снова погрузилась в глубокий сон. А у подножия яблони, обхватив его ствол руками, неподвижно лежало женское тело, над которым торжествующе торчал окровавленный сук…
©Sibirskie
