Комсомолка Нинель Гусечкина сидела на верхней полке в бане. Распаренная, раскрасневшаяся, как омар, она думала об амбивалентности моногамии в свете парадигмы марксизма и чесала в паху. Чесала увлеченно, старательно, даже высунула кончик языка. Пах был пышен и кустист, как брови Генсека и непроходим, как джунгли в верховьях Амазонки. Афро-стайл еще не сдался под натиском разнузданного минимализма. Капелька пота стекла по изгибам ушной раковины на мочку, вызывая у Нинель щекотное и смутное томление. Пальцы выпутались из зарослей междуножья, метнулись к уху, но замерли в миллиметре от него. Гусечкина что-то услышала. Кто-то тоненьким голоском виртуозно матерился рэперской скороговоркой прямо ей в ухо. В бане никого, кроме нее не было. Атеистическое воспитание не оставляло места для бесплотных голосов и говорящих березовых веников. А между тем от ее пальцев речитативом доносилось писклявое: «Ахтыжйобаныйтынахуй!».
Под ногтем указательного пальца сидела упитанная, сытая мандавошка и материла комсомолку, как дворник сломавшуюся метлу. Глаза Нинель так выпучились, что она стала похожей на Надежду Константиновну Крупскую, увидевшую голого Ленина. Между тем ярость мандавошки сменилась отчаянием, и она жалостно запричитала, заламывая лапки, затянутые, как с удивлением заметила Гусечкина, в микроскопические белые перчатки.
— Ах, боже мой, я опаздываю! Ах, мои усики, мои лапки! Королева придет в ярость, если я опоздаю! Она именно туда и придет!
— Вы кто? — сказала Нинель и тут же поймала себя на мысли, что таки переборщила с синенькими капсулками, если ведет диалог с мандавошкой.
— Конь в кожаном пальто! — грубо рявкнуло насекомое/ — Сначала шкрябают, где неположено, а потом знакомиться лезут. Меня, между прочим, ждут важные персоны!
— Где?
— В пизде, конечно же!
— А что там?
— Там чудеса, там леший бродит… — D голосе мандавошки всхлипнула ностальгия.
— Чудеса? И… и что же они там делают? — поинтересовалась комсомолка, продолжая неминуемо краснеть.
— Как и положено, — с надрывом прошептала собеседница/ — Случаются…
Насекомое вцепилось лапками в белых перчатках в край ногтя, с пошлой эмигрантской тоской взирая вниз на манящие заросли комсомольской пизды. И тоненько завыло:
— Рооодина… Пусть кричат «уроооодина!», а она мне нраааавится…
— Чудес не бывает, — отрезала Нинель/ — Марксистско-ленинское учение отрицает этот пережиток. Чудеса — это несерьезно.
— Серьезное отношение к чему бы то ни было, в этом мире является роковой ошибкой.
— А жизнь — это серьезно?
— О да, жизнь — это серьезно! Но не очень…
Глубина этой мысли настолько поразила комсомольское сердце, что, задумавшись, Гусечкина куснула ноготь. Мандавошка успела только коротко пискнуть: «Уйбля!» и щелкнула на молодых зубах последовательницы марксизма.
— Действительно… не очень, — пробормотала девушка, разглядывая темное пятнышко на ногте.
Мысли о бренности жизни почему-то ужасно возбуждали, и она решила вздрочнуть. Рукоблудила Гусечкина мощно и размашисто, чем внесла панику в ряды мирных мандавошек. Их атаковали. Война…
Над некогда райскими кущами разносился хорошо поставленный, брутальный баритон: «…вероломно и без объявления войны»… Над лобковой тайгой звучало: «Вставай, пизда огромная, вставай на смертный бой!» До слуха испуганных насекомых донеслось нарастающее комсомольское «АааааАААА!!!».
Старый, опытный мандавош Квай–Гон Джин, магистр манджедай вскричал: «Это авианалет, все в укрытие! Хуйле встале!!! Бегите в пещеру Вони!»
Оби–Ван Кеноби, ученик Квая, вместе с начинающим экстрасенсом Энакиным Скайуокером повели народ манджидаев к спасительному анусу.
Нинель тем временем испытала мощный оргазм. Вся промежность сокращалась, ходила ходуном под ногами беззащитных пиздожителей.
— Это пиздотрясение! Происки гандона Дарт-Мола! — в панике пищали мандавошки.
Из провала влагалища вырвался гейзер горячего сквирта. Следующий толчок вызвал выброс газов, а за ним и извержение из кратера ануса, похоронившее под собой сотню несчастных. Выжившие в ужасе озирались.
И тут из потоков говна начали выползать странные существа. Это были молодые и неопытные глисты, подползшие слишком близко к выходу в инфантильной мечте увидеть солнце. Толпа мандавошек застыла в страхе. Кто-то крикнул: «Это инопланетяне! Марс атакует!» Старики крестились всеми лапками одновременно. Женщины истерили. Дети плакали. Так началась эпоха, получившая название «Пездные войны».
Глисты, возглавляемые графом Дуку они вполне себе мирно существовали в пещере Вони. Никого не трогали. Вели натуральное хозяйство. Теряли иногда своих соплеменников, что, впрочем, было естественно. Но чтобы так обосрацо!!! Это нонсенс.
Дуку вместе со своими сподвижниками пытался перекрыть анус суперкатяхом, чтобы предотвратить массовый выброс своих соплеменников. Но суперкатях развалился, и теперь Дуку со своим народом плавал в жиже и молился о спасении. Народ манджедаев с испугом наблюдал за смертоносной пульсацией ануса, с каждым точком выбрасывающей все новые и новые орды захватчиков.
Кто-то из манджедаев подал боевой клич: «Это глистоджедаи! Армия Тьмы! Вперед, за Родину, за Квая, но пассаран!» Мандавошки хором запели «Вансаромерос» и бросились в атаку.
Энакин Скайуокер начал топить глистоджедаев силой своего гипнотического взгляда. Граф Доку в ответ рубил манджедаев Супергалактическим мечом. Воины с одной и другой стороны отчаянно бились за свой народ, своих жен, любовниц, блядей, детей, родителей, пидарасов и домашних животных. Никто не хотел отступать.
Такого побоища не видела ни одна пизда в мире. Встретились лицом к лицу две равные и мощные цивилизации. Кто же победит в этом кровавом побоище?
Адский шухер в пизде вверг Ниннель в экстатическое состояние. Закатив глаза и слабо подергиваясь всем телом, она распростерлась на полке в полубессознательном состоянии. И в это время дверь предбанника противно скрипнула: «Скриииииииип».
— Ебале мы и Москву! — в баню, качаясь и матерясь, ввалился пьяный инженер Петр Петрович Гарин. С утра налакавшись сливянки, он горел желанием испытать на ком-нибудь свой гиперболоид. Для конспирации гиперболоид он смастерил в виде балалайки и всегда таскал его подмышкой. А что? Идет человек с балалайкой. Никаких подозрений. Гениально.
Всеразрушающее оружие Петр Петрович лишний раз в ход не пускал. Берег. Из реальных замесов можно припомнить лишь сожженный по суровой накурке соседний городишко и наглухо высушенную речку-вонючку. Эти невинные шалости не доставили знаменитому авантюристу ни малейшего удовлетворения.
— Это не масштаб! — сокрушался он. — В таких ебенях нет масштаба. Разгуляться негде. А я гений. Гееениииий!!! Завтра же поеду Москву сожгу. Ибо нехуй. Попарюсь на дорожку и сожгу.
Тут его взгляд наткнулся на лобок комсомолки. Инженер пришел в неописуемый восторг.
— Вот что жигануть надо! Это же Сатана, блять, в комсомольском обличии! Очевидное-невероятное! Сильна девка!
Петр Петрович снял с плеча балалайку, произвел настройку луча на максимальную мощность и, прицелившись, направил доселе неведомую миру энергию на лобок нежившейся Гусечкиной.
Воюющие так увлеклись сражением, что не заметили страшную угрозу. Только юная мандавошка, спрятавшаяся под навесом клитора, и молодой глист увидели ужасный луч с неба, выжигающий все на своем пути. Спасаясь от адского пламени, они прыгнули в пропасть вагины. Там, в темноте и сырости, они прижались друг к другу дрожащими от страха телами, забыв о вражде их племен. Кошмар Апокалипсиса сблизил этих двоих. Мандавошка плакала и икала.
— Не бойся, я защищу тебя, — прошептал мужественный глист. — Как тебя зовут?
— Ева, — всхлипнула она, прижавшись к нему всем телом.
— А меня Адам. Хочешь яблоко, Ева? — он извлек из мускулистых, как у Виндизеля, складок своего тела полупереваренный кусочек яблока, обтер его от говна и предложил ей.
— Ах, ты прямо Змей-искуситель! — кокетливо мурлыкнула Ева, заглатывая яблоко. Разумеется, результатом поедания библейского фрукта стала неукротимая страсть, приведшая к греху — разнузданной половой ебле. Пока единственные выжившие предавались пороку в катакомбах влагалища, огонь снаружи выжег все. Растительность и живность мгновенно превратилась в пепел. Гавно вместе с глистами даже не кипело, а просто испарялось. Кожа Нинель начала пузыриться и лопаться. Гусечкина взвыла как французская комсомолка Жанна Д’Арк.
— Бляяяяяяяя!!! Да что же это за ебаный в рот?!!
Это был не крик отчаяния. Нет. Это был гимн окончанию эпохи Пездных войн.
— Осилил, суко! — обрадовался Гарин.
Из парилки выскочила дымящаяся комсомолка. Изменившимся лицом, она бежала к пруду.
Произошедшее поставило на грань выживания все человечество. В ходе операции по эпиляции лобка Нинель, инженер Гарин допустил серьезный просчет в настройках гиперболоида. Матка комсомолки под действием луча мутировала, и засосала Адама и Еву во время их любовных игрищ. Немыслимым образом яйцеклетка оплодотворилась и начала разрастаться.
Гусечкина не добежала до пруда сто метров. Ее разорвало, и миру явилось огромное зубастое уебище. Смесь мандавошки, глиста и комсомолки. Оно по-Кинг-Конговски постучало себя в грудь кулаками, прорычав что-то похожее на «Мессия грядет!» и взялось за дело. Сначала уебище сожрало инженера Гарина вместе с балалайкой. Смачно отрыгнув, оно начало делиться. Буквально через полчаса город наводнили стаи мутантов, поглощающие все живое. Огромные огнедышащие твари не щадили ни стариков, ни детей, ни собак, ни тараканов. Мир стоял на краю пропасти.
На срочном заседании в горкоме партии выжившие коммунисты приняли решение бежать из города, ввиду бесполезности сопротивления. И убежали. Кто бы сомневался. Полчища мутантов, постепенно стирая с карты города и веси, шли на столицу. Генеральный секретарь на всякий случай попрощался с народом, и спрятался в бункере.
Помощь пришла с Запада. Спас человечество, съебавшийся под шумок с кичи доктор Лектор. По счастью ему страшно захотелось котлет из советских граждан, и он ведомый своим животным инстинктом оказался на месте разыгравшийся трагедии. Человеком доктор был умным, и быстро смекнул, что невесть откуда взявшиеся зубастые образины котлету, скорее всего, сделают из него.
«Нихусебе, у коммуняк тут пиздорез приключилсо!!! Ебал я такие козьи расклады. Лучше пендосов жирных жрать!»— подумал знаменитый каннибал и буксанул обратно в сторону Штатов. Спасая свою жопу, Лектор изрядно покусал пару мутантов и заразил их каннибализмом. Те, в свою очередь, начали жрать своих сородичей. Несколько суток уебища грызли друг друга, пока в живых не осталось последнее. Оно уплыло в Японию, забралось на Фудзияму и каждый день ровно в полдень на чистом японском языке выло:
— Ну шо, сцуке, дождались Мессию, бляяяяяять? Это Я!!!
Японцы были так напуганы этими воплями, что начали в спешке покидать остров.
И только маленький слепой мальчик Мицубиси Субару не побоялся грозного чудища. Нихуя не видевший сын рыбака, умудрился спиздить часть отцовского улова, вскарабкался на гору и покормил, уставшее от одиночества и тоски чудовище.
Вскоре уебище и мальчик подружились, и даже вместе разучили песенку про японскую водку саке. Им было хорошо и весело друг с другом. Однажды мальчику показалось, что он уже начал видеть. Но, к сожалению, это оказался мираж. Для того, чтобы таких миражей больше не было, чудище выковырнула глазки мальчика, нежно поцеловало его в лоб и сказало:
— Так тебе будет спокойней, Мицубиси.
Благодаря настоящей и бескорыстной дружбе, чудище стало добрым и отзывчивым, и хотело уже спуститься с горы, чтобы подружится с людьми. Но тут, как назло, произошло самое страшнейшее в истории человечества цунами, которое безжалостно смыло его и Мицубиси. Выжившие жители острова окрестили цунами Нинель.
Чёрный Человек и Nala XXX
