Утром больной мальчик Саша просыпается раньше всех в своей палате.
Раньше Живой Головы со щелками вместо глаз, которая лежит у окна стонет и плохо пахнет.
Раньше Тяжёлой Больной, мама которой спит, положив голову к ней на ноги, а свои – на приставленный к койке стул.
Раньше смешливой девушки Нади. У этой Нади всё время дёргается лицо и правая рука. Говорит она много и весело, но что говорит - понять совершенно не возможно.
Саша уже Большой Мальчик, поэтому он сам натягивает растянутые на коленках колготки. Затем он надевает застиранную рубашонку и застёгивает её на все пуговицы.
Эта застёгнутая «под горлышко» рубашка, почему то всегда злит лечащего врача Саши. Утром, осмотрев мальчика, он обязательно, перед тем, как потрепать его напоследок по голове, расстегивает ему самую верхнюю пуговицу и говорит:
- Что ты её так застёгиваешь? Выглядишь, как белогвардейский поручик из кино!
А про себя Липкин думает: «Как покойник в гробу!»
И всегда, как только лечащий врач уходит, Саша вновь аккуратно застёгивает верхнюю пуговицу рубашки.
Одевшись, Саша садится на край своей кровати, складывает руки на коленках так, как его учили в детском саду и начинает жать, когда отделение проснётся.
Вот по коридору загрохотала каталка и забренчали на ней пустые кастрюли. Это добрая буфетчица Кира поехала на кухню за завтраком.
Слышно, как гремит в процедурке стеклянными дверцами шкафов и звенит флаконами с антибиотиками медсестра Света.
Скоро она появится в палате, улыбаясь во все свои фальшивые зубы, и заорёт с порога:
- А вот кому уколы, девочки! Просыпаемся, просыпаемся! Время уже!
А вот застучали в коридоре костыли деда Акиньшин из 11 палаты. Заложив сигарету за ухо, он поспешает в сортир.
Саша улыбается и выходит в коридор.
Саше не нравится жить в своей палате и всё свободное время он проводит с Мужиками в палате № 11.
В этой большой, на девять коек палате пахнет прелыми носками, табачным перегаром и ещё чем- то родным и знакомым, что напоминает Саше дом и маму.
Липкин всё время говорит Саше:
- Как только мама придёт – скажи ей, что бы она обязательно нашла меня. Мне надо с ней серьёзно поговорить!
Произносит это Липкин так, что Саше делается страшно за маму.
О том же Липкин говорит всем медсёстрам и другим больным.
Но Сашина мама – не приходит.
Навестила она его только один раз, в самом начале Госпитализации.
Мама принесла тогда Саше пакет хрустящих кукурузных палочек и пакетик с жевательными конфетами «Мамба». Саша спрятал всё это в тумбочку, и ела понемногу вечерами, вспоминая маму.
Потом и кукурузные палочки и конфеты закончились, а мама так и не пришла.
В одиннадцатой палате было весело и привычно Мужики говорили громко и часто смеялись. Слова употребляли знакомые.
Они отбирали у инвалида Афганца кресло с колёсами и катали в нём Сашу по всей больнице.
Вечером они усаживались за Общий Стол и угощали Сашу вкусной колбасой, консервами из ярких банок и фруктами.
Колбасу и консервы Саша ел с удовольствием, но на фрукты смотрел с подозрением и всегда от них отказывался.
Часто Мужики Нарушали Режим.
Нарушая, они делались деловитыми и спешащими. Говорили: «Давай, давай! По быстрому! », звякали стеклом и сильно дышали.
По палате разливался хорошо знакомый Саше запах.
Потом все начинали петь, но тихо пели недолго. Вскоре в палату с руганью прибегала Дежурная Смена.
Утром Мужики были тихими и грустными и многие куда то исчезали.
Но больше всех других Саше нравился дед Акиньшин.
С дедом он сдружился так, что и в перевязочную и на все исследования Сашу можно было доставить только в сопровождении Акиньшина.
Без деда он орал, кусался и брыкался так, что, в конце концов, усталые сёстры говорили: «Ну, всё! Зовите этого мудака из одиннадцатой!»
Акиньшин знал много историй и сказок.
Сидя у большого окна в холле отделения, Саша услышал от него про деревянного мальчика с длинным носом, про мальчика – луковицу и про Страшилу с Железным Дровосеком.
За окном лил дождь. Осенний ветер срывал последние листы с больничных рябин и берёз.
Дед говорил:
- Видишь: деревья были сначала маленькими и зелёными, как ты. Потом они подросли, листья у них потемнели и стали большими. Такими бывают взрослые и здоровые люди.
А сейчас - осенью, листва с деревьев облетела, ветер клонит их до земли. Теперь они похожи на нас с тобой, больных и слабых.
Наступит зима. Деревья застынут от мороза, покроются белым. Некоторые могут даже подумать, что они умерли.
Но это не так!
Опять наступит весна и деревья станут здоровыми и весёлыми от солнышка и тёплого ветра.
Так и мы: поболеем, поскрипим… Однажды нас даже могут принять за умерших.… А мы - ррраз!- и выздоровим!
Через три дня, выглянув в то же окно, Саша увидел, что чем- то мощным и железным все деревья больничного палисадника были безжалостно выдернуты из земли.
Стройные и весёлые раньше, теперь деревья лежали жалкими и некрасивыми. В тех местах, где они врастали в землю своими уродливыми корнями, теперь чернели ямы.
- Ты чего плачешь, Сашка?- спросила добрая медсестра.
Потом она увидела изуродованный палисадник, вздохнула, погладила Сашу по голове и сказала:
- Ничего! Их, говорят, в другом месте теперь посадят.
Но сестре Саша не поверил.
А спросит о вечно живых деревьях у деда Акиньшина, было уже нельзя: за очередное Нарушение Режима деда выписали вместе с его частично удалённой опухолью спинного мозга.
Как сказал врач Липкин: «До лучших времён».
Но что такое «лучшие времена» Саша не знал и, почему то, не верил, что они вообще бывают.
http://onoff49.livejournal.com/245174.html
