Ходок пришел в село днем. Машка как раз бежала с поганым веником за еврейским беспилотником – глядит, по дороге, от Асташкинского леса, мужик идет. В лаптях и с мешком большим. Машка посмотрела, беспилотнику кулаком погрозила – и в деревню бежать, к сельсовету. А там и председатель Мироныч и завхоз Петренко и даже главный агроном Георгадзе- вся наша сельская партийная ячейка. Как раз виды на урожай обсуждают.
Новость о Ходоке тут же облетела всю деревню. Ну и я, конечно, ноги в руки – и к сельсовету. Пока Ходок по нашей главной улице шел – почитай, полдеревни у сельсовета и собралось. Стоят молча, на Ходока смотрют.
Ходок подошел к сельсовету, мужиков оглядел, и говорит, вроде и как всем, но сам на Мироныча смотрит, потому как признал, кто тут есть у нас главный:
– Здорово, православные! Слава КПСС!
– КПСС слава! Ну, здорово, коль не шутишь! – Мироныч отвечает. – Кто будешь? Куда идешь?
– Ходок я.
– Да уж видим, что не спецназ украинский!
Тут надо сказать, что уж очень в прошлом году украинский спецназ озоровал в наших местах. Лютовал просто. Но когда он у вдовы Алексеевой кабанчика увел – терпение у мужиков лопнуло. Собрались с кольями, с лопатками саперными, с винтовками М-16 – их целую подводу Витька-контрактник привез, когда с обороны Севастополя вернулся – и пошли со спецназом разбираться. Разобрались так, что до сих пор спецназ сидит в схроне своем, что у Гадюжьей балки, и носу не кажет. Только по ночам выходит – по нужде. Бабы наши отходчивые, молоко ему иногда носят, хлеб, сало опять же. Оставляют у схрона. Спецназ все съедает, даже веревочки от сала.
Еще надо сказать, что под горячую руку и завхозу Петренко нос разбили, но потом всей деревней извинились, и литром казенной водки проставились. Что правильно. Потому что дружба народов – святое, как товарищ-отец Никандр, секретарь нашей парторганизации, объяснил.
А в этом году беспилотники еврейские – летают и летают, настырные, как комарьё. Витька-контрактник один сбил из своего «стингера» – тогда и нашли на нем буковки еврейские. Учитель наш, Абрам Иосифович, признал их – и сказал, что сделан беспилотник в государстве Израиле – где много евреев обитает. Но на Абрам Иосифовича никто, конечно, не обиделся, потому как дружба народов – и не может он за всех евреев отвечать. Но сам Абрам Иосифович сказал, что своему племяннику письмо в Израиль отпишет – чтобы тот меры принял. Пока письмо не дошло, видимо – потому как летают беспилотники. Хотя Витьку-сверхсрочника теперича боятся – как он из дома выйдет – беспилотники тут же за огороды и в поле улетают. И кружат там. Вместе с воронами.
Ну, это я отвлекся.
Вот, значит, стоит Ходок, мужики кружком стоят, на него смотрят.
– Куда идешь, православный? – Мироныч спрашивает.
– В Москву иду. К Ленину.
Народ понимающе переглянулся. Мы тоже хотели Ходока к Ленину отправить, но забоялись. Самогонку мужики гонят, молодежь с девушками балует – да хоть тот же Витька-контрактник, – урожай не очень собрали в прошлом году, проявления национализма бывают, как я уже сказал – не доросли мы своего Ходока посылать. Так и товарищ-отец Никандр сказал, и Мироныч того же мнения.
– А что несешь Ильичу? – спросил агроном Георгадзе.
В нашем селе Георгадзе – самый политически грамотный. Еще он песни грузинские поет – когда в настроении. А когда не в настроении – какого-то Саакашвили ругает. Очень сильно ругает.
Ходок мешок свой холщовый на землю положил, веревку развязал. И вынул оттуда голову.
Народ ахнул. Это была голова чубайса. Настоящего. Рыжего.
Голова вращала глазами, строила гримасы, показывала язык, корчила рожи. Шевелила губами. Но молчала.
– А чего молчит-то? – спросил завхоз Петренко.
– Потому что согласно анатомии, – важно ответил Ходок. – Чтобы говорить – легкие нужны. А у этого кроме головы – ничего нет. Да и что он сказать может – срамоту только всякую. Ваучеры, капитализация…
– Дети тут, – сказал Мироныч и на меня поглядел. Ходок проглотил следующее слово:
– Прощения просим, не заметил мальца.
Мне, конечно, обидно стало – какой я малец? Я в следующем году вообще собрался в армию. В Красную армию. Мне Витька-сверхсрочник все рассказал – как до Москвы добраться, как найти Штаб Красной армии, где таких, как я, записывают. В ряды борцов с буржуями.
– Да, хороший гостинец товарищу Ленину, – продолжил Мироныч. – Говорят, в Лесолуговском тоже одного чубайса поймали, но они его не уберегли. Держали в подвале, а там его крысы и съели.
– Лесолуговские – те еще чмошники! – зашумел народ.
– Так что ты его береги, – закончил Мироныч.
– Знамо дело, – сказал Ходок.
Голову чубайса он деловито убрал в мешок и достал оттуда устройство какое-то. Коробочки, проводочки.
– А это при чубайсе было. Телефон спутниковый. Мериканского производства.
Мужики заинтересовались.
Когда украинский спецназ побили, отняли наши у него телевизор, принесли в деревню.
Поставили в клубе, под портретом Карла Маркса, долго мудрили, потом включили.
Так была какая-то девка, и что-то говорила непонятное. Что-то вроде:
– … узнали, что Пэрис Хилтон надела на тусовку гламурное нижнее белье…
– Кто такой Пэрис Хилтон? – спросил Мироныч.
– А что такое тусовка? – спросил Петренко.
– И что такое гламурное нижнее белье? – почесал голову Георгадзе.
Послушав еще такого же непонятного и мутного, партийная ячейка порешила телевизор больше не включать, но и в сортир его все-таки не выкидывать – до подхода Красной армии и возобновления передачи «Сельский час» и «А ну-ка, девушки!»
В общем, технически народ у нас подкованный. Поэтому и мериканский телефон спутниковый вызвал неподдельный интерес.
Ходок с удовольствием объяснил, как он работает. Разрешил попробовать.
Мироныч нажал кнопку «ОN», подождал. Из трубки раздался голос:
– Here is the president of America. Who are you?
– Матом ругается мериканец, – сказал Ходок. – Херы и хуи…
Мироныч показал ему кулак. Ходок опять посмотрел на меня, снова проглотил фразу на полуслове.
– А Смольный набрать можно? – спросил Мироныч, отдавая трубку Ходоку. – Я на мериканском не очень.
– Можно, – сказал Ходок.
Он долго нажимал кнопки, потом стал кричать в трубку мериканского телефона:
– Барышня, Смольный можно, барышня, мне Смольный! Смольный дайте, барышня!…
Кричал долго. Через какое-то время в трубке раздался голос:
– Ну, чего так орать, Смольный на проводе. Матрос Забибулин.
Ходок протянул трубку Миронычу.
– Говори, председатель.
Мироныч откашлялся:
– Тут Степан Миронович Иванов, председатель колхоза имени 30-летия 18-го партъезда. Село Остюжино. Слава КПСС!
– КПСС слава! – ответил голос. – Как в Остюжино с Советской властью?
– Восстановлена.
– И дружба народов?
– И дружба народов.
– Молодец, товарищ Иванов. Так держать!
– Работаем.… А с товарищем Лениным можно поговорить?
– Ну, мил человек, совсем ты географию подзабыл. Смольный – он в Ленинграде-городе, бывший Путин-сити, а товарищ Ленин – в Москве. В Кремле.
– Виноват, – сказал Мироныч.
– Да ничего, бывает. А коль хотите с Ильичем поговорить – шлите Ходока. Товарищ Ленин Ходоков очень любит – и встречает их чаем с бубликами.
– Пошлем, – сказал Мироныч. – Обязательно пошлем.
– Ну, бывай, товарищ Иванов. И береги советскую власть. Без нее нам всем гайдар и ельцын!
– Будем беречь, – твердо пообещал Мироныч и нажал кнопку «OFF».
Ходок собрал провода и коробочки мериканского телефона в кучу и засунул в мешок, к голове чубайса.
– Мне, однако, дальше идти, – сказал Ходок.
– Да, – сказал Мироныч.- А может, заночуешь у нас? А бабы наши тем временем гостинцев соберут – для Владимира Ильича?
– Нет. Надо идти. Путь еще неблизкий. А на дорогах у Москвы-города единороссы шалят.
Народ снова зашумел. Мы единороссов своих всех давно уже вывели, и даже лесолуговские своих передавили, уж хоть на что и чмошники, но это сделать сообразили. А вот в больших городах и на больших дорогах эта пакость еще попадается.
– Тебе, мил человек, может оружье какое дать? – спросил Петренко. – А то как встретишь супостатов?
– А у меня есть.
С этими словами Ходок извлек из своего мешка большую железную трубу, завернутую дерюжку.
– Вот. РПГ-27. Таволгой звать. Даже танк можно остановить – а не то что единоросса проклятого.
Мужики уважительно закивали головами.
– Ну, коль так, то иди, – согласился Мироныч. – Только, это.… От нас тоже передай, Владимиру Ильичу. Наказы. Что, значит, надоела нам вся эта хрень – буржуи недобитые, спецназ украинский, беспилотники еврейские, чубайсы, гайдары. Что, значит, мы за дружбу народов и за пятилетку в четыре года. И чтобы скорее бардак на Руси и вокруг ее заканчивать.
Ходок достал из кармана замусоленный блокнот, огрызок карандаша, послюнявил его кончик и старательно записал в блокнот все, что Мироныч ему сказал. Даже попросил повторить последнее предложение.
Потом засунул свой РПГ в мешок, завязал его веревкой, закинул за спину.
– Ну, бывайте православные! Слава КПСС!
– КПСС слава! – негромко, но с чувством произнесли все собравшие у сельсовета.
Ходок потрепал меня за волосы – и пошел по дороге дальше. В сторону Москвы. Поднимая лаптями пыль.
А мы все – и мужики, и бабы, и пацаны с девчонками – смотрели, как он идет. И завидовали. Потому что он шел к товарищу Ленину. И нес ему голову чубайса.
Из сборника рассказов Александр Коммари "Русский, красный, человек опасный."
