Опять темнело в пятницу… Колбасевич ел хлеб со сгущенкой и философически думал. «Вот» - думал он - «Хлеб – черный, а сгущенка- белая, а вместе – ничего себе так, съедобно. И чай – зеленый. Вот бы еще красного добавить… типа колбасы. Просто красота такая получилась, что Петрову-Водкину не до купания коня б было… Бы. Красного.»
Как всегда, неожиданно пришел Хлебский.
- Фактыч, у меня завтра дрр..
- Вован, не пугай меня аббревиатурами!
- Я тебе своим великим и могучим русским языком говорю - день рождения, он же дэнь народжэння, он же хэпибирсдау.
- И?
Хлебский закипел
- Фактыч, ты тупой или еще тупее?
Для интеллигентов в седьмом поколении – повторяю – «Не соблаговолите ли, ясновельможный сударь, князь и верховный жрец (других жрецов тут нет уже давно, все сожрано) квартиры нумер тридцать три и прилегающих территорий на лестничной площадке и примкнувшего к ним мусоропровода пожаловать в 18.00 апосля заката Ярила, в чертоги нумером двадцать пять ничтожного вашего покорного слуги дабы выжрать ендову-другую явстс… явств… короче, того, что Элоиза накромсает под названием оливье и шуба над рыбой, всенепременное принятие вина винного и вина хлебного водочного. Водочнага. За то будет вам несомненно всеприятнейший Вам подарок, ля буду, а такжэ афтэр парти с прыжками в мешках в прорубь. Шутка… За сим преклоняю колени. Понеже.
Колбасевич изобразил книксен. Или реверанс… Похоже было на танец глухаря на токовище… Но не суть важно. Колбасевич проникся пафосом момента, тем более, что завтра выходной.
- Засим! – трубным гласом проблеял Колбасевич – Повелеваю! Завтра без пяти минут осмьнадцать прибыть лифту, запряженному тросом и тормозом Матросова на запятках на второй этаж дабы доставить меня на четвертый, в палаты бетонныя славного лыцаря Вована! Путем нажатия кнопки. Бо истерлися мои ноги по самыя колени, ходючи тудой-сюдой…
- Оппа! - сказал Хлебский – щас я кому-то по потному темечку-то настучу! Видит Бог – я давно хотел, но Он не давал воли моей деснице. Ну и шуйце тож. Короче, завтра в 18.00 быть у меня. За то тебе счастье обломится.
- Что за счастье? – взволновался Колбасевич.
- А вот увидишь, сучье вымя!
Хлебский ушел.
Через пять минут опять пришел.
- Фактыч, короче… я тебе бабу подогнал. Это и есть подарок типа сюрприз, бо взорвешься скоро от переполнения тестикул. Хорошая баба, но с придурью, впрочем, как и все они. Но не обращай внимания. И тут у меня возникла закавыка… Элоиза моя ненаглядная может неправильно понять. Приходит отдельный Фактыч а затем отдельная Зинаида. Скогнитирует диссонансно. Так что – жди в полшестого звонка в дверь. И придет к тебе счастье. С этим счастьем поднимаетесь ко мне – типа, подруга моя, знакомы со школы для обездоленных сирот, вот вдруг объединились юные сердца… Все, убежал! Будь готов! Главное – не сцы! – Хлебский вскинул руку в пионерском приветствии.
-Всегда готов… - запоздало ответствовал Колбасевич.
Колбасевич поскребся по сусекам шифыоньера, нашел неношенный галстук с флагами Евросоюза, подаренный ему сотрудниками лаборатории мелкого машиностроения, где он и был завлабом при секретном НИИ холодной укупорки резонансных овоидов. И о дэ колонъ – типа «о’жён». Выпуска 1980 года по как-бы французским технологиям к Олимпиаде-80 на фабрике «Свобода». Папа подарил.
«Чем не подарок?» - подумал Колбасевич.
И вот в без двадцати осьмнадцать пришло к нему счастье лет тридцати восьми. Плюс-минус семь. Не поймешь ведь с первого взгляда.
Счастье выглядело вполне ничего себе. Миловидное личико, большие глаза и рот. Фигурка тоже ничего. Средней полноты с сиськами.
- Зинаида – сказало счастье – можно просто Зина.
- Гелиодор – вспотел лысинкой Колбасевич и мягко пожал бледную ручку.
- Я в курсе, мне Вован говорил. Как же тебя называть-то, ведь мы по легенде старые друзья? Геля? Как-то по-женски. Будешь Гелик!
- Угадала! Меня так в школе и звали!
Дальше все действо развивалось, как флаг над Дворцом Съездов. Ну, или развевалось… Не суть важно.
Лифт приехал вовремя.
Колбасевич чувствовал себя в костюме от фабрики « Большевичка», как Савицкая в скафандре.
Гелик с Зиной изображали старых знакомых. Хлебский контролировал ситуацию. Некоторое время.
Элоиза подозрительно косилась на Зинаиду и приготавливала взрыв эмоций для Хлебского. На всякий случай. Однако алкоголь с примкнувшим к нему оливье и прочими круассанами сделал свое дело. Все закончилось здоровыми хоровыми песнями под караоке. И тут Зинаида засобиралась домой.
- Гелик, а проводи меня по старой памяти – Зинаида положила бледную руку на бедро Колбасевича - Ведь полночь близится, а транспорта уж нет! – и улыбнулась большим ртом.
- Да! Нам пора! – засобирался вдруг Колбасевич, ощутив дрожание конечностей.
- Рот фронт! – Хлебский показал сжатый кулак в момент прощания на пороге. Покачнулся, но не упал.
Засим прикроем завесу стыдливости. Скажем только, что лифт привез пару не на первый, а на второй этаж. В чертоги Колбасевича. Нужно сказать, что Зинаида не возражала…
Утром пришел Хлебский, пахнущий о’жёном.
- Фактычь, ну как оно? Ты это, дверь-то запирал бы иногда.
Колбасевич, бледный, смотрел в потолок.
- Вован, это что-то с чем-то! Большие такие глаза… большой рот. А что она этим ртом делает! Уму не натяжимо! Ну и все такое… Тоже… Потом приготовила омлет и кофе. И ушла утром. Все, конечно остыло, пока я спал… И записка – типа, все было хорошо! И номер телефона. Может, это любовь? Омлет я все-таки сожрал, уж извини, угощать нечем.
- Да ладно, Фактыч, я вчерашним оливьём уже насытился. И шубой. Не выбрасывать же!? Как на Новый год…
….
Колбасевич млел. Хлебский завидовал. Так, просто по-дружески.
© Ибо Поибаццо
