- Людочка, солнышко, - опер Трофимов сидел на корточках перед миловидной, но испуганной девушкой. - Подумай хорошенько. Умысла не было, понимаешь? Не было!
- Нет! - Резко отвергла девушка, названная Людой. - Я специально.
- Олежка, - старший дознаватель, Салматова, позвала Трофимова. - Пойдем-ка, Олежа, друг ситный, покурим.
Поскрипывая по старому, рассохшемуся паркету подошвами служебных ботинок, опер и дознаватель вышли в коридор.
РОВД пустел. Пробегали испуганной ланью понятые; неслись опера, на ходу пожимая руку Трофимову, остававшемуся дежурным.
- Слушай, друг мой, - Салматова глубоко затянулась и стряхнула пепел прямо на паркет. - Если эта красавица так и будет стоять на своем, я так и запишу в протокол.
- Ленуся, - Трофимов включил все свое мужское обаяние. - Куда нам торопиться? Материал все равно только завтра сдавать. Пусть посидит ночь, подумает. Ты, Ленуся, женщина, мало того, что красивая, еще и умная, а она дуреха молодая. Дай мне время, жалко ее.
- Эх, Олежа, умеешь ты с бабами говорить. - Засмеялась Салматова, лукаво поглядывая на Трофимова.
- Ленка, если сегодня, тьху-тьху-тьху, все спокойно будет, - Олег суеверно сплюнул через левое плечо, - у меня в машине конфеты, шампанское есть.
- Да ну тебя! - Салматова рассмеялась и распахнула дверь в кабинет. - Пошли, гусар!
Люда сидела, все так же собравшись в комок, на стуле и беззвучно плакала.
Салматова зашла по-хозяйски широким шагом в кабинет и села за стол.
- Ну-с, голуба моя. Давай еще разок?
Люда молча, кивнула головой в знак согласия.
- Третьего марта, ты с дочкой была дома. Так?
- Да. - Подтвердила Люда.
- Потерпевший был в состоянии алкогольного опьянения?
- С утра литр выжрал, сссука. - С ненавистью сказала Люда.
- Не выражайся. - Сказал молчавший до того Олег.
- Извините. - Смутилась Люда.
В кабинете повисла тишина. Трофимов взглядом показал Салматовой - "мол, видишь, не наш клиент, извиняется даже за мат."
Салматова согласно кивнула, поджав губы - жаль девчонку, но и себя подставлять нельзя.
- Потерпевший был в неадекватном состоянии? - Задала следующий вопрос дознаватель.
Люда вместо ответа вдруг разревелась.
- Все, товарищ майор, - резюмировал Трофимов, - вызывай конвой.
Подняв трубку старого внутреннего телефона, Салматова вызвала дежурного.
Девушку увели в камеру.
- Расклад такой: или аффект и "трешка" условно, или "умысел" и "пятнадцать" по рогам! Значит так, Олежа, если ты ее к утру не болтаешь, знай: ты мне друг, но погоны я пока снимать не хочу.
- Само собой, красавица. - Олег широко улыбнулся.
- Не "само собой", а что б как по маслу, иначе протокол с показаниями разойдется, а, если это случится, нам с тобой - выговор минимум! - Салматова томно потянулась и зевнула так, словно показывая возможности своего рта, добавила: - В общем, давай к ней в камеру пару проституток поноровистей, чтобы объяснили ей "что к чему". Да и лярв подбери покультурнее и посимпатичнее. Ага?
Трофимов кивнул.
- Тогда ладноть, Олежка, я в своем кабинете буду.
Она решительно поднялась и одернула китель.
- А с шампанским до полуночи не торопись. Лады?
- Так точно! - Вытянулся в "струнку" Трофимов.
Саша и Люда родились и выросли в селе. Там же закончили школу, Саша поступил в ПТУ номер три на тракториста, а Людочка в мед. училище. Год за годом, начиная с третьего класса, эти двое были неразлучны, односельчане посмеивались спервоначалу, глядя на них, а потом, поняв насколько все серьезно у Саши с Людой, стали называть их лебединой парой.
На третьем курсе родня молодым отыграла шикарную свадьбу, в приданое невесте дали машину - "шестерку", не Бог весть, конечно, но все же. Молодой муж привел жену в свой дом, отстроенный за год до свадьбы.
Через два года, по окончании учебы, у молодых все было по плану, родилась маленькая, розовощекая и улыбчивая девочка по имени Ксюша.
В поисках лучшей доли для своей семьи Саша устроился на работу на судостроительный завод в городе.
Неделями работал как проклятый, добывая лишнюю копейку, выходя в две смены, порой работая ночами на шабашках.
Время летело незаметно.
Вот дочке уже три месяца. Пять. Семь.
Саша приехал в деревню рано утром, через два парома.
Красные, воспаленные глаза, щетина на впалых щеках, огромный ожог на левой руке.
Правой, здоровой рукой, Саша прижимал к себе огромного плюшевого мишку - дочкин подарок на десять месяцев.
Женщины, всплеснув руками, причитая и охая, начали метать на стол все, что на их взгляд, просто обязан был съесть похудевший Саша.
Отец, хмурясь, пожал руку Саше и увел его сарай на задворках.
- Ну, что, сынок? Не легка доля городского? - Отец налил в стопки самогон и проворно нашинковал огурец. - Вздрогнули!
Выпив, закусили и присели на скамью.
- Хреново, бать. Батрачу как проклятый, а денег с гулькин хрен. - Откровенно пожаловался Сашка.
- Так то, сын, не столько от работы гнет тебя, сколько из-за отрыва от семьи. - Отец вновь наполнил стопки. - Забрал бы ты их в город.
- Куда отец? В общагу? Там что не день то пьянка, то драки. Балаган, одним словом.
- Ну, комнату сними, а я подмогну.
- Тридцать тысяч, смотрел уже. А у меня оклад семьдесят всего.
- Ну, с меня помочь молодой семье, - отец рассмеялся. - Пенсию мою девать-то все равно не куда. Мать вон на книжку копит, а хрен ли им там пылиться? Давай так. Подыщи комнату, шоб на набережной, а за деньгу не беспокойся.
- Спасибо, бать. - Глаза Сашки разгорелись.
- Та брось. - Отец похлопал по плечу сына и налил по "третьей". - Давай остатную и обедать.
Петрович пил. Страшно, беспробудно. Изо дня в день "убалтывая" по литру, а то и больше. Сначала прикрывался потерей ноги в Афгане, потом душевной травмой, нанесенной войной.
Мало кто из соседей знал, что Петрович служил в войсках ПВО на границе с Афганистаном водителем "ЗиЛа", а нога была потеряна в самоволке.
Запутавшись в хитросплетении улочек азиатского пограничного города, Петрович, а тогда стрелок-водитель срочной службы Валов Николай Петрович, вышел к оврагу на краю города и напоролся на мину.
Однако же получил благодарность от командования, а отец срочника, подкинув икорки и балыка на позиции, выхлопотал орден и медаль "за отвагу", дабы у сына пенсия была побольше.
С тех пор Петрович нигде не работал, пенсию пропивал, словно стараясь уничтожить побольше алкоголя.
Шатался по набережной, в непотребном виде, приставая к гуляющим лишь с одной просьбой - дайте денег. Не то что бы Петровичу не хватало на жизнь, нет. Просто Петрович был любителем халявы, в любом виде. А на набережной, увидев инвалида с медалью на груди, кошельки граждан радушно распахивались, жалеют в России юродивых.
Петрович же, довольно потирая ладони, считал вечерами деньги и всегда глумился над подававшими, мол, дураки и прочее.
Сашу с Петровичем познакомил бригадир, узнавший, что Саше нужна недорогая комната на набережной Волги.
Петрович не понравился Саше, скользкий неприятный тип, неряшливо и грязно одетый.
Комната, которую сдавал Петрович, имела огромное окно на Волгу и легкий косметический ремонт.
- Тридцать тыщщ в месяц, свет отдельно, скока нагорит! - Ставил условия Петрович.
- Идет.
Хлопнули по рукам, а, спустя пару дней, Люда с Ксюшей въехали в комнату, вторично отремонтированную Сашей.
Плавно потекла совместная жизнь. Дочка росла, Люда похорошела при муже, Саша тоже не отставал от своей семьи, стал чаще бриться, отказываться от некоторых шабашек - на это его уговаривала Люда.
17 апреля Саша, чуть свет, укатил на работу. Люда, проводив мужа, занялась повседневной женской работой. Перестирала грязное белье и стала готовить обед. Петрович дремал на веранде, примыкающей к комнате молодой семьи, и мучился похмельем.
Ксюша раскапризничалась, не желая сидеть в манеже. Обычные "успокоители" в виде плюшевого мишки, куклы-пупса и погремушки не помогали.
- Чо, болеет что ли? - Недовольно прохрипел Петрович, заглядывая в комнату.
- Похоже на то, Николай Петрович. - Извиняющимся тоном ответила Люда.
- А мне по хрену! Понятно? - Вдруг возвысил голос Петрович, мучимый жестоким похмельем. - Успокой дитё. Сиську дай или еще чего.
- Хорошо. - Согласно кивнула головой Люда, решив не ругаться с хозяином дома.
Петрович уковылял на кухню, где переворошил все, что мог, в поисках вожделенной бутылки.
Не найдя ни чего, Петрович, выругался и уполз обратно на веранду.
Ксюша то засыпала на пару-тройку минут, то вновь начинала кричать. Температура маленького тельца стремительно ползла вверх.
- Николай Петрович, - Люда забежала на веранду, - присмотрите за Ксюшкой, а я в "скорую", сбегаю к соседям, позвоню. Хорошо?
Люда убежала, оставив Петровича с ребенком.
Петрович был уже на "взводе", отчаянно болела голова с похмелья, а ребенок то и дело орал.
- Заткнись ты! - Петрович стукнул в стену кулаком.
Ксюшка, не понимая, почему ей так плохо, кричала и плакала, жалуясь маме и все миру на свое непонятное состояние.
- Заткнись! Заткнись! Заткнись!!!! - Петрович вскочил и доковылял до детской кровати, нависая теперь над, вдруг, замолчавшей Ксюшкой.
Малышка, распахнув огромные голубые глаза, не отрываясь, смотрела на косматое разъяренное чудовище, нависшее над ней. Потом у Ксюшки предательски задрожал подбородок и, изогнув нижнюю губку, малышка расплакалась, теперь уже от испуга.
Петрович, выхватив костыль из-под мышки, заорал не своим голосом:
- Заткнись, сучка!!!
Ксюша закричала еще сильнее и Петрович, не сумев совладать со своей яростью, ударил Ксюшку по лицу костылем достаточно сильно. Из разбитого носика по щеке потекла кровь, смешиваясь со слезами.
- Заткнись, урод!!!! - Неистовство заорал Петрович и вновь ударил Ксюшку концом костыля в личико.
- Ах ты сууукаа! - Закричала вернувшаяся Люда.
Словно волчица, она вцепилась в редкую грязную бороду Петровича, вытащила его на веранду и принялась его убивать. Петрович довольно резво пару раз приложил рукой Люде по лицу, но разъяренную женщину это не остановило.
Материнский инстинкт твердил Люде, обезумевшей от увиденного, всего в крови, детского лица - убей! растопчи! изничтожь!
Люда сломала костыль о голову Петровича, потом подвернувшийся под руку табурет тоже разлетелся в куски от ударов о голову хозяина дома.
Спустя пятнадцать минут, умыв и успокоив дочку, Люда зашла к соседям. Устало села на стул и сказала, обалдевшим, от услышанных криков и вида избитых Ксюши и Люды:
- Вызовите милицию, пожалуйста. Я Петровича убила.
***
- Труп имеет признаки насильственной смерти. - Бубнил эксперт в диктофон, осматривая труп Петровича. - Черепная коробка пробита в нескольких местах, труп частично оскальпирован. Правый глаз вытек, левый закрыт гематомой. Большая часть зубов у трупа отсутствует, судя по состоянию десен и слизистой рта, выбиты и поломаны всего четыре зуба, остальные отсутствуют по естественным причинам. Правая рука сломана в нескольких местах, похоже, что погибший пытался ею закрыться от ударов.
- Ну что тут, Палыч? - Трофимов сел на корточки и взглянул на труп. - Не хило ему прилетело!
- Женщина просто тигрица! Она его почти в бетон утоптала. - Эксперт отмахнулся от Трофимова. - Олег, не мешай, работаю.
- Все, ухожу, Палыч. - Олег легко поднялся и вышел во двор. - Симаков!
Молодой оперативник подошел к Трофимову.
- Слушаю, Олег Юрьевич.
- Давай-ка, друг мой ситный, оббеги соседей и чтоб характеристика на убиенного была гаже не куда! Понял?
- Так точно! - Подтвердил Симаков.
- И участкового с собой прихвати.
Спустя пару часов перед Олегом Симаков положил увесистую пачку объяснительных от соседей.
- Даже принуждать никого не пришлось, Олег Юрьевич. - Доложил Симаков. - Общее единогласное неодобрение. Девушку все жалеют и характеризуют с положительной стороны.
- Молодец, Симаков. - Похвалил опера Трофимов.
***
- Суд, основываясь на показаниях соседей и подсудимой, принимая во внимание чистосердечное признание и состояние аффекта во время совершения данного преступления, вынес решение: Тавлину Людмилу Георгиевну, тысяча девятьсот семьдесят третьего года рождения, признать виновной в совершении преступления по статье 104 Уголовного Кодекса Российской федерации и приговорил: к трем годам исправительных работ условно.
Судья, молодая красивая брюнетка, посмотрела на пристава:
- И освободить из-под стражи в зале суда.
© БеSпалева
