Когда я родился - мои родители были чертовски занятыми людьми. Они всё время только и делали, что работали и куда-то ездили. И бабушки-дедушки были далеко ещё не пенсионного возраста, когда я родился. И они тоже резво трудились на ниве социалистической стройки и по мере возможностей делали свой посильный взнос в великое общее дело созидания коммунизма. Одним словом - сидеть со мной было не кому и я максимально рано познал ясельную баланду. Всё как у классиков - чтобы дети наши не угасли - пожалуйста, организуйте ясли. И ясли организовали! Но я, как впрочем и другие дети, не смотря на эту блестящую организованность, всё же периодически угасал и предательски заболевал различными скарлатинами и коклюшами. И это было уже катастрофой. Никто не мог уйти на больничный, у всех был вечный завал, отчётный период, сдача квартала и ещё какая-то, вполне уважаемая причина. Поэтому оставалось одно верное средство - прабабка. Женщина старая, строгая, деревенская. Любящая меня безо всякой меры, но как-то так, как дико дорогую фарфоровую куколку, которую избави господь расколотить ненароком.
К ней меня периодически и ссылали, подкрепляя посыл ментальным пожеланием набраться там сил, надышаться там же свежими воздухами и до одури напиться пресловутым парным молоком, везде, где только возможно.
И вот там, у прабабки, окунувшись в пахнущий лекарствами и лежалыми вещами мир старух, я, маленький ещё по сути ребёнок, впервые столкнулся с ними, с мертвецами. Их было не то что бы очень уж много, просто они были всегда, перманентно. Прабабкины соседки-подружки в силу возрастных изменений постоянно мёрли и я, не имея особого выбора в развлечениях, отправлялся с ней "хоронить бабу Олю" или "бабу Катю".
Не стану врать - было страшновато. Когда в тесной комнатке, на столе, в красном гробу лежит зеленоватая старуха, с ввалившимся ртом и хищно торчащим вверх носом, а вокруг сидят, как стая ворон такие же старухи, в пиджаках и платках, только с открытыми глазами, и поют. Чёрт знает что и на каком языке, но хором и весьма замогильно.
И запах. Не знаю от кого он был сильнее - от мёртвых или живых, но это было не так уж и важно. Главное что он был, и он был ужасен.
Попов в то время не было, равно как и не было тогда разных специалистов - бальзаматоров, которые бы подкрашивали и подмазывали бы дорогих усопших. Поэтому рулила скорбным ритуалом какая-нибудь баба Маша, особо просветлённая в вопросах где чего кому помолиться, а где кому чего порыдать слёзно в голос. А сам виновник торжества имел скучный вид и стремительно портился. Особенно если представление происходило в тёплое время года. Слово "портился" которым так виртуозно заменялось казённое "начал разлагаться" надолго вклинилось в мою детскую память, и когда я слышал к примеру "молоко испортилось" тут же представлял себе синюшное восковое лицо, утопающее в нарочито-пышных кружевах и с тошнотворными ватными тампонами в носу. И вот это лицо в моих детских фантазиях всплывало из белой молочной бездны и молоко тотчас же портилось.
И помню ещё дядю, у которого на каждом глазу лежала большая монета. Как потом мне объяснили - что бы не открылись глаза. Видимо покойник с открытыми глазами - это совсем уже перебор, хотя лично мне ничего ужаснее этих монеток-глаз долго не могло придти в голову.
Надо бы пойти кстати на какие-то курсы режиссёров-ублюдков, окончить их с горем пополам, выучится изготавливать посредственное кинишко, да и снять низкобюджетный хоррор про эстетику советских похорон! Думаю, выйдет культовая лента и я стану настолько знаменит, что перестану тут узнавать некоторых. Так зазнаюсь – страшно представить как. Но это не сейчас. Это попозже.
А сейчас – вновь к мертвецам.
Шли годы, и уже в дальнейшем, взрослея и попадая на похороны друзей, знакомых, родственников – меня всегда угнетала эта дикая, какая-то махровая, деревенская, неистребимая традиция возни с мертвецами. Даже когда вирус ПГМ крепко сидел ещё в неразбиваемой казалось бы пробирке – на похоронах всё равно было это неповторимое мракобесие. А уж с его выходом на свободу – всё только усилилось.
Так же как и в далёком моём раннем детстве, прямо из ниоткуда появляются, учуяв подвижными носами покойницкий дух, всезнающие бабки. И на них всё те же пиджаки и платки. Правда верховодит теперь ими желеобразный поп, постоянно подающей безутешным родственникам тайные знаки, общий смысл которых сводится к тому, что каждый его, попий чих, стоит отдельных, и весьма не малых денег.
Так же, как и в глухих, полуграмотных сёлах из несуществующего уже совка держат граждане труп по три дня в квартире. Иначе – неприлично и душа вроде как там у них куда то летает и ей очень уж тревожно, ежели ейный вонючий труп утилизируют раньше положенного мануалом срока. Кто придумал эти сроки? Где это написано? Неведомо.
И так же, как и те жуткие, востроносые бабки, из моих смутных воспоминаний, он, дорогой усопший, портится, не смотря на всякие моднейшие ухищрения визажистов и стилистов. Особенно в тёплое время года. Особенно если покойный при жизни любил поесть и нажрал такую ряху – что незнаем теперь как и выносить его из хрущёвки.
Так же покупаются "хорошие" места на «приличных» кладбищах. Рядом с роднёй, что бы все вместе. Одной дружной семьёй мертвецов. Родители и дети, братья и сёстры, бабушки и дедушки. И вечное, неискоренимое очеловечивание всех этих, жутковатых в своей безысходности, синих крестов, оградок, крашеных серебрянкой, памятников из "крошки" или настоящего мрамора. Регулярные выезды, распитие там, поедание, оставление сигареток и рюмочек.
И от всего этого пахнет душной, неуютной деревенской избой, в которую набилась толпа не очень мытых старух, одна из которых – уже вроде как не жива. И так это тоскливо и настолько ненужно – ни живым, ни тем более – мёртвым. И держится всё это на каком-то полубессознательном растворе из суеверий, из боязни, что мертвец, получивший недостаточно внимания, повадится по ночам приходить в дом сосать кровь и из проочего унылого ада.
Относитесь проще к смерти, дорогие товарищи. Не бойтесь её и не предавайте ей очень уж большого значения. Пользуйтесь услугами крематория и не частите с поездками на кладбище, если вы конечно не гот-алкаголик. Живите, пока живые, а мёртвыми вы ещё успеете набыться. Вся вечность впереди!
Доклад окончен.
