Эта история произошла, когда я учился в третьем классе, Советский Союз еще здравствовал, несмотря на Перестройку, а мороженое в сливочной глазури стоило 22 копейки.
Третьеклассник мог заработать деньги честным способом: сдать бутылки. "Молочные" были самыми дешевыми, "пивные" – подороже, т.е. 5 и 15 копеек соответственно (ну или что–то в этом роде, точно не помню). Сдавал обычно "пивные" – родители частенько покупали "Ессентуки–17". Их нужно было тщательно вымыть – так, чтобы не оставалось следов от этикетки; горлышко должно было быть идеальным: без сколов или шероховатостей; никаких трещин или предметов внутри – иначе приемный пункт стеклотары отвергал бутылку со страшной силой, а мой детский организм был в состоянии дотянуть в рюкзаке и пакете максимум двадцать четыре бутылки, так что любая потеря была ощутимой для кармана и обидной для натертых плеч. Кроме того, нужно было стоять в длиннющих очередях, самостоятельно расставлять стеклотару в ящики. А бывало так, что ближайший пункт по той или иной причине не принимал, например, "пивные", поэтому приходилось переться в соседний, а это еще километр…
Зато заработанные деньги радовали.
Осознанной цели в плане "на что потратить накопленные средства" у меня не было, поэтому купюры я аккуратно клал в специально оформленную пачечку, а монеты просаживал на мороженое. Понятно, что приличное количество бутылок, т.е. двадцать четыре – ровно на рюкзак и пакет, – накапливалось не особо быстро, поэтому и сумма увеличивалась хоть и верно, но не скоропостижно. Тем не менее, через несколько месяцев я насчитал в волшебной пачечке 32 рубля (тридцать два рубля купюрами деноминации от одного до пяти рублей): на эти деньги можно было купить складной велосипед (24 рубля), при этом оставалось еще 8 рублей, на которые, если не ошибаюсь, можно было приобрести настольный футбол или еще какой–нибудь офигенный ништячок. Прекрасный день!
В этот прекрасный день я взял пачечку с собой в школу.
На первом уроке классная руководительница прочитала нам вслух жуткую статью, опубликованную в газете "Зорька": мальчик из какого–то Неебищенска Хуйпиздрической области РСФСР с какой–то дури залез на высоковольтную вышку, за что–то там схватился, его пиздец как смачно ебануло током, он чудом остался жив, но лишился обеих рук. "Зорька" объявила Всесоюзный сбор средств на покупку протезов для мальчишки. Соответственно, учителя просят учеников стрельнуть баблосов у родителей на доброе дело.
Двинуться мозгами: нет рук у пацана, а ему, как и нам, где–то 8 лет! Прикиньте шок для нас, детишек.
Ладно, – думаю, – надо помочь парнишке. Встаю, подхожу к учительнице, достаю специально оформленную пачечку, кладу ее на стол со словами вроде "это для Жени (Степы, Пети или как там его звали)" и возвращаюсь на место.
В классе тишина: прихуевшие дети и еще более прихуевшая учительница молча смотрят на пухленькую пачку денег, пожертвованных третьеклассником. Надежда Степановна пересчитала деньги, объявила "да здесь же тридцать два рубля!" (очередной ахуй), пыталась убедить меня "дать поменьше", но я решительно отказался – мол–де для доброго дела ничего не жалко.
В течение недели одноклассники сдавали свои пожертвования, в конце концов учительница куда–то эти деньги отнесла. И точно так же принесла назад. Оказалось, что, во–первых, последний срок перевода средств был успешно пропущен, а во–вторых, нужная сумма уже была собрана, поэтому все соболезнующие получили баблосы назад. В том числе и я – тридцать два рубля.
Для меня наступил момент истины: раз особо нуждающегося спасли и без моей помощи, деньги можно было потратить на свои нужды. Сразу же после уроков я отправился в магазин. Нет, не магазин игрушек, не спорт–туризм, не ГУМ или ЦУМ, не "Детский мир", не "Матрешка", не "Сделай сам". А я очень любил игрушечные машинки.
Я пошел в книжный и, покопавшись в нужной секции, выбрал то, что не могло мне не пригодиться для перевода названий хеви–метал групп, их песен и текстов, к–е уже в том нежном возрасте не давали мне покоя: большой (пиздец какой огромный!) англо–русский словарь Мюллера. Стоил он, кажется, все те же магические 24 рубля – как велосипед, и содержал в себе совершенно невообразимое количество слов и выражений. Мне было очень хорошо: я почувствовал воплощение своих титанических усилий в нечто полезное и очень весомое. Родители были приятно удивлены и одобрили приобретение.
А словарь прослужил много лет: смысл текстов мановаров с креаторами и прочих металлик открылся (пускай на тот момент и в весьма искаженном виде) довольно быстро. В школе у меня не было ни одной "четверки" по английскому – только "пятерки". Я легко поступил в иняз и практически без усилий справлялся со всеми дисциплинами, связанными с английским, – от фонетики до теоретической грамматики. Затем прожил год в США, а теперь вот уже восемь – в Ирландии. И у меня все очень хорошо.
Словарь до сих пор живет у родителей. Ему тоже хорошо.
Это я к чему… Не знаю.
Можно сделать тривиальный вывод о том, что "нынешние дети уже не те".
Или "покупайте детям книги вместо плейстейшенов".
Или "поощряйте стремление к знаниям"…
Я же двадцать с лишним лет спустя искренне надеюсь, что пацанчику тому из Неебищенска и правда купили протезы.
Ну а вы, братюни, научите своих детей не залезать на высоковольтные вышки: пускай лучше слушают музыку и читают книжки со словарями.
