Мы с Ромычем сегодня бухаем. Выжрали по три литра пива у меня на хате и, ясен пень, пошли за добавкой. В супермаркете, как назло, очередь к кассам что в церкви на Пасху. Стоим в самой середине и охуеваем. Что они там, впереди заснули что ли? Уже минут десять никакого движения. Тупорылые кассирши вообще, походу, работать ни хрена не хотят. Я вытягиваю шею, пытаясь понять, что там за затор. Ничего не видно. Народу до жопы. Зато я замечаю впереди какого-то очкастого упыря. Коротко стриженный, белесый гондон в полосатой рубашке обернулся и пялится прямо на меня в свои круглые четыре глаза. Киваю ему, мол, «хули тебе надо»? Он отворачивается. Что ж, его счастье, а то бы запросто получил по ебалу. Не здесь, конечно, но на улице я бы с ним точно поговорил. Не то у меня сейчас настроение, чтобы терпеть взгляды всяких уродов. Ненавижу очереди. Чувствую себя запутавшимся в сетях ламантином. Пиздец просто. Рядом с этим ебанько стоит высокая телка в ярком, малиновом топе и голубых джинсах. Не знаю, как она на лицо, но сзади, вроде, ничего такая. Волосы у нее вообще путевые. Длинные и черные, аж блестят. Обожаю баб, которые следят за прической. Это не губы с глазами подмалевать кое-как, тут реально талант нужен, чтобы прича всегда была в порядке. Мой взгляд опускается ниже, и я зацениваю ее задницу: упругая, как персик. Белесый чудило приобнимает ее за талию и что-то шепчет на ухо. Меня передергивает от отвращения.
Возомнивший о себе, показушный гондон демонстрирует мне свое правообладание этой птичкой. Чувствую, как начинают в буквальном смысле чесаться кулаки, а кровь приливает к лицу, заставляя мои лоб и щеки зардеться ярко-розовым, клубничным оттенком. Ненавижу таких мудаков. Ненавижу очереди. Чтобы отвлечься, я оборачиваюсь к Ромычу. Он стоит позади меня с полной корзиной бухалова. На лице хмурое выражение человека, полностью погруженного в свои невеселые мысли. Наверно его тоже бесит необходимость стоять в этой толпе местных долбоебов. А может быть, снова парится из-за своей Машки. Их, женатиков, хрен поймешь. Особенно Ромыча. Глядя на него, я для себя сразу решил, что никогда не при каких обстоятельствах не позволю никакой прошмандовке водрузить себе кольцо на безымянный палец. Чувство свободы. Вот что должно быть главным. Ромыч это чувство утратил. Теперь он напоминает кастрированного кота, который вроде бы еще может взбрыкнуть, поиграть лапками с фантиком от конфеты, но, в конце концов, понимает, что все бесполезно, жизнь стала бессмысленной и не интересной и остается только жрать да спать.
— Че, Ромыч, как там твоя половинка поживает? – подмигиваю ему. – Еще не сбежала?
— Угу, сбежит она, конечно, — хмыкает он. – Я сам-то еле сбежал сегодня.
— Не звонила? Не спрашивала, где ты там?
— Нет, только СМСку написала, что к половине одиннадцатого меня ждет.
— О, Ромыч, так у нас с тобой еще целый час есть, — подкалываю его я. – Успеем? – я киваю на корзину.
— Санек, да идет она на хуй сегодня. Что я погулять не могу по-человечески? Тем более в пятницу.
— Точняк, — соглашаюсь. – Вечер пятницы – время бухла и разврата. Надо будет каким-нибудь телкам звякнуть.
— А что, есть кому? – оживляется Ромыч.
— Ну, можно что-нибудь придумать, — неопределенно пожимаю я плечами.
Наша очередь начинает потихоньку продвигаться. Чтобы там ни являлось причиной затора, с этим, похоже, справились. Проходит пара минут, и касса уже в четырех человеках от нас. Телочка в малиновом и тот очкастый хрен пробивают свои покупки. Так, что там у них? Снова вытягиваю шею и смотрю. Вижу пухлые руки кассирши. Она пробивает две банки Ягуара и шоколадку. Очкарик криво ухмыляется и что-то гундит своей подруге. Та хихикает, прикрывая ладонью ротик.
— Бля, аккуратней можно? – слышу я сзади голос Ромыча.
Оборачиваюсь и вижу как огромный, жирный, ублюдочный козел в белой футболке с надписью «Царь, просто царь» прется напролом, расталкивая всех плечами. Жирдяй, походу, ужратый в хлам. На его роже словно застыло выражение тупого блаженства. Молча он отодвигает Ромыча в сторону. Бухло в нашей корзине от этого мелодично позвякивает.
— Куда прешь, царь, ебта? – торможу его я.
— У меня только это, — жирдяй тычет мне в лицо бутылкой Балтики «девятки».
— Да мне по хую, стой как все, — безапелляционно заявляю ему я.
— Слышь, пацанчик, я вообще-то тороплюсь, — не скрывая угрозы в голосе, говорит он, меняя выражение рожи с блаженного на удивленное, мол, что это тут еще за клоп на меня вякает.
У него огромная, похожая на гигантский бильярдный шар, бритая башка. Я бы с удовольствием сейчас разбил бы об нее его Балтику и посмотрел, как пиво будет шипеть и пениться у него на макушке, но мне мешает Ромыч.
— Санек, в пизду его, пусть идет, — морщась, словно только что закусил коньяк лимоном, Ромыч качает головой. – Пропусти его.
— О! – тут же реагирует жирный. – Правильно. Послушай друга, не выебывайся.
— Ладно, иди, — сухо киваю я и сторонюсь, пропуская его вперед. – Царь, мать твою.
Он с гоготом проходит дальше и двигается к кассе через народ, словно ледокол сквозь льдины. Больше его никто не тормозит. Сам я стою как обосранный, притягивая к себе словно магнитом любопытные взгляды окружающих.
— Санек, да забей ты, — лезет ко мне Ромыч. – На фиг связываться? Тем более в магазине.
— Угу, — мычу я. Все мое настроение напрочь испорчено.
За кассой сидит щекастая, помятая, похожая на больную крысу пизда. Зовут ее Лиза. Имя написано у нее на бейджике. На вид она, вроде, нашего возраста, хотя, обычно про таких клуш говорят: от восемнадцати до сорока. Хуй поймешь, короче, сколько ей лет.
— Карточка у вас есть? – пищит она, заворожено наблюдая, как Ромыч извлекает из корзины одну за другой бутылки.
— Нет, — говорит он.
— Пробей еще два пакета, — встреваю я. – И сигарет, Кент четвертый, две пачки.
Позвякивая пакетами, мы выходим на улицу. В лица нам дышит теплый августовский ветерок. Фонари не горят, поэтому улица освещается только из окон супермаркета. Повсюду, в каждом закутке, бухает народ. Из припаркованных тачек доносится глухая долбежка динамиков. Мы с Ромычем закуриваем и спускаемся с крыльца по ступенькам, проходим через группу пьяных, вечно горланящих пиздюков школьного возраста, и шагаем в сторону моего дома. Я кручу головой, пытаясь где-нибудь в темноте разглядеть ебанько-очкарика с той телкой, ну, или хотя бы того жирного быка.
— К тебе пойдем? – спрашивает Ромыч.
— Угу, ну ни к тебе же, — отвечаю.
— Девкам будем звонить?
— Ага. Чую тебя твоя, походу, вообще подзаебала, да? – улыбаясь, я гляжу на Ромыча.
— Еще как, — глядя себе под ноги, мрачно соглашается он. – Корова, блядь. Такое чувство, она специально ждала свадьбы, чтобы потом разжиреть, будто ее гелием накачали. Пиздец просто, жопа, как два арбуза.
Я удовлетворенно хмыкаю. Люблю послушать, когда Ромыч начинает рассказывать о своей семейной жизни.
— Не, ну я понимаю, если бы она родила, ну, там, гормоны и все такое, — продолжает он.
— Ромыч, да она и раньше-то была нехуденькая, — замечаю я.
Он удивленно смотрит на меня, словно я сказал ему что-то невероятное и глупое одновременно, типа открыл ему глаза, что его Маша на самом деле переодетый мужик, и до свадьбы она им тоже была.
— Да хер с ней, — Ромыч сплевывает и шмыгает носом.
В моем подъезде темно как в сраке. Соседи, суки, не могут лампочку поменять, алкаши злоебучие. Кое-как мы с Ромычем поднимаемся на второй этаж. Я отпираю ключом дверь и включаю в коридоре свет. За моей спиной Ромыч спотыкается о порог и вваливается в квартиру, едва не роняя пакет с бухаловом.
— Осторожней, ты, медвежатина тупорылая! – ору я на него. – Сейчас бы опять в магазин пришлось чесать.
— Иди на хуй, — отмахивается Ромыч.
Мы располагаемся на диване. Я достаю из пакета банку «Ягуара», открываю его и делаю глоток. Ромыч берет пульт и включает телик. Его палец начинает механически стучать по кнопке, переключая один за другим каналы. Новости сменяются очередным дебильным ток-шоу, потом на экране появляется грудастая блондинка за кухонным столом, она улыбается, демонстрируя свои лошадиные зубы и что-то грузит про готовку жратвы.
— Музон лучше включи, — отрываясь от Яги, говорю я.
— Угу, сейчас, — Ромыч, наконец, находит музыкальный канал. Сладкоголосые нигеры исполняют свою очередную хитяру. На экране то и дело мелькают полуголые девки вокруг дорогих авто. – Ну, че, звонить-то телкам будем? – поворачивается ко мне Ромыч.
— Будем, — я беру в руки телефон и начинаю копаться в контактах.
По правде сказать, выбор у меня тут небогат, примерно такой же, как выбор сортов колбасы в советском гастрономе, но Ромычу об этом знать совсем не обязательно. Пусть почувствует себя на моем фоне неполноценным онанистом.
Юля, Аня и Даша – вот и все кандидатуры. Первую я отметаю сразу. Гребаная стерва вряд ли вообще на звонок ответит, увидев, что звоню я. Да и не виделись мы с ней уже полгода, еще с той тусовки на хате, когда у нее родаки на новогодние праздники в Египет улетели. Как раз тогда я и накосячил. Хотя она, дура, сама виновата. Нечего было ко мне лезть сосаться, когда я бухой в дымину сидел и слушал, как внутри меня плещется «Ягуар». А эта Юля навалилась и язык мне в рот засовывает по самые гланды. Я и рыгнул тут же на нее. Да еще так, что хрен отмоешься. Ну и орала же она, а потом сама как давай стругать, хорошо я увернулся, а то бы мне тоже мало не показалось. Прям, комедия вышла, пиздец просто. Только потом она, конечно, юмор не оценила, и с тех пор я с ней и не общался. Толи дело, Анька – вообще путевая телка. С ней-то у меня всегда все ровно было. Правда, когда я ее последний раз видел, она на лавке сидела с каким-то хлыщем в драных, пидрильских джинсах. Помню, он ее там даже приобнимал слегка, ебанько чертов. Надо было подойти и разъебать его вдребезги, да только я сам тогда с телкой был, как раз с этой, третьей в моем списке, с Дашей. Можно было бы и ей сейчас звякнуть, но это если бы со мной Ромыча не было. Просто Дашка ему подругу вряд ли организует, а вот Анька, очень даже может быть. Поэтому и я набираю ее. В трубке вместо гудков играет детская песенка «Жили у бабуси два веселых гуся». Че за херня, думаю. Потом вспоминаю Анькину фамилию – Гусева, и все становится понятно. Смотрю на Ромыча. Он гипнотизирует меня своим взглядом. В его руках уже дымится сигарета, хотя я и предупреждал этого мудака, что курить у меня можно только на кухне. Толкаю его в плечо и показываю пальцем на сигарету. Ромыч достает еще одну, а эту протягивает мне, подумал, что я у него закурить прошу.
— Пиздуй на кухню, — говорю ему.
В этот момент мелодия в трубке сменяется Анькиным голосом:
— Алле.
— Привет, — переключаюсь на Аньку я.
— А это кто?
— Президент Казахстана! Ты че, мой номер удалила? – охуеваю я.
Анька молчит. На заднем плане я слышу музыку и бабьи голоса. Жопой чую, Анька у кого-то на тусовке.
— Это я, Саша! – я ору в трубку, боясь, как бы она не отключилась. – Не узнаешь что ли?
— А, привет, Саш, узнала, — щебечет в трубку Анька. – У меня просто телефон новый, а твой номер, наверно, в старом остался. Как дела?
— Ха, да как у арбуза – живот растет, а конец сохнет.
— О-о-о, все с тобой понятно. Чего звонишь?
— Да вот, увидеться с тобой хочу, а то мы тут, с корешем, сидим, не знаем, чем заняться, — я закидываю удочку, надеясь, что Анька сама клюнет.
— Так приезжайте к нам, — заглатывает Анька наживку. – Мы тут с девчонками днюху отмечаем.
— Поздравляю!
— Да не у меня днюха, у подруги.
— А, ну тогда ее поздравляю!
— Она говорит: спасибо, — смеется Анька. – А еще говорит, что лучше ты ее лично поздравишь.
— Не вопрос, диктуй адрес.
— Улица 14 декабря, дом 4, квартира десять. Вы на такси?
— Да, сейчас тачку вызовем, — краем глаза я слежу за Ромычем. Он лыбится как дебильный и потирает руки.
— Ну, все тогда, до встречи.
Ромыч вызывает по телефону такси. Я сижу на кухне, прихлебываю из банки Ягу и курю. Удивительное дело, стоит только начать бухать, и все как-то сразу складывается, сходится. Будто попадая под действие бухла выходишь на какую-то особую орбиту или попадаешь в параллельную реальность, где все с виду то же самое, только, в отличие от нормального мира, у тебя здесь все есть и все получается, чтобы ты не делал. Нужны телки, пожалуйста, стоит только набрать номер, и тебя уже зовут, и, оказывается, ты нужен. Хотя с трезвяка звонить той же Аньке я бы даже и не пытался, на хуй нужно слушать ее вежливый отказ. А тут – запросто.
На кухню заваливается Ромыч. Судя по его выпученным как у жирафа глазам, он уже достиг той стадии опьянения, после которой просто необходимо действовать. Идти, бежать, ехать, звонить по телефону, не важно, что делать, главное не сидеть на месте.
— Погнали, тачка подъехала! – сообщает он.
Чувствую, как колотится сердце. После «Яги» у меня всегда так. Да уж, просто отбойный молоток. Ебашит так, что тяжело дышать. Надо бы поменьше на эту дрянь налегать, пока коньки не отбросил.
— Санек, ты сигареты взял? – Ромыч поворачивается ко мне с переднего сиденья. – А-то я чего-то свои не нахожу.
Я протягиваю ему пачку. Ромыч закуривает, щелкая зажигалкой. Таксист, седовласый, мордатый дедок, кидает на него косой взгляд, но, походу, не возражает. Я тоже непрочь закурить, но боюсь, что моему сердечку это сейчас не понравится. За окнами такси непроглядная тьма. Как будто мы не по городу едем, а через ебаный лес. Лишь унылые, серые пятиэтажки подмигивают огоньками своих окон, да фары встречных машин освещают разбитую в хлам дорогу. В ногах у меня позвякивает пакет с бухлом. У Ромыча в ногах такой же пакет, но он почему-то не издает ни звука. Держит он его что ли?
Проезжаем весь городок за десять минут. Улица 14 декабря, это самая окраина, «Степь», так этот райончик называется. Кучка панельных домов, хаотично разбросанных вдоль дороги. Дальше уже идут поля и заброшенные шахты. Дальше делать нехуя. Таксист тормозит у первого подъезда. Мы с Ромычем расплачиваемся и выходим. У подъезда толпится стайка ушлепков. Пацаны, бабы, кто-то брынчит на гитаре. Спокойно проходим мимо них и поднимаемся на второй этаж. Из-за двери четвертой квартиры доносится приглушенный музон. Смотрю на Ромыча. Он поднимает брови и кивает на дверь:
— Звони, чего ждешь?
Я кладу указательный палец на кнопку звонка и нажимаю. Раздается соловьиная трель. Музыка за дверью сменяется возбужденными бабскими голосами. Слышится топот ног, потом дверь открывается, и мы с Ромычем видим сисястую блондинку в короткой джинсовой юбке и желтой футболке. Рукой она опирается о дверной косяк и улыбается нам как блудливая кошка.
— Привет, — говорю я. – А мы на праздник. Я слышал, тут у одной красавицы днюха и просто не мог не поздравить.
Блондинка, не прекращая улыбаться, косится на наши пакеты, полные бухалова.
— Ну надо же, как мило. А я думала, совсем сегодня без мужиков останусь, — она хватается руками за лицо. – И как же вас звать, гости дорогие?
— Может, мы сначала пройдем? – спрашиваю я.
— Нет уж, я незнакомых мужчин к себе в квартиру не пускаю.
— Фейс контроль, блин… — бурчит на заднем плане Ромыч.
-Что-что? – блондинка высовывается из дверного проема. – Ты что-то там сказал?
— Он говорит, его Ромой звать, — вклиниваюсь я. – А меня, Саша.
Ненавижу иметь дело с бухими бабами. Стоит им только чуть-чуть в себя залить, и они уже начинают воображать себя бог знает кем.
— Света, — переключается на меня эта Мерилин Монро местного разлива. – Очень приятно.
— Нам тоже. Ну, так мы войдем?
— Заваливайте, — она отстраняется в коридор, давая нам возможность пройти.
Гремя пакетами, мы заходим в квартиру. В коридоре светло и воняет сигаретным дымом. На полу груда бабской обуви, на стене висят деревянные шкафчики под всякую хуйню и большое зеркало. На вешалках несколько курток и еще что-то непонятное из верхней одежды. Мы ставим свои пакеты на пол и разуваемся. Из комнаты выбегает Анька. У нее растрепанный вид, а на щеках яркий румянец. Походу, она уже порядком поднакидалась.
— Наконец-то! я думала мы вас уже не дождемся, – Анька кидается мне на шею, и я чмокаю ее в губы.
— Спешили, как могли, — пользуясь моментом я бесстыже хватаю ее за задницу.
— Что-то ты давно обо мне не вспоминал, — Анька легонько хлопает меня по бритому затылку. – Небось там, у себя на районе, всех девчонок поперетрахал.
— Ага, — говорю, — теперь, вот, и до тебя решил добраться.
— Эй, вы еще долго обниматься будете? – Света вклинивается между нами. – Может, пойдем уже мою днюху отмечать?
— Ой, ну надо же, именинницу-то мы и позабыли, — кокетливо щурится Анька.
— А Ромыч нам на что. Эй, Ромыч, ты чего там имениннице внимание не уделяешь? – я оборачиваюсь назад.
Ромыч стоит возле зеркала и колдует над своими волосами. Пальцами он перекидывает челку с одного бока на другой. Видок у него сейчас как у ебанутого, остается еще слюни пустить и будет вообще финиш. Смотрю, а кольца-то на пальце у него нет, уже снял, ушлепок хитрожопый.
— Иду-иду, — Ромыч отрывается от зеркала. — Ну, именинница, пошли, поздравлять тебя будем, — он берет Свету за руку. – Сколько там тебе исполнилось?
— Боже, — Света закатывает глаза. – Разве можно девушке такие вопросы задавать?
— А что такого? – удивляется Ромыч. – Мы же тебя не за уши дергать собрались, так, просто интересно…
— Еще бы вы меня за уши подергали, — Света легонько отталкивает его в плечо. – Ладно, бери свои пакеты и пошли в зал.
Мы все заходим в длинную и узкую, как взлетная полоса аэродрома, комнату. Слева у стены стоит диван, вроде кожаный. На нем сидит телка, кудрявая как Мальвина, и разговаривает с кем-то по мобильнику. Перед диваном стол, походу, девки его из кухни сюда притащили. На столе пара пузырей шампусика, бутылка текилы и какая-то жрачка в тарелках. Старая, еще советская антресоль заставлена книгами и посудой. У окна плазменный телек Сони с подключенным к нему домашним кинотеатром. Возле телека на табуретке стоит открытый ноутбук с двумя маленькими колонками. Из колонок играет какая-то иностранщина.
— Рома, сходи на кухню, принеси еще стул, — командует Света.
— А че, может кресло подвиним сюда? – я киваю на большое кресло у стены, на подлокотнике которого сидит огромный игрушечный белый медведь.
— Ну, как хотите, — хозяйка квартиры разводит руками.
Ромыч, пыхтя, двигает к столу кресло, а я плюхаюсь на диван рядом с кучерявой.
— Привет, я Санек, — говорю я ей.
Она прижимает указательный палец к губам, типа не мешай говорить по телефону.
— Паша, ну все, я тебе потом перезвоню, — говорит она в трубку. – Да, я тоже тебя люблю.
— О-о-о, понятно, — улыбаюсь я. – Да тут любовь!
Кучерявая кладет на стол телефон и строго, с вызовом смотрит на меня:
— Да, любовь. И что?
— Ничего, рад за тебя, — пожимаю плечами я. – Как тебя звать-то?
— Оля.
— Я – Санек.
— Я слышала.
— А это Ромыч, Рома в смысле.
— Очень приятно.
— Красивые кудряшки.Тебе идет.
— Спасибо, — Оля проводит рукой по волосам.
— Мамины или папины? – влезает в наш разговор Ромыч.
Оля и все остальные не в понятках смотрим на него. Что-что, а спросить какую-нибудь хуйню, так, что б все просто выпали, это он может.
— Я говорю, в кого такие волосы? – уточняет Ромыч.
— В маму, — тихо говорит Оля.
— В кого, не понял? – наседает Ромыч.
— В мать, — отвечаю за Олю я и, что бы как-то разрядить обстановку, беру бутылку шампанского. – Ну, подставляйте бокалы, выпьем за нашу именинницу.
— У меня тост, — вскакивает Ромыч, обрывая меня на полуслове. – Желаю тебе, дорогая Светочка, шагать по большому пути. Шутить и смеяться, любить и влюбляться, и верного друга найти!
Мы все чокаемся. Я выпеваю шампанское одним махом. Девки удивленно таращатся на Ромыча, который, не желая успокаиваться, продолжает:
— А вообще, девчонки, я очень рад, что попал сегодня к вам. Вы все такие красавицы, просто слов нет. Как будто я на конкурсе красоты. Мисс… Э… Как его…
— А он всегда такой? – шепчет мне на ухо Анька.
— Ага, — киваю. – Особенно когда бухой.
Ромыч лихорадочно пытается подобрать название конкурса красоты. Его глаза бегают вверх-вниз от потолка к полу. Я понимаю, что еще чуть-чуть, и он сейчас отмочит что-нибудь эдакое, поэтому иду ему на выручку и говорю:
— Ромыч, короче, наливай текилу, мы тебя поняли.
— Да, точно, а то после шампанского даже зубы скрипят, — выдает он и берет бутылку.
Светка прыскает со смеху, кучерявая Олька качает головой. Я перевожу разговор на другую тему:
— А что это, вы, девчонки, сегодня без мужиков собрались? Где ваши то все.
— А у меня нет мужика, — заявляет Света.
— Да ты что! – Ромыч смотрит на нее как рыбак на золотую рыбку, не веря своим глазам. – Как же так получилось?
— Что-то вот не сыскалось подходящей кандидатуры, — кокетливо мнется Света.
— Удивительно, — протягивает Ромыч, а я все никак понять не могу, когда ж его так накрыло, вроде до этого нормальный был, переволновался что ли? Внатуре, этих женатиков хрен поймешь.
— Мой работает, — сообщает Анька. – Он на комбинате сегодня в ночную.
В ответ на эту информацию я бросаю на Аньку уничижительный взгляд. Уж что-что, а мы с ней оба знаем, чего стоят все ее хахали. Где один, там и другой, а там уже и третий спешит на замену. Меня в таких вещах не проведешь. И хоть с Анькой до дела у меня никогда не доходило, но ее блядскую натуру я все же успел порядком изучить. Хотя, что там Анька, все они, телки одинаковые, как кошки по весне.
— Мой в Москве, завтра должен приехать, — говорит Оля.
— А, это Паша, да? – поворачиваюсь я к ней.
— Да, это Паша.
— А он у тебя там что, живет?
— Да отстань ты он нее, — Анька ревниво меня одергивает. – Давайте лучше еще выпьем.
— А я что, я ничего, — изображаю я из себя невинную овечку, а сам думаю, что неплохо было бы вдуть этой кучерявой, и похуй на Пашу из Москвы.
Света показывает, как правильно пить текилу. Она высыпает немного соли в углубление у большого пальца, берет дольку лимона и выжимает из него несколько капель на соль, потом все это слизывает, демонстрируя нам свой ярко красный и узкий, прям как у змеи, язычок, и залпом опрокидывает рюмку. Потом кладет в рот эту же дольку лимона и морщится от кислятины. Ромыч заявляет, что это все хуйня, и он, как истинно русский человек, не приемлет подобных импортных штучек. Он наливает себе полную рюмку, до краев и выпивает, закусывая куском колбасы. Я обнимаю Аньку. От нее приятно пахнет духами. Анька спрашивает, как мои дела, чем сейчас занимаюсь и все такое. Говорю ей, что все отлично. Работаю в фирме «Водокачка», график два через два, занимаемся доставкой питьевой воды. Зарплата нормальная, на жизнь хватает.
У Ольки снова звонит телефон. Опять этот Паша. Хоть я его и не знаю, но он меня уже начинает раздражать. Хочется забрать у нее телефон и послать этого ебанько на хуй. Анька начинает рассказывать мне про своего нового упыря. Бедолага ради нее, походу на все готов. То и дело дарит ей цветы, водит по кабакам, а недавно признался ей, что готов на все, лишь бы она согласилась стать его женой. Короче, конченый шизик. Я советую ей не связываться. Она говорит, что пока еще ничего не решила.
Сидим уже час или около того. Текила и шампанское кончаются, и на столе потихоньку начинают появляться наши с Ромычем запасы. «Ягуар» и пиво расходятся по рукам как горячие булочки. Мы то и дело чокаемся ими и пьем за Свету. Ромыч пытается толкнуть тост. Начинает тележить что-то про горы, про орла и баранов, как вдруг обрывается и стоит с дебильным видом, не произнося ни слова.
— Блин, забыл, как там дальше, — наконец признается он. – Давайте тогда просто за именинницу!
Все ржут над ним. А Света вдруг встает и говорит:
— Мальчики, а вы знаете, что не хорошо приходить на День рождения без подарков?
Мы с Ромычем, молча, пожимаем плечами, мол, знаем, но хули тут поделаешь. Вообще, чувствуется, что этой Свете уже давно никто не присовывал, обуревает она с каждой минутой все больше и больше.
— Нет, я серьезно, — продолжает она. – Где мой подарок.
Я молчу. Ромыч начинает мямлить, что «извини, забыли, в другой раз обязательно»… Но ее такой порожняк нисколько не удовлетворяет.
— Короче так, я хочу стриптиз! – заявляет она.
— О, точняк, — тут же подхватываю я. – Давай, Ромыч, зажги как следует, я тебе сейчас даже музон подберу.
Я вылезаю из-за стола и иду к ноутбуку. Меня останавливает все та же Света:
— А чего это ты на него стрелки переводишь?
— Не понял? – оборачиваюсь я.
— Давайте вдвоем отдувайтесь, раз без подарка пришли.
Вот же сука, думаю. Еще не хватало мне тут перед всеми жопой вилять. Смотрю на Ромыча. Он уже совсем никакой. Глаза в кучу, на лице кривая, ебанутая улыбочка. Вот кому бы сейчас точно не помешало немного растрястись.
— А че, я могу, — Ромыч встает и выходит в центр зала. – Санек, заводи музон.
— Чем тебе этот-то не нравится? – киваю я на ноутбук, из колонок которого играет какая-то медленная шняга.
— Не, давай, другую поставь, — трясет Ромыч башкой. – Эта скучная.
— Я сама поставлю, — встает Света. – А вы готовьтесь пока.
— Я танцевать не буду, — говорю я.
— Саш, да ладно тебе, не ломайся, — просит Анька. – Мы вам даже похлопаем.
— А мы потопаем, — пьяно рифмует Ромыч.
— Все, стриптиз оба танцуют, это не обсуждается, — командует Света. Она склонилась над ноутбуком и ищет подходящую песню, не забывая при этом пиздеть через плечо.
Ладно, думаю, стриптиз так стриптиз, но после этого Анька уже точно не отвертится. Вот только дождусь, когда все уже в ауте будут, и поведу ее на кухню.
— Нашла, — Света щелкает мышкой и начинает играть эта песня, ну, от которой все телки тащатся, ее еще какой-то араб поет, «Аиша», короче.
— О, покатит, — Ромыч хлопает в ладоши и начинает двигаться в такт мелодии.
Да, думаю, видела б тебя сейчас твоя женушка. Кстати, что-то она не звонит, время-то уже хрен знает сколько, наверно он телефон выключил, иначе бы уже ему все трубку оборвала.
— Давайте, мальчики, сексуальнее, — подбадривает нас Света. Анька с Олькой глядят на нас во все глаза и покатываются со смеху.
Я, как и Ромыч, начинаю потихоньку танцевать и стараюсь улыбаться. Про себя думаю, что наверно ничего такого в этом нет, что бы станцевать телкам стриптиз, особенно если за это последует вознаграждение. Мы же с Ромычем не педики какие-нибудь, мы за секс танцуем. А как иначе. Хотя, как ни крути, голубизной это все-таки немного отдает. Ромыч стягивает с себя футболку, обнажая свой хилый торс. Девки визжат от восторга. Ромыч размахивает футболкой и швыряет ее в них. Футболка улетает куда-то за диван. Чувствую, заебется он ее потом искать. Я начинаю расстегивать рубашку. Расстегнув ее полностью, танцую в ней, не снимая, потом одним движение сдергиваю ее с себя и кидаю рубашку в кресло. Начинаю демонстрировать телкам свои бицепсы, а они у меня что надо, годы в качалке не прошли даром. Смотрю, Анька просто облизывает меня взглядом, да и Олька тоже, даже Света уже забила на Ромыча и смотрит только на меня. Почувствовав потерю женского внимания, тот вдруг активизируется и прется к столу. Потом хватает Свету за руки и вытаскивает на «танцпол». «Аиша» сменяется какой-то другой быстрой мелодией, но всем уже на это насрать. Ромыч устраивает настоящее шоу. Он сажает Свету на табуретку, снимает с себя джинсы и сигает вокруг нее как папуас африканского племени людоедов, на которого кто-то зачем-то напялил наши, русские «семейки». Потом он хватает ее футболку и тянет вверх, пытаясь снять через голову. Света упирается и визжит. Я бросаюсь ему на выручку, и вместе мы снимаем футболку и отшвыриваем куда-то в сторону дивана. Увесистые Светины сиськи, облаченные в лифчик телесного цвета, невозмутимо покачиваются, как два огромных, перезревших плода на ветке тропического дерева. Анька достает откуда-то фотик и щелкает нас, озаряя комнату яркими вспышками. Ромыч подхватывает Свету на руки и начинает кружить с ней вокруг табуретки. От движения его «семейки» немного сползают, обнажая белый зад.
— Девчонки, давайте к нам, — зову я Аньку и Олю.
Они начинают во всю размахивать руками и упираться, но я все равно вытягиваю обеих на наш «танцпол».
— Сашка, прекрати, блин, ты мне сейчас всю блузку порвешь! – вопит Анька, но особо не сопротивляется, и я ловкими движениями пальцев оставляю ее в одном лифчике. – Придурок, ты совсем офигел!
— Ага, — улыбаюсь я, заценивая ее грудь. – Классные сиськи. Ты, кстати тоже давай, раздевайся, — говорю я Ольке.
— Девчонки, представьте, что вы на пляже, типа у нас тут Ибица и все такое, — Ромыч вклинивается между нами. Свету он уже поставил на пол, и теперь она танцует сама по себе, приходя в себя после Ромыча.
— Да уж, Ибица… — протягивает Оля, снимая с себя одежду.
Проходит минут пятнадцать и девки уже танцуют с нами в одном нижнем белье. Я смотрю на них, чувствуя себя султаном в собственном гареме, и жду не дождусь момента, когда одна из красоток решит, что можно зайти еще дальше и станцевать для нас топлес. Ромыч, тем временем, встает на четвереньки, а Света садится на него верхом, погоняя его шлепками по заднице. Я подрываюсь к столу и хватаю Анькин фотик. Такие кадры просто обязаны быть запечатлены. Потом как-нибудь договорюсь с ней, чтобы скинуть фотки себе на комп. Словно папарацци, которому удалось застать какую-нибудь звезду в не самом приглядном виде, я кружу вокруг них, делая снимки. Ужратый в хлам Ромыч с удовольствием мне позирует, корча зверские гримасы и закатывая в угаре глаза. И тут сквозь всю эту вакханалию я слышу, что у Оли опять звонит чертов мобильник. Походу, это опять Паша. Все ему, блядь, не спится в своей Москве. Олька призывает нас вести себя потише и идет отвечать на звонок. Света слезает с Ромыча, мы все становимся в круг и просто танцуем. Потом к нам присоединяется Оля. Она все еще говорит по телефону:
— Да, еще у Светы, — пауза, — не знаю, скоро наверно, — пауза, — Паш, да все у нас нормально, не переживай, — пауза, — втроем, — пауза, — нет, ни каких мальчиков тут нет, только мы.
На это Ромыч пытается возразить, но Света затыкает ему рот ладонью. Ромыч сопротивляется и пытается вырваться. После непродолжительной борьбы они оба валятся в кресло. Я иду к столу, беру пачку сигарет и закуриваю. Анька идет со мной. Я протягиваю ей пачку и банку «Ягуара». Себе беру такую же и делаю большой глоток. «Ягуар» вновь наполняет меня энергией, и я думаю, а не пригласить ли мне уже сейчас ее уединится в каком-нибудь тихом местечке, например в туалете. Оля, не прекращая болтать по мобильнику, танцует одна. Ее попка, разделенная пополам черными стрингами, соблазнительно переливается в тусклом, приглушенном свете люстры. Я курю и смотрю на это чудо, чувствуя себя по-настоящему счастливым. Мимо меня проходит Света. Она садится на диван и тоже закуривает. Мы все сидим молча и дымим в три трубы. Анька начинает мне что-то говорить, но я не слушаю, поглощенный происходящим. Сигаретный дым поднимается к потолку и растекается по всей комнате, окутывая собой всех нас, Ромыча, который танцует рядом с Олей, молча показывая ей руками, что пора бы уже отложить телефон, саму Олю, которая, не реагируя на его позывы, слушает бредни своего хахаля и не прекращает так соблазнительно двигать попкой, шторы на окне и мрачный телек «Sony», темнеющий своим черным экраном, который так ни кто и не удосужился включить. Предыдущий нудный трек сменяется веселой попсовой песней, и оживившийся Ромыч начинает снова зажигать в полную силу. Он поворачивается к Оле спиной и размахивает ногами, словно нанося удары какому-то невидимому противнику. Пару раз его нога проходит в сантиметрах от ноутбука, грозя снести его к хуям вместе с колонками и табуретом. Уж не знаю, то ли заглядевшись на его безумную пляску, то ли просто устав держать телефон столько времени у уха, но Оля вдруг роняет мобильник на пол. От удара тот разлетается на три части: корпус, аккумулятор и заднюю крышку. Оля нагибается, чтобы собрать телефон в котором, слава богу, уже, по любому, не слышно голоса заебавшего всех Паши. Совершенно не видящий этого Ромыч оттягивает ногу для очередного взмаха и, не глядя, лупит пяткой прямо ей по носу. Олина кудрявая голова откидывается назад, а сама она отлетает к столу и падает на пол. Все происходит настолько быстро, что никто из нас просто не успевает опомниться. Ромыч, даже не обративший внимания на то, что произошло, продолжает отплясывать. Анька со Светой, открыв рты и выпучив глаза тупо смотрят на распростертую на полу подругу, а я почему-то думаю не о том, как ей помочь, а о том, что моим планам на перепихон с Анькой, похоже, теперь не суждено сбыться.
Оля начинает приходить в себя. Из ее разбитого носа ручьем хлещет кровь. Оля хватается руками за лицо и вопит. Мы все как по команде вскакиваем с дивана и подрываемся к ней. Хватаем ее за руки, за ноги, пытаемся рассмотреть, что там с носом. Девки орут как сумасшедшие, а я просто не знаю, что делать и чувствую себя полностью растерянным среди этого бабского безумия. Анька со Светой просто не дают мне толком оказать помощь. Наконец, во всю эту кутерьму врывается Ромыч. Он расталкивает всех и орет:
— Оля, Оля, кто это сделал? Слышишь меня? Что случилось? Кто тебя ударил? Бля, да у тебя же кровь идет!
Оля, как может, отбивается от него руками. На груди Ромыча появляются красные кровяные мазки от ее ладоней.
— Это ты ее так? – Ромыч тычет в меня пальцем.
— Ты чего, совсем охуел? – говорю ему. – Ты ж ее сам копытом своим звезданул!
Ромыч мне не верит, но девки, сгорающие от возмущения тут же убеждают его в правоте моих слов.
— Ну, не знаю, может и зацепил как-то так, случайно, — начинает оправдываться он.
— Случайно?! – набрасывается на него Анька. – Да ты только посмотри на ее лицо! Это, по-твоему, похоже на случайность?
— А-а-а-а, сколько крови! – ревет Оля.
— Ладно, хорош уже рассуждать, — вмешиваюсь я. – Ромыч, давай, помоги мне ее поднять.
Кое-как мы ставим Олю на ноги и ведем в ванную. По дороге приходится постоянно ее поддерживать, Оля шатается как в дупель пьяный матрос на палубе. Со стороны, это, наверно, выглядит довольно забавно: два чувака, первый в одних трусах, другой в одних джинсах, тащат куда-то орущую телку, на которой лишь нижнее белье и ничего больше. На моем лице даже появляется улыбочка, которую я всеми силами лицевых мышц стараюсь превратить в жалостливую мину. Кровь из Олиного носа капает на пол, издавая при этом чуть слышные шлепки, и превращается в характерные бурые пятна, а мы размазываем их босыми ногами.
В ванной я открываю кран с холодной водой и наклоняю Олю над раковиной. Девки гомонят и суетятся позади. Я ору им, чтобы тащили вату. Промыв Оле нос водой, я делаю из ваты тампоны и сую ей в ноздри. Спустя семь-десять минут мне удается остановить кровь. К этому моменту Оля уже может передвигаться самостоятельно. Она, постанывая, идет обратно в зал и падает на диван. Мы всей гурьбой идем за ней. Со стола я беру бутылку пива, открываю ее и пью, не останавливаясь, насколько хватает дыхания. Выпиваю больше половины бутылки и ставлю ее обратно на стол.
— Пора валить, — шепчет мне на ухо Ромыч.
Я согласно киваю ему и бросаю взгляд на девок. Они все сгрудились на диване. Оля сидит посередине и ревет, остальные пытаются ее успокоить.
— Паша завтра должен приехать, — всхлипывая, причитает она. – А я в таком виде, боже, девки, ну что мне делать?
Видок у нее сейчас, и правда, тот еще. Мокрые кудряшки на голове слиплись в один огромный ком, нос распух и приобрел какой-то фиолетовый оттенок, губа тоже распухла, а под глазом красуется четкий такой фофан. Не телка, а боксер, переживший нокаут. Чувствуя, что еще пара минут и девки набросятся на него, как стая волков на хромого оленя, Ромыч суетится в поисках своей футболки. Джинсы и носки уже на нем, а про то, что он еще в начале нашего шоу захерачил ее за диван, он, конечно же, не помнит. Я тоже одеваюсь, собирая свои шмотки по всему залу. Девки всецело поглощены Олиными страданиями и не обращают на меня никакого внимания. Одевшись, я показываю Ромычу, где его футболка и говорю Аньке, что мы, типа, сваливаем. Она согласно кивает. Да я и сам вижу, что ловить тут уже нечего. Перед уходом я чмокаю ее в губы и прихватываю со стола две неоткрытые бутылки пива, на дорогу.
Анька закрывает за нами входную дверь, и мы спускаемся вниз. На улице тьма и холод, все-таки конец августа и уже чувствуется приближение осени. Ебанутое время года. Не зря у всех шизиков осенью случаются обострения. Их вполне можно понять. Тут и так-то с башкой не все в порядке, а еще эта серость, грязь и с неба льет день за днем, будто там, наверху у кого-то охуенное недержание. И у нормального человека от всего этого запросто чердак отвалится, ни то, что у психа.
— Да уж, посидели… — Ромыч берет у меня бутылку, открывает и пьет на ходу. – Блядь, и угораздило же меня…
Я достаю сигарету из пачки и закуриваю. Мы с ним выходим из «степного» района и идем вниз по более-менее освещенной улице. Справа от нас вереницей тянуться потускневшие витрины магазинов. Народа на улице практически нет. По пути нам попадаются лишь одинокие забулдыги, бредущие по домам, ежась от холода. От него меня и самого уже слегка потряхивает. Думаю, открывать бутылку или нет, все-таки пиво на холоде, это не моя тема.
— Сколько время? – спрашивает Ромыч.
Я достаю мобильник:
— Полтретьего.
— Можно было бы еще потусоваться с телками. Жаль. Нехорошо получилось.
— Да куда уж лучше, — соглашаюсь я с ним и все-таки открываю бутылку. От пива мои зубы начинают вышибать чечетку. – Копытами надо было меньше размахивать.
— Теперь-то уж чего, — отмахивается Ромыч. – Моя, вот, меня сейчас дома по-любому размахает. Небось, обзвонилась уже вся. Телефон-то я выключил.
— Разумно.
— Угу, — Ромыч тоже закуривает. – Один хрен, сейчас приду, и начнется…
— А ты включи крутого, брутального мужика и с ноги ей в нос, прям, как этой, Оле. Опыт у тебя уже в этом есть.
— Опыт есть, — протягивает Ромыч, будто и правда в серьез обдумывает мое предложение. – Знаешь, Сань, разведусь я, наверно, на хуй. Сил моих больше нет.
— Дело твое, — пожимаю я. – О, смотри, такси. Махни ему.
Ромыч машет рукой и возле нас тормозит потрепанное жизнью, зеленое «копье». Мы заваливаемся на заднее сиденье. В салоне играет разухабистый шансон. Водила, моложавый хер с узкой, как у лисицы рожой, выглядит так, будто подобрал не двух бухих чуваков, а снял охуенных телок. Улыбается нам как дебильный:
— Куда едем, пацаны?
Я называю адрес, и «копье» срывается с места, скрипя гнилой подвеской и раздолбанными амортизаторами. Развалившись на сиденье, я думаю о том, как заебись, что завтра не на работу. Суббота и можно хорошенько проспаться — отличное сочетание. Ромыч молчит и смотрит в окно. За окном город будто вымер. Точняк, это лето кончается. Теперь как-нибудь дожить бы до следующего.
© Скорых Дмитрий
