За качество советских бытовых услуг!

Из воспоминаний прапорщика лейб-гвардии конной артиллерии Г.А. Римского-Корсакова.

На военной службе я стал стричь голову машинкой №00. Когда в 1914 году я отправлялся на фронт, то вместе с термосом и флаконом одеколона купил себе машинку "00", с которой не расставался вплоть до 1950 года, когда её у меня украл школьник, товарищ сына. Брился я всегда безопасной бритвой, и поэтому пока у меня была машинка, я никогда не ходил в парикмахерские. И вот, начав бывать после 1950 года по необходимости в парикмахерских города Петропавловска, где я прожи­ваю (написано в 1965 году - прим. А.Р.-К.), я наглядно мог убедиться в глубине той пропасти, которая отделила советский мир, советский быт, воспи­тание советских людей, от старого, дореволюционного мира, его обычаев и понятий о благопристойности и веж­ливости. Впрочем, и наши общественные столовые и мага­зины также указывают на резкие изменения, происшедшие в сознании людей.

До 1917 года нельзя себе было представить, чтобы не только в столицах, но даже в самых глухих и жалких провинциальных городках России мастера-парикмахеры могли бы себя держать развязно и невнимательно с посетителями. У нас утерялся секрет, или вернее, элементарное правило вежливого и приветливого обхождения с клиента­ми. Как правило, у нас "мастера" (за редким исключе­нием очень низкой квалификации) ведут между собой очень оживленный и громкий разговор о своих личных де­лах, совершенно не считаясь с присутствием клиентов, игнорируя как бы самый факт их существования, как будто они имеют дело не с людьми, а с заводскими станками, на которых они должны побольше выработать, побольше заработать, перевыполнить план, руководству­ясь лозунгом: "готово, следующий!".

Было бы неправильно думать, что до революции ра­ботники парикмахерских не старались бы побольше зара­ботать. Но в основу их работы было положено качество их труда, а не количество обработанных голов. И в поня­тие качества работы входило не только умение стричь и брить, но и уменье занять посетителя. Как "обходи­тельно", вежливо, предупредительно, а главное внимательно относились работники парикмахерских к посетителям, стараясь сделать все возможное, чтобы произвести прият­ное впечатление уменьем себя держать с достоинством, без раболепства и пресмыкательства, уменьем вести благопри­стойный разговор. Клиента полагалось занимать, и уменье это делать очень ценилось. От обстановки, от уменья при­нять клиента зависела посещаемость парикмахерской, т.е. доход хозяина, а также и мастеров, которые получали за свой труд "на чай" от 30 копеек до одного рубля. Миллионер А.А.Бахрушин давал “на чай” не больше 15 копеек.
В жен­ских отделениях у посетительниц бывали свои любимцы из мастеров, на которых под большие праздники, устанавли­валась очередь. Многие состоятельные клиентки приглаша­ли мастеров к себе на дом. Поговаривали, что иногда тут дело не обходилось без романов.
В известной московской парикмахерской "Базиля" на Кузнецком мосту одновременно работало не менее десяти мастеров, но было тихо, как в церкви. Конечно, разговари­вали с клиентами в полголоса, чтобы не нарушить тон спокойной благопристойности учреждения, чтобы не делать этот разговор общим, чтобы проводить его более интимно. Со случайными посетителями разговор шел на обывательские темы: "лед прошел", "весна обещает быть холодной", "открывать сад Эрмитаж будут в шубах" и т.п. Но как только посетитель начинал делаться "своим клиентом", разговор менялся. С ним можно было поговорить и на город­ские, и на общественные, и даже политические темы.
В Москве я обычно стригся у "Братьев Орловых" на Тверской, против Брюсовского переулка. Однажды, поговорив со мной о Гучкове, новом городском голове, о борьбе графини Уваровой с городской управой за запрещение прово­дить трамвай по Красной площади, мастер прошептал мне на ухо: "А вот тот господин у окна, это сам сенатор Гарин...". Взглянув в указанную сторону, я увидел крайне невзрачного господина средних лет, с несколько уродливым оскалом рта, как будто он все время смеялся. Этот сенатор приехал в Москву в связи с шумом поднятым газетами по поводу будто бы открывшихся больших злоупотреблений в московской полиции, и у градоначальника, генерала Рейнбота, обвинявшегося в получении взяток с публичных домов. Результатом ревизии Гарина явилась отставка Рейнбота. Не знаю, брал ли Рейнбот взятки или нет, но один из самых шикарных веселых домов в Москве помещался на Спиридо­новке напротив дома Морозова, где проживал сам градона­чальник с супругой. Рейнбот был женат на Зинаиде Григорьевне Морозовой, вдове известного мецената-миллионера Саввы Ивановича Морозова.
Очень часто именно от своего парикмахера можно было узнать какую-нибудь городскую новость, узнать "верную лошадь" на ближайших бегах, услышать, как реагирует город на новый закон или распоряжение правительства, узнать сколько "взял" Шаляпин со своего концерта, посудачить про новое чудачество авиатора Уточкина и т.д.
Каждый мастер должен был знать своего клиента, знать круг его интересов, интересоваться его делами, но без навязчивого любопытства, знать когда можно было по­шутить, а когда и «посеръёзничать». Вся эта "политика" требовала основательного знания жизни, опыта, ловкости, смышлености, дипломатического такта. Вот почему посеще­ние парикмахерской в старое время многим доставляло такое удовольствие, что они ходили туда каждый день.
Недавно (в 1960-е годы - прим. А.Р.-К.), находясь в парикмахерской, я услышал, как одна из мастериц, проводив своего клиента, громко жалова­лась на него: "Подумайте только, я ему предлагаю осве­жить голову, а он говорит - "не надо".- Ну, не хочешь и черт с тобой, старый пес". Комментария этот факт не требует.
С таким же чувством приятного удовлетворения, чув­ством радости бытия, происходило и посещение в далеком прошлом ресторанов. В России меньше, чем в какой-нибудь другой стране, обед являлся актом, освещенным традицией. Но, тем не менее, и у нас умели обедать, каждый по своему достатку. Существовало три вида "точек питания": кафе-столовые, чаще всего при кондитерских, без подачи горячих кушаний и спиртных напитков; рестораны (1, 2 и 3 разрядов), посещаемые чиновниками, интеллигенцией, служащи­ми, студентами, торговым классом. Для низких слоев на­селения были многочисленные чайные, трактиры, пивные, кухмистерские. В каждом из этих заведений посетитель встречался уважительно, обслуживался со вниманием, не­зависимо от того, сколько он съест и выпьет. Гвардейские офицеры могли посещать рестораны только 1-го разряда. В ресторане “кафешантанов” разрешалось находиться только в кабинетах, а не в общей зале.
Были извозчичьи чайные, где хозяева раза два в год кормили и поили посетителей бесплатно (на именины хо­зяина). Были студенческие столовые, где обед (щи с мясом - 200 гр. и котлета - 200 гр., с гарниром) стоил 27 копеек. В Народных домах котлета стоила 6 копеек, и была чистота поразительная.
Накормить вкусно, обслужить быстро и внимательно, с тем, чтобы захотелось прийти сюда ещё раз и ещё много раз, - таков был закон частного предпринимателя, трактирщи­ка. В ресторан приходят, чтобы поесть и отдохнуть, для деловой беседы и для приятного времяпрепровождения. В ресторане каждый находит то, что ему нужно. И у "Эрнеста" - в самом дорогом и аристократическом петер­бургском ресторане, помещавшемся на Каменноостровском проспекте (между прочим, у него не было никакой вы­вески), и в самой бедной харчевне Галерной гавани посетитель встречался с уважением, как гость хозяина. Только у "Эрнеста" обед с бутылкой вина стоял 15-25 рублей, а в Галерной - 25 копеек.
Все мысли хозяина ресторана, трактира, пивной были направлены на то, чтобы привлечь, как можно больше посетителей. Если мне в "Праге" что-нибудь не понра­вилось, то я буду ходить в "Метрополь" или "Эрмитаж". Если рабочих Трехгорки плохо обслужит хозяин в трактире на Пресне, то будьте уверены, что они к нему не придут по­сидеть за кружкой пива после работы, а их трудовые деньги заполучит какой-нибудь другой паук в Проточном переулке.
Как-то я был в Пресновке (поселок в Северном Казахстане - прим. А.Р.-К.), в 1942 году, в районной столовой, один вид которой, казалось, был скопирован с харчевни Калифорнии или Аляски, как мы их себе представляем по рассказам Джека Лондона, Майн-Рида, О.Генри. Совсем молоденькая официантка во время подачи обеда посетителям села на стул и начала щелкать семечки.
"Что случилось, Клава? - спросила её буфетчица. - Почему ты перестала подавать обед?".
"А, ну их к черту. Надоели", - очень просто ответила девушка.
В столовой №1 в городе Петропавловске в углу стояло переходящее Красное Знамя, награда за лучшую работу. Во время обеда, в разгар работы, в столовую пришла официантка Тася, бывшая в этот день свободной. Она только что купила себе босоножки. Это событие крайне заинтересовало всех остальных официанток. Они бросили обслуживать посетителей и начали по оче­реди примерять туфли, высказывая попутно свои замечания и веские соображения. Одна из них объясняла своим товарищам по работе, что, как известно, от рези­новой подошвы очень потеют ноги. Другая, не менее авторитетно говорила о том, что от матерчатых туфель всегда бывают мозоли, от которых она не знает, как избавиться. А посетители? Они сидели тихо и смирно, не протестуя, и терпеливо ожидали, когда кончится эта импровизированная конференция по мозолям!
Конечно, описанную сцену увидеть в дореволюцион­ное время в каком-нибудь ресторане было бы невозмож­но. Это было бы немыслимо увидеть и в любом трактире, где посетителей обслуживали не лакеи во фраках, а по­ловые, “молодцы”, как их называли - в белых рубашках и штанах. Ничего подобного нельзя было бы встретить и в демократических "Народ­ных домах", которые обслуживались тоже девушками-офи­циантками.
Я ручаюсь, что за всю историю торговли в России не могло быть случая, когда продавец старался бы опорочить качество продаваемого им товара. А вот я, покупая однажды в предвоенные годы соевые конфеты в одной из московских кондитерских, услышал от продавщицы искреннее сочувствие: "Как вы можете есть такую га­дость?". Другой раз в Мосторге, когда я покупал ботинки, продавщица с полным сознанием своего гражданского долга предупредила меня: "Не берите эти ботинки - это стахановская работа" (то есть брак!!!).