Мария Серафимовна стала собираться с утра.
Четвертинку водки: налить в стаканчик, поставить на скамеечку.
Четвертинку черного хлеба: отрезать кусочек и прикрыть стаканчик.
Веничек: подмести, да и поставить в уголок ограды, пока посидит, подумает об Сергуньке.
Так делала она каждый год, вот уже двадцать лет. А до этого – и пять, и семь раз в год, пока сил было больше, да Василий был жив.
Цветы она купила у выхода из метро. Цветов было мало, не то, что на Троицу. Но в Троицу она не ездила, не любила толпу, очереди на бесплатный автобус на ближнее огромное городское кладбище, пьяные слёзы и при этом же, смех детей. Ездила тогда, когда точно знала: весна пришла, Серёженька её ждёт в свой день рождения, и ей никто не помешает.
Мария Серафимовна села на автобус. От конечной остановки до старенького деревенского кладбища идти было всего-то минут пятнадцать. Пока ехала, она, как и каждый раз в автобусе, и потом, пока шла, вспоминала, как привезли тогда, в 1982 году, большой гроб. Открыть его не разрешили. Военком сказал, что похороним с почестями, как героя освободительной войны. Только просил, никого не приглашать, и особенно не распространяться о похоронах.
Василий, конечно, больше молчал. С похоронами, и правда, хлопот не было. Даже на их деревенском кладбище, первый раз такое было, три солдатика стрельнули в воздух из своих ружей по три раза. Один из них, постарше, спокойно, не стесняясь, подошёл потом к Василию, взял у него две бутылки водки. Двое остальных, лопоухих, шли за старшим, как щенята, не вытирая слёз.
Город наступал, и всем деревенским на следующий год выделили квартиры. Деревню снесли, а кладбище на краю оврага осталось. Но ездить стало далековато. А без Василия она стала ездить только раз в год, на Серёженькин день рождения.
*************************************
В тот погожий день Борис с женой решили посмотреть, как строится их будущий дом. Он был последний в городе, у самого леса, но им уже нравился. Там, в трехкомнатной квартире, они будут жить с сыном. А может, со временем, и с внуками.
Проезжая мимо конечной станции метро, Борис своим развитым боковым зрением, увидел стоящего на тротуаре пожилого согбенного мужчину, видно, не смогшего влезть в отошедший, битком набитый автобус. Что-то в его фигуре склонило Бориса резко повернуть и притормозить рядом с мужчиной, попросил жену опустить стекло.
- Отец, Вам куда ехать? – спросил он.
Мужчина нерешительно придвинулся к автомобилю, видно было по нему, что не привык он ездить на машинах.
- Мне? – он даже показал на себя пальцем свободной руки (в другой у него была холщёвая сумка, с торчащим водочным горлышком, и странно, с головками первых весенних ромашек).
- Ну да, Вам – куда ехать?
- Мне до конца автобуса, - мужчина сказал как-то по-деревенски, одновременно показывая рукой и глядя вдаль.
- Так садитесь, нам как раз в ту сторону, - сказал Борис, хотя жена и поморщилась в его сторону недоумённо.
Глядя в зеркало заднего вида, Борис определил, что мужчина не так уж и стар, около пятидесяти лет.
- А в точности, куда Вы едете, спросил Борис, когда стали подъезжать к конечной автобуса.
- Да на кладбище, сынка навестить, - тихо ответил мужчина.
У Бориса зазвенело в ушах. Это каким же молодым умер сын этого человека?
- Как же так? – вполголоса, то ли спросил, то ли подумал он. Но мужчина услышал.
- Вот и я всё думаю: как же так? Забрали сына, увезли неизвестно куда и зачем, привезли в гробу, даже увидеть не дали, даже друзей позвать не разрешили, даже надпись на могиле не разрешили. Стрельнули из автоматов три раза, обещают доплачивать к пенсии.
Борис не смог вести машину, резко тормознул. Он помнил, хорошо помнил про самострелы в армии, про гибели в караулах. Но обычно, в таких случаях, с почётом не хоронили. Дрогнувшим голосом, сглатывая, спросил:
- А откуда привезли … сына?
- Говорят – не говорят, вроде, из Афгана.
Через несколько минут, по просёлочной, они подъехали к началу тропинки, и мужчина вышел. Полез в карман, Борис и жена молча замахали руками.
Мужчина кивнул, дрогнул губами, и пошёл вниз по уклону, к видневшимся покосившимся берёзкам и крестам.
Сил проводить Отца к могиле Сына не было.
Борис с женой поехали смотреть первые этажи их будущего жилища. Жилища с их маленьким сыном.
************************************************
В паре километров пешком от их дома, или в объезд по асфальту километрах в пяти, раскинулась цепь небольших озер. За ними ухаживала администрация ближнего дипломатического посёлка, а с другого берега помогал местный элитный пансионат. К этим озерцам приходили-приезжали купаться много людей и из окрестностей, и даже из центра города. Вода была холодная, ключевая, проточная, чистейшая, невзирая на близость города.
Борис весной и летом ходил в эту сторону для моциона, но с годами чаще стал ездить на машине: в жару – купаться, а в хорошую погоду, так и просто пройтись. И в последний раз обнаружил, что появилась прямая дорога, на протяжении того просёлка, по которому он раньше ходил пешком. Обратно он поехал по ней.
За некрутым поворотом открылся длинный бетонный забор, огораживавший, очевидно, очередную стройку. Видимо, стройку и обслуживала новая дорога. До его дома оставалось доехать всего ничего, как вдруг, на фоне промелькнувшего куска забора, Борис отметил что-то, царапнувшее зрительную память.
Он остановился, развернул машину, вернулся на сто метров назад.
Когда он проходил здесь пешком в последний раз, бетонного забора не было. Был перелесок с лугом, с тропинкой, терявшейся в уклоне. Кругом были полузаброшенные склады.
Теперь стоял забор. У забора на коленях стояла старушка, рядом с ней лежала тёмная котомка и пакетик с весенними цветами. И странно: она крестилась, кланялась высокому серому забору.
Борис подошёл к ней, не зная ещё, что и как спросить.
- Э … бабушка, а почему Вы у забора стоите, - как можно мягче, но с намеренным недоумением спросил он.
Старушка поднялась с колен довольно бодро, повернулась к Борису лицом. Было видно, что ей за восемьдесят лет.
Посмотрела Борису в глаза, кивнула:
- Здравствуйте!
- Да-да, здравствуйте, - Борис ещё смутился.
- Так вот, приехала к сыну на могилку, а тут забор поставили. А могилка там, - она махнула рукой в направлении забора. От силы пять минут идти, а не пускают, не велено, говорят. А я всего-то хотела, сынку сто грамм водочки налить, да цветочки оставить. День рождения у него сегодня.
Рассказ женщины был размерен, лицо спокойное. Её беда случилась давно, и она жила с ней привычно, как будто, с ожиданием встречи с сыном.
Борис обернулся, оглядывая место, по новому вспоминая те десятки раз, что прогуливался по этой, ранее просёлочной дороге. Все прошедшие годы был вытеснен из памяти, а теперь всплыл: мужчина с цветами, довезенный им сюда более тридцати лет назад.
«…друзей позвать не разрешили … стрельнули из автоматов три раза …».
- Сын погиб? – спросил он.
- Так теперь уже все знают. Да, в Афганистане убили. Пенсию вот за него платят, недавно прибавили. А на могилку не пускают. Вот. – женщина опустила голову, повернулась к тому места забора, за которым, как она чувствовала, находилась могила сына.
Борис подъехал к въезду на огороженный забором участок, в трехстах метрах от старушки. Подошёл к воротам. Зашёл в калитку. Из вагончика вышел здоровенный охранник.
- Чего надо? – его лицо, белесое и оплывшее от съеденных бочек пельменей и множества вёдер выпитой водки, не выражало ничего, кроме скуки и ненависти к окружающему миру.
- Там старушка, хочет к могиле сына подойти, пропусти её, отблагодарю.
- Какая старушка? – он вышел наружу и глянул вдоль забора. – … А, та, что ли? Так сказал я ей: не велено, не пущу.
- Ты что, зверь, что ли? У тебя что, матери нет? У неё сын в Афгане погиб, пропусти, слышишь? – Борис сменил подход и тон.
- А тебе что, своего горя мало? – парень оглянулся по сторонам, шагнул к Борису ближе. – Так добавят тебе, причем прямо сейчас.
Борис отступил пару шагов к машине, достал телефон, глядя в глаза охраннику, нажал пару кнопок и поднёс телефон к уху.
Мужик замялся, посмотрел на машину, на телефон, в лицо Борису.
- Алё, командир, зря время тратишь. И нервишки. Выруби телефон и спокойно послушай, - охранник примирительно развел руками и отступил.
- Ну?
- Значит так, не зверь я, и мать у меня есть. Но не могу я её пустить, не могу!
- Почему?
- Так нет могил тут никаких, знаю я про кладбище, говорили мне ещё пол-года назад. Начальство, когда участок под стройку брали, видели, что ухоженных остались всего две могилки. Договорились как-то, оформили где-то, и срыли всё кладбище. И вывезли землю на свалку. Или в овраг ссыпали, не знаю точно …
Помолчали. Борис не знал, что сказать.
- А теперь подумай: ну, пущу я её? И что будет? А если кончится она здесь, на участке? Или хуже: жаловаться пойдет? Что со мной начальство сотворит?
2012-2014г.
(С) Борис Васильев http://www.proza.ru/avtor/boris333
