Раньше я не любил собирать грибы, а вот теперь полюбил.
Все началось на одной научной конференции прошлой осенью.
Конференция выдалась на редкость скучная. Полсотни взрослых людей, кандидатов и докторов наук, доцентов и профессоров, в течение долгих часов с самым серьезным видом выясняли очень важный вопрос, а именно: что такое «дискурс». Особенно всех почему-то волновала интрига, как правильно ставить ударение «дИскурс» или «дискУрс». Так, кстати, и не выяснили. Добавлю, что эту животрепещущую проблему филологи и культурологи выясняют уже лет десять-пятнадцать.
Конференция проходила в одном вполне ностальгическом, в советском духе, доме отдыха, под Москвой. В номерах подушки взбитые треугольничком. Шаловливо журчащие подтекающие унитазы. Трогательно подржавевшие трубы. Кефир перед сном. Булочка с двумя каменными изюминками на полдник. Стаканы в тяжелых подстаканниках, как будто они из червленого серебра. Запах хлорки. Бассейн, конечно, не работает. Все очень уютно.
За окнами стояла настоящая золотая осень. Трепетные шафранно-янтарные березы. Прозрачный рубин кленов. Небо – васильковое, с золотым отливом. В воздухе то и дело как будто удивленно пролетают паутинки, похожие на молнии в замедленной съемке. Красота неописуемая.
А тут – какой-то «дискурс».
Уйти было не прилично, пришлось отбыть все это словоблудие. Рядом со мной сидел очень пожилой мужчина очень интеллигентно-аристократического вида, как потом оказалось, профессор из Питера. Он явно скучал, как и я.
«У питерских особый отпечаток». Стать, вежливость, изысканность, ненавязчивость. Мы познакомились. Его звали Павел Сергеевич. В течение конференции мы иронично перешептывались, реагируя на доклады. А доклады были примерно такие: «Дискурсивные практики постиндустриальных субкультур», «Кое-что о шизоаналитическом дискурсе», «Дискурсы и дискурсоиды в контексте мультилингвального императива постмодерна».
Когда, наконец, весь этот «мульти-лингво-шизо-трёп» закончился, мы с Павлом Сергеевичем поужинали и договорились завтра (конференция длилась два дня) прогулять и прийти только на завершающий круглый стол, чтобы отметиться парой реплик. Для протокола.
- Лучше сходим за грибами, - сказал Павел Сергеевич.
- Я вообще-то насчет грибов не очень, - ответил я. – Зрение у меня не то, да и не везет мне с грибами. Впрочем, за компанию – с удовольствием.
- Ну и прекрасно, уважаемый коллега. У консьержки, как я выяснил, есть две пары резиновых сапог. Обе – сорок третий размер. Вам подойдет?
- Вполне, даже я бы сказал, с запасом.
- Отлично. Значит, завтра в семь, мой уважаемый коллега.
- Договорились.
Когда мы вышли из дома отдыха на следующее утро, только-только рассвело. Было, как это обычно и бывает осенью, прохладно и весело. Слоистый туман медленно прокрадывался через лес, цепляясь причудливыми ватными кляксами за ветки. Кляксы некоторое время медлили, а потом таяли неторопливыми каплями. И также медленно, нехотя падали листья. Мы шли по тропинке, по ржавой, скользкой глине, шаря ореховыми палками под листьями вокруг. Палые листья тонко пахли леденцами моего детства.
- Замечательно, - сказал Павел Сергеевич. – Все, как в детстве, не правда ли? Хорошо, что мы сбежали с этого …
- Мероприятия, - подхватил я.
- Да. Удивительно пустые доклады. Ни о чем. Вы вообще-то, коллега, чем занимаетесь? В научном смысле.
- Да всем понемногу. Всё больше – современным русским языком.
- Прекрасно! Я тоже, как и вы, всем понемногу. Время такое. Надо зарабатывать и все такое. Но есть у меня одна тема… которой я посвятил, можно сказать, всю жизнь… О! Какой красавец! Глядите же!
Среди бурой листвы возвышался шикарный замшевый подосиновик цвета охры.
- М-м-м! – самозабвенно замотал головой Павел Сергеевич. – О господи! Гардемарин!.. Стройный, подтянутый! Григорий Орлов да и только! Познакомьтесь, коллега: трубчатый, порядка огариковых. А чешуйки-то, чешуйки на ножке! Как пегий арабский скакун, а?! А шляпка-то – апельсин с морковью! Солнечная кровь! Ну, скажу я вам, экземпляр!
Павел Сергеевич подошел к подосиновику, медленно, почтительно нагнулся, как будто поклонился, и аккуратно срезал гриб перочинным ножиком. Он глубоко, удовлетворенно вздохнул и положил гриб в пакет:
- Какой почин, а?
- Да уж…
- Я, дорогой коллега, всю жизнь занимаюсь этномикологией. Слышали про такую науку?
- Стыдно, но… Впрочем, микология – это, кажется, наука о грибах. А «этно»…
- Ну да, ну да… Совершенно верно. Наука о грибах в человеческой культуре… Давайте-ка свернем в лесок. Там вон сосенки. Чувствую я, чувствую: что-нибудь найдем!
Мы свернули и пошли навстречу начинающему проступать сквозь туман солнцу. Небо сквозь ветви тихо трепетало и тоненько шелестело, как фольга на ветру.
- Вы не представляете, коллега, что такое гриб! - азартно заговорил Павел Сергеевич. – Гриб – это Великая Тайна! Гриб – это ведь и не растение и не животное. Особый мир. Растет, вроде бы, как растение. Ан – нет! Есть, например, сумчатые грибы, да-с… Вроде кенгуру. Нет, нет, коллега, грибы – это сила! Это сейчас мы перестали уважать грибы. Мы вообще перестали уважать живой мир, коллега… Всё какие-то кнопки, финансы, ипотеки, гаджеты. Это ужасно, ужасно! Вот, глядите, вроде, ну, обычная поганочка…
Он постучал палкой рядом с маленькой поганкой на длинной ножке.
- Обратите, кстати, внимание – сколько в ней грации. Куда тебе, Майя Плисецкая… Смотрите, какой изгиб талии. Прямо-таки готическая «прекрасная Мадонна». М-мда… ну, поганка и поганка. А ведь – нет! Это ж Символ Мироздания. Шляпка – Небо, ножка – Земля. Как Древо мира. Вот как надо думать! А не просто: «поганка». Она – живая, она мыслит. По-своему, конечно. Кстати, заметьте, это – гриб-девушка.
- Почему?
- Шляпка вогнутая. Это барышня. В мистическом смысле, в культовом, конечно… А вот – валуёк… Взгляните, вон-вон… За той ёлочкой, видите?
- Вижу, – сказал я, напряженно щурясь и, честно говоря, ничего не видя .
- Это – кавалер. Пластинчатый мужчина рода сыроежек с выгнутой шляпкой. Многие, заметьте, африканские, да и не только африканские племена очень правильно поступают: вогнутые грибы собирают исключительно женщины, а вот выгнутые, выпуклые – исключительно мужчины. А если вы мужчина и срываете женский гриб – вы автоматически теряете мужскую силу. И наоборот.
- Надо же!
- Так оно и есть. А гриб-девушка может вас, представьте себе, и того… соблазнить, если вы ей, конечно, понравитесь. А грибам ой как трудно понравиться! Племя ительменов… это Карякия, Камчатка… довольно долго общалось с девушками-мухоморками. Не смейтесь, не смейтесь, дорогой коллега. Кто знает, откуда явились грибы к нам на землю.
- Инопланетяне, что ли?.. – не очень умно отреагировал я.
- Это плоско, это плоско… Хотя ряд народов считает, что грибы – это упавшие звезды. Да, да. Ну, тут, конечно, очень много версий. Древние греки, например, думали, что грибы – это особая пища богов, типа амброзии с нектаром. Некоторые племена считали, что грибы – это, извините, экскременты богов. Священные, конечно. Или – плевки богов. Или – Священные Вши, которые вытряхнула из своей одежды Великая Мать. М-да. Что еще? Ну… грибы – это, разумеется, излюбленная пища мертвецов, наших Великих Предков.
- Интересно!
- Еще бы. Ведь грибы – это еще и Пупки Мироздания. Мировые Пупы. Это такие мистические лазы в Истинное Бытие. Только через гриб можно проникнуть в Смысл Жизни. Отсюда и вся эта пресловутая история с галлюциногенными грибами.
- Типа Кастанеды?
- И Кастанеды тоже. Но не в нем дело. Он – что называется, мальчишка с грязной попкой. В принципе – все просто. Для дураков: экстракт мухомора плюс моча. Как вам это понравится?
- Не очень понравится. А моча – чья?
- Чья хотите, хоть хомячка, хоть тещи.
- О господи!
- Вот именно. Но все это, дорогой мой коллега, ерунда. Сейчас это все – бытовая наркомания. Только Великие Жрецы прошлого могли проникать в Пупы Мироздания. А сейчас их не осталось. Наркоманов – миллионы. А Жрецов – нет. Грибы отвернулись от нас, коллега. Мы их недостойны. Уже… А может быть, пока. О! Глядите! Я чувствовал! Я знал! Созерцайте и наслаждайтесь!
Он указал на огромный белый гриб, недовольно, грозно, исподлобья глядевший на нас из-под голубоватого хвойного опахала, приподнятого палкой Павлом Сергеевичем.
Бурая шершавая шляпка, словно пробковая. Толстая белая ножка, плотно обтянутая черной сеткой чулка. На шляпке – классический налипший кокетливый желтый березовый листик. Как на фотографиях.
- Умница! Лобастый парень! Обратите внимание, какое выражение лица, а? Испепеляющее!
Он срезал гриб, я отчетливо услышал упрямый, непокоренный хруст ножки. В серой хвое вспыхнула серебряная монетка среза.
Павел Сергеевич передал мне гриб, я потрогал его. Вроде бы, прохладный, но изнутри из него шло мощное, настойчивое тепло.
- Живой, - сказал Павел Сергеевич. – Горячий. Чувствуете?
- Чувствую.
- Вот и задумайтесь. Задумайтесь, задумайтесь над смыслом жизни в целом... Древние римляне называли грибы Детьми Грома. А на Руси – стрелами Перуна. СамогО Великого Громовержца. Грибы растут там, куда когда-то попала божественная молния. Так считали в Индонезии, да и не только в ней, что уж там… А у китайцев есть особый иероглиф – «Гриб Громового Раската». У нас, кстати, грибы раньше называли «громовиками»… Вот вам, дорогой коллега, и инопланетяне…
Клочковатый туман постепенно рассеивался. Солнце все ярче освещало ослепительную готическую мозаику листьев. От земли властно пошел теплый пар.
Мы ходили по лесу еще несколько часов. Набрели на опята. Потом Павел Сергеевич нашел пару чудесных моховиков, затем – еще четыре белых, потом несколько подберезовиков. Я не собрал ничего, кроме одного «кури-кури-дедушкин-табак», который оказался несъедобным. Зато наслушался вдоволь.
Вечером, после нудного круглого стола, где мы «отслужились» парой реплик, мы договорились в столовой с местными поварами, что сами поджарим грибы.
И поджарили. С лучком. В сметанке. Под бережно пронесенную нам заведующей столовой перцовочку. С бородинским хлебушком.
Как сейчас говорят: без комментариев. Вот так вот. И никаких дискурсоидных постимперативных шизоанализов.
