Учась в Монино, я каждый день бегал на зарядку. От моих глаз не могла укрыться группа человек пятьдесят, занимающаяся под руководством сэнсея каратэ.
Выполняя свои простенькие движения, типа «подъем рук до уровня груди», я восхищался мужеством и героизмом уже немолодых – от 40 до 50 лет – каратистов. Они делали растяжки, выпады, ставили блоки и дружно кричали «Кия-я-я!».
Сенсей прохаживался среди шеренг и бил ногой с размаху в точку чуть ниже промежности своих учеников. Если кто при этом вздрагивал, он бил повторно и с большим размахом. При этом они делали такие зверские рожи, что если бы это относилось ко мне, со мной непременно бы случился конфуз.
Как-то вечерком меня пригласил в гости наш замечательный преподаватель военной навигации полковник Ермаков Юрий Борисович. У него уже был один гость, рослый полковник со свирепым лицом. Я поставил принесенный коньяк на столик уже заставленный разнообразными закусками и познакомился со свирепым полковником. Оказалось, что его зовут Денис Петрович и он преподаватель тактики ВВС на очном факультете. Его лицо мне показалось знакомым. Именно своей свирепостью.
Я вспомнил. Обычно Денис Петрович стоял в первой шеренге каратистов, которых я видел по утрам на зарядке. Мне всегда казалось, что он занимается каратэ с особым усердием и, если б разрешалось, он тем, что вздрагивали при ударах сэнсэя, наподдал еще и сзади. Естественно, после того, как он подтвердил мою догадку о том, что я вижу именно его по утрам, разговор перешел к каратэ и больше от этой темы не уклонялся.
Денис Петрович посвятил нас в такие тайны этого боевого искусства, о которых я ранее и не подозревал. Оказалось, что никто не должен знать, что ты занимаешься каратэ, так как на того, о ком не знают, что он каратист, идут с голыми руками, а на каратиста идут с ломом. Правда, непонятно, как они скрывают свои занятия, если так громко, на весь городок, кричат «Ки-я-я!».
Опасаясь выглядеть наивным провинциалом, я все-таки спросил:
– А для чего вы вообще занимаетесь каратэ? Наверное, для укрепления здоровья?
Оказалось, что более глупого вопроса я не смог бы задать, если бы даже размышлял над ним сутки напролет.
– Ну, вот еще! Мы и так все здоровы, – при этом он посмотрел на меня с таким презрением, с каким мог бы Наполеон разглядывать карту Люксембурга, если бы эта страна существовала в его время. – Ешё не хватало! Конечно, для самозащиты.
Его презрение возросло, как если бы Наполеону попался бы на глаза еще и Лихтенштейн.
– Тут в наших краях такие сволочи живут! Ты себе не представляешь!
– Да? А я думал, что у вас тут довольно мирное население …
– Ага! Щас! Мы с приятелем, ты его знаешь, – обратился он к Юрию Борисовичу, – Арефьев, с «бомб», заехали в Балашиху. Заходим спокойненько в местный бар. Никого не трогаем. Я к бармену… Там такое мурло стояло…Я ему говорю: «Эй, ты, мурло! Ну-ка, плесни нам по сотке!» Там еще трое борзых сидело. Так они нам таких дюлей наваляли, мы потом еле до маршрутки доползли. А ты говоришь. Я потом еще две недели в лазарете отвалялся.
– А нельзя ли было, – проявил я еще большую глубину невежества, – просто попросить бармена: «Уважаемый! Налейте нам, пожалуйста, по сто граммов».
– Чего! – для его презрения не нашлось бы такого мизерного образования ни на какой карте, – Чтобы я всякой вонючке кланялся? Не дождутся. Вот Арефьев поправится, мы еще пару парней возьмем и съездим в Балашиху. Это мурло нам на коленях водку подаст и поднос в зубах держать будет.
Мне стало все понятно. До высот правильного обращения с барменами мне еще расти и расти.
© ship
