Серега Вершинов в начале 70-х служил на подводной лодке «Б-31» замполитом. Петр Иванович своему коллеге верит безоговорочно. Нам тоже ничего другого не остается. Не подвергать же сомнению такой авторитет, как Петр Иванович.
И вот, что поведал Сергей.
Лодке предстояла плановая постановка в док. Как положено, все службы пополняли необходимые запасы. Все-таки это мероприятие займет несколько месяцев. Особые шаги предпринимались по обеспечению своевременного получения спирта, причем, в полном объеме. На флоте его называли «шилом». Почему именно спирту уделялось такое внимание? Да потому, что «шило» в те годы было единственным устойчивым эквивалентом простых товарных отношений между экипажами кораблей и производственными коллективами судостроительной промышленности.
Рубль, как денежная единица, стоял ступенек на три-четыре ниже спирта. За «шилом» следовали тушенка, вобла, вино.
Доллар вообще не котировался.
Кому он был нужен?
За «шило» договаривались о внеурочных и внеплановых ремонтных работах. В обмен на него, если надо, любой механизм с другого корабля на ваш поставят. И ЗИПом снабдят. Только на оружие нельзя было рассчитывать. Это сейчас просто – гони «зелень» и получай, хоть баллистическую ракету.
Подводники, благодаря эквиваленту, в сравнении с надводниками были в привилегированном положении. Богачи, можно сказать. Атомщики, те олигархами, по нынешним меркам, являлись. Месячная норма спирта у них под двести килограммов тянула.
Им завидовали. Но и дизелисты совсем не бедняками выглядели.
Таким образом, в Пала-губу Полярного большая дизельная лодка «Б-31», входила гордо, с достоинством. Чай, не нищенка, а состоятельная боевая единица, имеющая на борту почти центнер технического «шила», совершенно безвредного для человеческого организма. Да плюс килограммов десять чистейшего, за деликатес почитаемого, медицинского спирта. Расстарался корабельный «док» - до самого начальника медслужбы флота дошел, но выбил причитающееся.
Такой нерастраченный потенциал спиртного притягивал вожделенные взоры рабочего класса судоремонтного завода к пришедшему на ремонт корпусу.
На неопределенный период, по этой же причине труженики предприятия прониклись особой симпатией и уважением к командованию лодки. Некоторые работяги не стеснялись откровенно заискивать перед командиром и старпомом.
Так уж повелось у подводников, что роль хранителя «шила» неизменно отводилась старпому. Если у него, конечно, не было вредных привычек.
Федор Шкретнев не злоупотреблял. Имелась, правда, у него не то, чтобы привычка, а какой-то рефлекс. На красивых барышень, как ни старался, справиться с собой не мог - обязательно оглядывался. Но такое поведение подводники не считали серьезным пороком.
К алкоголю старпом практически был равнодушен.
Всякий старпом знал: позволить себе иногда расслабиться можно, только став «заскорузлым» командиром, задница которого надежно обросла ракушками. Заимеешь своего старпома, на которого взвалишь добрую половину своих обязанностей, тогда можешь выкроить часик-другой в месяц и для принятия чарки доброго флотского «шила» с такими же, как сам, отцами-командирами. Для таких целей у Федора припасен спецфонд, литров на пять. Вдруг, «мастеру», то есть командиру «Б-31», Валере Кублову заблагорассудится с боевыми товарищами в баньке на плавказарме попариться. Тут старпом в грязь лицом не ударит. Верный человек в этом смысле капитан-лейтенант Федор Шкретнев – капли ценной жидкости без надобности не израсходует. Высокого роста, тощий, как жердь, сутулый от природы и груза должностных обязанностей, Федор для тех, кто читал Гоголя, мог сойти за Плюшкина. Только в форме офицера ВМФ.
Такая внешность мало кого вдохновляла на попытку разжиться у старпома полстаканом «шила».
А если потребность возникала, жаждущие обращались к чинам пониже: механику, минеру, начальнику радиотехнической службы и другим офицерам. Тем более, кого может интересовать Гоголь, если плохо, очень плохо, а похмелиться нечем.
Командиры подразделений, в свою очередь, зная прижимистость Федора, вынуждены были, исходя из интересов боевой готовности, искать веские аргументы и убедительные доводы для получения причитающейся дозы спирта из таинственного сосуда, хранящегося в недрах его каюты.
Не получишь дань, работяги всячески, нарочито будут затягивать ремонт. И тот же старпом на ближайшем подведении итогов раздерет тебя, как баклан селедку, за срыв плановых мероприятий по приведению вверенной матчасти в соответствующую степень готовности.
За сим последует запрет на сход на берег. А в это время, твои боевые товарищи заседают в тогдашнем центре развлечений Полярного, носившем неофициальное народное название «Ягодка». Там уже играет музыка, слышен звон бокалов и рюмок. Там, сгорая от нетерпения, ждут, щедрые на ласки, дамы, стреляющие прямой наводкой, без поправки на качку, не совсем трезвыми глазами.
При одной мысли, что все это происходит без твоего непосредственного участия, сообразительность всплывает наверх, без аварийного продувания. Враз, аргументы находятся.
Примерно так обрисовал Сергей Вершинов экономическую и моральную ситуацию, в которой подводная лодка стала в док. Док осушили и он всплыл, бережно подняв на своих ладонях-стапелях морскую скиталицу.
Субмарина походила на гигантскую, неуклюжую, толстую самку кита с черными, еще мокрыми, блестящими боками и рыжим от ржавчины, вздутым, как будто беременным, брюхом. Рубка и горизонтальные рули, в носу и на корме, казались плавниками самого крупного океанского млекопитающего, остановившегося на отдых.
По многоярусным трапам, сооруженным между лесами, на его спину устремились ремонтные бригады. Засверкали сварочные огни, завизжали, злобно воя, высокооборотные машинки для очистки стального корпуса. Непрерывно, встречными потоками, словно муравьи, одни рабочие тащили на борт инструменты, детали, механизмы, другие - выносили подобные грузы из лодки. Начался доковый ремонт. Процесс пошел, как любил говаривать один, преданный забвению, лидер страны, им же однажды и погубленной.
Как-то в пятницу, после обеда забежал к Федору «сдатчик» – заводское должностное лицо, отвечающее за качество ремонтных работ. Определить результаты первой трудовой недели и перспективы совместной дальнейшей работы наметить. Как водится, по законам флотского гостеприимства, старпом налил гостю полстакана «шила» и предусмотрительно положил перед ним пайковую воблу. Только гость, удовлетворенно крякнув, намерился опрокинуть содержимое в гортань, раскалившуюся от долгого ожидания конца рабочей недели, как в каюту заглядывает бригадир.
- Владимир Григорьевич, извиняюсь. Вас главный инженер к себе требует.
- Тьфу ты, черт! Федор, я попозже загляну. Смотри, не расходуй мою норму, прибереги. – полушутя-полусерьезно попросил «сдатчик».
- Не вопрос, Григорьич. – успокоил его старпом.
Проводив представителя завода до верхней сходни, он на обратном пути дал распоряжения дежурному по кораблю относительно организации ночных работ. Заняло это все минут пятнадцать, не больше.
Вернулся к себе в каюту. Не успел прикрыть за собой дверь, как в нее одновременно просунулись две физиономии: повыше - командира БЧ-5 – в черной пилотке с белым кантом и золотым «крабом», пониже – какого-то рабочего – в прыщах.
- Федор Савельевич, - как было заведено на флоте, механик обратился к старпому по имени-отчеству. – Выручай. Позарез нужна бутылка спирта. Пока не поднимем сопротивление изоляции ГРЩ (главного распределительного щита), приступать к ремонту электромоторов не сможем. Вот привел специалиста подтвердить.
Специалист энергично закивал головой и неуместно плотоядно облизнул губы, доставая языком до ноздрей сизоватого носа. Федор насторожился, но тут же отогнал проявление подозрительности. Действительно, с сопротивлением изоляции ГРЩ у них какая-то хроника – падает уже не первый раз. Промышленный дефект.
- Хорошо Анатолий Кузьмич. Быть по-твоему. Только смотри, чтобы к понедельнику все было тип-топ. Иначе с графика выбьемся. Механика Шкретнев уважал. Тот знал лодку, как свои пять пальцев. Не раз в море вытаскивал из таких ситуаций, что в страшном сне не привидится.
- Будь спок, старпом, – развязно, с некоторой доли фамильярности, вмешался прыщавый, чего Федор терпеть не мог, - в понедельник все будет в ажуре.
Исключительно из дипломатических соображений, капитан-лейтенант проявил выдержку, промолчал, не пресек наглеца.
Взял, так и не выпитый предыдущим гостем стакан, стоявший на столе, и аккуратненько, не уронив ни одной драгоценной капли, перелил его содержимое в темно-зеленого стекла бутылку, из которой наливал «сдатчику». Получилось ровнехонько под горлышко. Как младенца, осторожно протянул бутылку механику. «Специалист по электричеству» с алчным выражением лица проворно перехватил ее и движением фокусника сунул за отворот ватника. Копперфилд, да и только.
- Значит, в понедельник, как договорились, мех. – скороговоркой выпалил он и унесся вдоль второго отсека. Слышно было, как хлопнула переборочная дверь.
- Кузьмич, а о моей личной просьбе ты забыл. Замотался? – слегка упрекнул Федор механика.
- О какой? – обиженно поднял тот розовощекое с рыжими усами, лицо, покрытое веснушками.
- Я тебе давно говорил, что электролит выкипел в аккумуляторе моей «копейки». Ты мне обещал дать граммов пятьдесят.
- Ну?
- Что «ну»? Кранец гну. – уже с некоторой долей раздражения отреагировал старпом.
- Так я тебе, буквально, минут за семь до нашего прихода стакан занес. И на стол поставил – дверь открыта была. Лично сам, «воротничка» не стал посылать.
«Воротничками» офицеры меж собой называли личный состав срочной службы, носивший синие воротники с тремя белыми полосками по краю. Так как электролит – жидкость небезопасная, механик был прав, не доверив ее матросу.
Прольет подчиненный такую гадость на себя, получит ожоги – потом командиру не отмыться ни перед родителями, ни перед руководством, ни перед парткомиссией.
Старпом повернулся к столу, оторопело обвел его глазами. И все понял. Его плечи безвольно опустились.
Под стаканом, который он опустошил в бутылку, унесенную рабочим, …образовалось углубление. Его происхождение сомнений не вызывало – воздействие электролита (соляной кислоты). Второй же стакан, со спиртом стоял на полочке с документацией. Как он там оказался, Федор вспомнить не мог. Не до того было.
Старпом сгорбился еще больше. Подволок, казалось, придавил его, он стал плохо слышать и забыл правила построения речи. - Так это ж… я ему разбавил… Получается … электролитом… Что будет?
- Помрет. – безжалостно заключил командир БЧ-5, хлопая рыжими ресницами, веером распахнувшимися вокруг глаз, красных от бессонницы.
Преодолев первоначальную растерянность, Федор бросился к переговорному устройству и щелкнул тумблером.
- Центральный?!
- Есть центральный! – равнодушно-металлическим голосом отозвался динамик «Каштана».
- Дежурному по кораблю организовать экстренный поиск рабочего, только что ушедшего с лодки, и привести ко мне.
Найти «электрического специалиста» не удалось. Пятница на то и пятница.
Старпом сидел в каюте, горестно уронив голову на руки. Нет, сегодня, определенно, не его день. Не задалась пятница с самого утра. Он вернулся к событиям начала дня. Как обычно, следовал он на корабль. Любовался утренним морозцем, искристым снегом, поскрипывающим в ритм четкому офицерскому шагу.
В полярной ночи Федор находил свои очаровательные прелести. В световом тоннеле, прорезанном в ее темени яркими искусственными огнями электрических прожекторов, все выглядело волшебным - фигурки людей, двигающиеся в нем, корпуса завода, корабли, стоящие у причала. От них поднимались клубы пара разной конфигурации и насыщенности, в зависимости от объема легких каждого. Настроение было не то, чтобы прекрасным, но стабильным. Ничто не предвещало беды.
Неожиданно из-за неказистого желтого строения трансформаторной подстанции, метров за десять до него, с гиканьем, шумом и криками вынырнула группа из шести-семи матросов, гнавших перед собой …крысу.
Тут надо оговориться, иначе не будет ясно, что к чему. Крысы являли собой масштабное бедствие для флота. Впрочем, наверное, как и для всей страны.
Тогда понятие «джихад» редко кому о чем-либо говорило.
Но беспощадный «джихад» на всех четырех флотах СССР был объявлен.
Жестокий, страшнее русского бунта.
Крысам.
Любой матрос за определенное количество хвостов, отловленных им грызунов, мог запросто получить мечту – отпуск с выездом на родину, что почиталось выше всех государственных наград и воинских званий. Матросы и старшины вслух об этом не говорили. О, если бы у них была свобода выбора! Каждый из них, предоставь ему возможность, предпочел бы отпуск любой награде и званию. …Очумевшее животное в сопровождении матросского эскорта неслось непосредственно на старпома. Тут бы ему взять, и солидно уступить дорогу. Но, видимо, все шло к тому. От судьбы не увернуться. А здесь она приобрела обличье крысы. Откуда взялись ухарство, прыть и удаль, Федор после объяснить не мог.
В тот же момент, он просто ехидно прикрикнул:
- Эх, салаги! Крысу взять не можете!
Крыса, отчаянно сверкая маленькими злобными глазками, оказалась прямо по курсу несгибаемого старпома, в дистанции пятидесяти сантиметров. Шкретнева, как всегда, не подвел тренированный глазомер. Он изловчился, размахнулся правой ногой и добротный офицерский ботинок сорок четвертого размера достал грызуна. Тот, каким-то невероятным образом, нырнул под штанину старпомовских брюк и, в мгновенье ока, оцарапав волосатую ногу, очутился у самого причинного места капитан-лейтенанта. Федор похолодел, но среагировал молниеносно. Жилистые руки мастера спорта по морскому многоборью и бывшего члена сборной ВМФ, пресекли агрессивные намерения крысы в миллиметре от детородного органа.
Чтобы изъять животное потребовались серьезные меры. Благодаря усилиям матросов, удалось приспустить штаны старпома, оголив его тощий зад на двадцатипятиградусном морозе. Но, чтобы вырвать бездыханную тушку крысы, скончавшейся в железных пальцах Федора, пришлось вызвать подмогу с буксира, стоявшего у стенки. Местные острословы потом судачили, что крыса погибла не от мертвой хватки старпома. Мол, умерла она, пораженная грандиозностью того, что увидела в его штанах. Скажите, ну, как можно шутить по такому поводу?
Подобного и вероятному противнику не пожелаешь. Даже, если это НАТО. Со звериным обликом.
От воспоминаний озноб пробежал по всему телу Федора. И, как озарение, в мозгу промелькнуло – утреннее происшествие, знак судьбы, предупреждение свыше.
Тут поневоле фаталистом станешь.
Старпом начал готовиться к худшему. Он понимал, что пол-литра такого «коктейля», приготовленного для работяги им собственноручно, обеспечит летальный исход не одному, а, как минимум, трем здоровым мужикам.
Перво-наперво, он покаялся в содеянном замполиту, то есть Сереже Вершинову. Тот грехи отпустил, но посоветовал не горячиться, а дождаться понедельника, по опыту зная, что самое худшее случается именно в этот день.
И вот наступило утро понедельника. Вместе с ним на сходню лодки со стенки дока шагнул старпом – весь потемневший, небритый и какой-то опустившийся. Подворотничок его кителя, всегда белоснежный, сегодня выглядел отвратительно несвежим. Складка шинели на спине выворочена наизнанку, что придавало второму лицу на лодке схожесть с потрепанной, нахохлившейся вороной.
От дежурного по заводу Федор уже успел получить информацию, что электрик ремонтной бригады Дриньков на работу не вышел. Видя подавленное состояние старпома, замполит из сочувствия подменил его на семинаре в группе марксистско-ленинской подготовке офицеров, где Федор был руководителем. А Шкретнев, сам не свой, поплелся в свой лодочный скит - каюту, неуклюже задевая локтями и головой переборки и механизмы, по-старчески шаркая ногами. Вахтенные отсеков недоуменно провожали его удивленными глазами: вроде и запаха нет, а похож на пьяного. Таким старпома им не приходилось видеть.
Где-то часам к семнадцати состояние старшего помощника дошло до кульминационной точки. Он сам был готов залить горе электролитом. Другого способа смыть позор с чести мундира не было. Личное оружие при постановке в док с лодки изымалось – во избежание случаев его хищений.
Когда Федор вышел на грань легкого умопомешательства, в дверь нерешительно постучали. Или поскреблись.
Собрав остатки воли в кулак, старпом, придав голосу, насколько было возможно, стальные нотки и соответствующую громкость, произнес:
- Войдите!
Дверь медленно и неуверенно отворилась.
Капитан-лейтенант поднял голову и …от неожиданности потер кулаками глаза. Еще раз взглянул. Перед ним стоял …живой труп. Осунувшееся, синюшное лицо. Остекленевшие, немигающие глаза. Руки висят безвольно, вследствие чего создается впечатление – вот-вот они коснутся палубы. Ногти на пальцах тоже синие. Губы – землистого цвета, а, может, и черного.
Когда «покойник» с трудом, выдавливая слова, обратился к нему, почему-то в интеллигентной манере, старпом узнал в нем своего крестника – электрика. По голосу и ватнику.
- Товарищ …капитан и… лейтенант. Помогите. – заговорило подобие человека.
Федор, как ужаленный электрическим скатом, вскочил со стула и подхватил Дринькова под мышки, заботливо усадил его на свое место и от умиления даже осторожно погладил по голове.
- Что тебе, что, родной? – модулируя от волнения и пережитого голосовыми связками, спросил старпом.
- Нужно …еще «шила»… с изоляцией совсем …плохо.
То, что плохо Федору было ясно без объяснений. И он готов был помочь ценой собственной жизни.
- Посиди, милый, секундочку. Сможешь прожить еще сто двадцать секунд? Я тебя очень прошу. – Любовно проведя ладонью по прохладной щетинистой щеке работяги и, чуть не плача от счастья, спросил капитан-лейтенант.
- Д-да – промямлил отставной «мертвец».
Федор, подобно вихрю, унесся к доктору.
Через две минуты он вернулся с бутылкой деликатесного, чистого медицинского спирта. Глаза Дринькова заблестели жизнью и надеждой. Руки нежно приняли бесценный дар и он, без посторонней помощи, самостоятельно поднялся на дрожащие, подгибающиеся ноги и сам…, сам поковылял в коридор.
Старпом несколько минут стоял без движения. Затем, теплая слабость разлилась по его телу. Спустя мгновенье, ему непреодолимо захотелось петь, плясать и орать от радости, как в далеком детстве. Он так бы и поступил, но тесная каюта не позволяла. Федор опустился на стул и заплакал. На сей раз от облегчения души.
Утром следующего дня, обходя лодку, старпом столкнулся в шестом отсеке с Дриньковым. По внешнему виду последствия потребления электролитно-спиртовой смеси не проявлялись. Ремонтник сноровисто возился с двумя матросами возле среднего электромотора, подготавливая к демонтажу какую-то его деталь.
Федор радостно пожал ему руку и поинтересовался:
- Ну что, разобрались с сопротивлением изоляции?
- Здравия желаю. Конечно, как и обещали – еще вчера вечером. – важно, зная себе цену, без тени смущения ответил работяга. Однако капитан-лейтенант заметил, что мучается чем-то Дриньков, что-то не дает ему покоя. Наконец, решился и, хитровато прищурив мешковатые, припухлые глаза, задал вопрос:
- Слушай, старпом, что ты за гадость вчера дал?
- А что такое? – насторожился старпом. Он не понимал существа претензии.
- Выпили мы на троих – ни в одном глазу. Вот в пятницу качественного «шила» подкинул – три дня голову не поднять было. Не осталось там больше?
- Нет-нет, – испуганно замахал руками Федор, - и не будет. Кончилось.
Старпом развернулся и быстро зашагал прочь. От беды подальше.
Он шел по лодке, заглядывая в каждом отсеке за механизмы, в трюм, придирчиво осматривая корабль, делая замечания по содержанию материальной части, определяя сроки их устранения.
А мысль, нет-нет, да и возвращалась к уникальным возможностям русского желудка. Другого, который смог бы выдержать подобное испытание, нет на земном шаре.
Нам бы мозги подстать такому желудку.
Тогда и флот могучим был, и страна – богаче, и государство – добрее к своим гражданам.
Но, где их взять, мозги-то?
© Демьян Островной
