Каждый раз, когда я вижу фильм «Приходите завтра» — я краснею так, будто мне сейчас нужно проходить кастинг на роль Сеньора Помидора. Наверно многим кажется, что режиссер показал главную героиню Фросю Бурлакову девушкой уж слишком провинциальной: через чур наивной и что таких людей не бывает даже в сибирской глубинке. Еще как бывает, авторитетно заявляю я. По сравнению со мной, в 18-летнем возрасте, Фрося Бурлакова выступит в качестве опытнейшей работницы известной улочки в Амстердаме, которой вот уже 50 лет приходится вечерами зажигать томный свет в своей комнатушке-аквариуме, завлекая посетителей.
Точно также в 18 лет я приехал в столицу поступать в университет. Я волочил с вокзала тяжеленную сумку, набитую салом и яблоками. Волочил ее навстречу одному крайне неприятному открытию, в которое до конца не хотелось верить. Открытие заключалось в том, что дядя узнал о моем приезде и поступлении только когда я заявился на порог его квартиры.
Я почему-то был убежден, что моя мама с ним по-родственному уже обо всем договорилась и меня тепло встретят. А мама по личным мотивам посчитала, что никого ни о чем предупреждать не надо, и дядя родного племяшу будет рад встретить и принять в любом случае.
Дядя был крайне удивлен. Я бы даже сказал гораздо сильнее. Тетя была весьма обескуражена. И я бы также хотел сейчас выразиться покрепче. Старшая двоюродная сестра смотрела на меня из-за спин родителей, и она была настолько в шоке, насколько можно сказать без перехода на наречие людей из рабочих кварталов. Младшая двоюродная сестра потеряла от удивления дар речи, увидев меня, и я сейчас ожидаю оваций от вас, дорогие читатели, за то, что я еще держу себя в руках. Но вот кошка, застыв посреди комнаты, была просто пиздец какой охуевшей от моего прибытия, и идите к черту, дорогие графоманы, в данном контексте — преступление выражаться мягче.
Вот они, двойные стандарты на практике. Дядя с семьей не раз приезжал к нам в гости в деревню, особо не предупреждая точно о дате прибытия. И гости в доме всегда были в радость и попадали в центр внимания и заботы. До сих пор помню о странной традиции нашего дома (и не только нашего), что гость не должен делать никакой работы в доме первые три дня, даже банально помыть за собой тарелки. Потом можно.
То что в городе все устроено немного по-другому, я понял после того, как в гостях у дяди застал ссору по поводу того, кто пойдет ставить чайник, чтобы угостить меня чайком с дороги. Юношеская наивность закрывала глаза и я до последнего не верил, что мне не рады. Все мое мироустройство в упор не давало мне увидеть и понять, что вся семейка перебирала вариант за вариантом и уже не знала, как от меня избавиться. Мне подсовывали под нос газету с объявлениями и говорили: «смотри, съемная комната сейчас не так и дорого стоит, а мама тебе наверно денег дала достаточно с собой». Мне пытались объяснить, что в общежитие наверняка тут же заселяют приезжающих абитуриентов, их там ждут и рады в любое время суток. Но я был настолько наивен, что добродушно отвечал: поживу пока у любимого дяди, а там видно будет. Не знаю, сколько бы в такой ситуации продержался святой Антоний, но дядя продержался трое суток. Учитывая тот факт, что вопрос о его канонизации пока даже не поднимался, думаю – это отличный результат. На этот раз мне объяснили, что я должен выметаться настолько доходчивым и понятным языком, что с меня мигом слетела вся провинциальная наивность и «моя твоя не понимать, вот яблочки покушайте и сало, никакой химии».
В общагу меня заселили далеко не сразу. Где я только не жил это время: на вокзале, у случайных знакомых, тайком пробирался в ту же общагу перекантоваться до утра. Пару недель даже провел в какой-то баптистской секте, кормили там супер, можно сказать жил, как у Христа за пазухой, пока не спалили меня с диском «Cannibal Corpse».
За это время я сильно пересмотрел свой взгляд на отношения между родственниками. Перегнул палку настолько в другую сторону, что и теперь максимально сторонюсь всех своих дядь, теть, и остальных.
Да, мама меня тогда, конечно подставила. Но не специально же такие вещи делаются и сама она была не намного меня проницательней. Жизнь шальным сюрикеном бьет по всем, давая возможность щедро расплатиться за каждый свой грешок. Моя мама щедро заплатила и за себя, и за того парня, оставшись более чем на пять лет один на один с дважды сраженным инсультом дедом. Все-таки дедом он был мне, а ей родным отцом. И тому самому дяде он был также родным отцом. И когда я говорил об оплате «за того парня» я имел в виду именно его. Вопрос с кем поселить деда в состоянии «полуовоща» решился очень быстро. Доводы дяди, что в деревне, на свежем воздухе, деду будет куда лучше — победили. Мама пыталась возразить, что ей, живя одной, с ним будет очень тяжело. Вдали от поликлиник, в глухом селе, без машины, без подходящего медухода, без возможности легко достать нужные лекарства. А в городе у дядьки и три женщины на подмоге будут, и врачи под боком и все блага цивилизации есть, в виде той же горячей ванной. Но слово мужика закон: в деревню, значит в деревню.
И стала мама жить с дедом. Шел день за днем, год за годом. Когда у человека, живущего с тобой под одной крышей, любимое развлечение размазывать свое гавно по стенам, то скучно не бывает. Было всякое. Трудно в такой ситуации не сойти с ума. И мама решила, что если гора не идет к Магомеду, то пойдет она к горе сама… И раньше деда.
Дядька был крайне недоволен, что ему пришлось все-таки принять к себе деда, пока мама лежала в психушке из-за проваленной попытки суицида. Звонил туда почти каждый день, налегал костьми, чтобы ее поскорее выписали и она смогла снова заняться присмотром за дедом.
Когда ее, наконец, выписали, дядя вручил маме не только старого деда, подышавшего немного столичным воздухом. Он вручил ей чек, где были подробно приведены все траты на бензин туда-обратно, все расходы на еду, памперсы, лекарства. Все до копейки, что пришлось за это время потратить на деда. Деньги они подсчет любят, ничего личного. Логика у руководителя одной из IT-контор была простая: раз пенсию деда мама получает, значит все до копейки расходы, с ним связанные, она и должна компенсировать. И неважно, что она работала на полставки учительницей и с деньгами у нее была напряженка.
Наконец, дед помер. Старые обиды стали забываться и блекнуть. Мама с дядькой продолжала нормально общаться, и иногда он даже приезжал к ней в гости. Чего бы и не приехать, когда тут почти тридцать соток огорода и витамины девать не куда.
***
— Батя, скажи, как жизнь прожить, чтобы не притомиться?
Это уже вопрос из другого фильма. Как прожить, чтобы помереть было не стыдно? Чтобы не сжимать в конце до боли ладони, пытаясь не дать последним песчинкам просочиться сквозь пальцы. Понимая, что потом – все. А ты не готов, но переделать времени уже нет.
Я был тогда у мамы в гостях. Пролетел вечер, особо и не поговорили. Просто посидели рядом молча, мать все пыталась трижды меня перекормить. Да и спать пошли. А потом трели телефона. Вот же привычка у матери: громкость телефона ставить так, что картина от межгорода зашаталась.
— Нет, не приезжал к нам… Не было… Может в гостях у кого?.. И не предупредил? … Да не было его у нас…
И так почти десять минут. Мать испуганно бормотала в трубку по кругу, что кого то не было и не звонил нам. А потом выпалила мне: дядька пропал. Тетка звонила, ищут, найти не могут. Тогда мне это казалось даже немного смешным. Где-то там, далеко, в столице, богатые тоже плачут и играют в свои странные игры. По этому поводу я был согласен даже попить чаю и пойти спать. Но мама добавила:
— Цетка попросила съездить на дедаву хату… Гаворыць, что дзядзька успаминау пра яго на днях… Сынок, давай съездзим раз ты на машыне. Это же не долго. Я все равно уже не усну, не успакоюсь…
Как пела группа Каста (пусть и странно будет ее упоминать после Cannibal Corpse): «и мы погнали». Спать действительно уже не особо хотелось, план с поездкой в заброшенный дом, километрах в трех от нас, где когда-то давно, еще до болезни жил дед, мне казался крайне бредовым. Но чего не сделаешь, чтобы очистить свою совесть и честно заявить обеспокоенной жене, что мы сделали все что могли со своей стороны.
Этот поселок был еще более глухим чем тот, где жила мама. Дороги такие, что на тракторе можно застрять. Как не пытался я объезжать все ямы, но успел пару раз хорошенько приложиться днищем о родную земелюшку. Вот и дом. Сарай уже развалился, а дом стоит. Я думал вокруг будет совсем пусто и безлюдно (все-таки полночь), но у соседнего дома на лавочке сидела компания молодых людей. Два парня и две девушки. Одна пара уже вовсю целовалась, вторую видимо я потревожил. Смело, как герой кинофильмов, я вышел из машины и пошел налаживать контакт с молодежью.
— Здравствуйте, молодые люди. Извините, что потревожил. Вы давно здесь сидите? Случайно к этому дому не подъезжала такая-то машина с минскими номерами?
Вот сказал так, и самому стало противно. Как же далеко я оторвался от корней своих, каким же витиеватым и напыщенным языком стал говорить, пожив в этой вашей столице.
— Да, кстате, подъезжала машинка, — ответил один из парней и у меня мигом пересохло все в горле. Как сказал бы классик: вечер переставал быть томным.
— Давно?
— Ну мот час назад, или минут сорок.
— Спасибо, ребята… За наблюдательность…
— Ну незачто… Там мужык вышел, в дом зашел, потом уехал. Мож украл что? Хотя дом там заброшенный, уже давно все расцягали…
Я вернулся в машину и рассказал о новостях маме. Маму затрясло и было видно, как ей трудно дышалось. Она сыпала идеями, что это наверняка был не дядька, кто-то другой. Я не стал ей говорить, что машину местная интеллигенция опознала точно.
Несмотря на наплывающий страх, мы вышли из машины, где было так тепло и уютно, и пошли к дому на разведку. Калитка уже видимо давно повалилась, и шуметь, открывая ее на ощупь, не пришлось. Окна были целы, на дверях висел амбарный замок. Как же давно я тут не был. И с каким бы удовольствием не заходил бы сюда больше никогда…
Мама возилась ключами с замком и все пыталась сама себя успокоить:
— Хиба у дзядзьки ключы были? Не былооо… Ци были… Я уродзе вот так замок закрываю усихда, и так же и висиць…
Охх этот запах. Словно вековой пыли. В углу что-то запищало и меня передернуло. Чего-чего а мышей я всегда боялся. В детстве меня укусила во сне за нос крыса. До сих пор мне кажется, что когда-нибудь она за мной еще вернется доесть начатое.
Мама стояла в дверях, облокотившись о проем и продолжала тяжело дышать.
— Сынок, схадзи глянь. Я не магу…
Я включил режим фонарика на телефоне и делая несмелые шаги отправился вперед, навстречу открытиям. Я помнил этот дом совсем другим и уже не узнавал. Вот кухня, здесь в углу стоял холодильник, а тут шкаф. Теперь ни холодильника, ни шкафа. А вот и зал. Старый диван остался стоять на своем месте, только без покрывала, и обивка была прогрызенной. Картин раньше в доме висело много, теперь стены пустые. Здесь стоял телевизор на тумбе. Телевизора нет, Рекорд хрен знает какого года, все-таки пригодился кому-то. А тумба осталась. И стол рядом остался. Когда-то я даже делал за ним уроки. А теперь на нем лежат фотоальбомы. Огромные, тяжелые, как амбарные книги. Посветив еще по углам я вернулся обратно.
— Мам, а фотоальбомы где лежали?
— У тумбу я поскладывала была, а что?
— Он был здесь, мам… Пошли в машину… Пошли сядешь, отдохнешь мам…
Она не плакала, она выла, словно обезумевшая от одиночества и потерь волчица без стаи.
А, потом, немного успокоившись, мы стали рассуждать и играть в детективов. Надо искать машину. Не найдем машину – не найдем дядьку. Если не найдем машину – значит уехал. Человек в депрессии убежал от жены, семьи и приехал в старый родительский дом. Погулял немного, такое бывает. Что он стал делать дальше? Поехал домой обратно? Может он к нам поехал домой и мы разминулись? Очень может быть.
Возвращаться назад от этих мест было легко. С каждым километром дышалось легче и мне и маме. План что делать дальше уже нарисовался. Вернемся домой, если машины не будет дядьки рядом, значит поехал обратно. Ведь чего по деревням шляться, на ночь то глядя. А потом надо позвонить его жене и все рассказать.
Машины дядьки рядом с домом матери не было. Почему-то нас обоих это все-таки успокоило. Я выключил зажигание и поставил на ручник.
— Ну что, мам. Помочь дойти?
— Сынок… Надо еще одно место проверить. Прошу тебя, последнее. Чтобы я успокоилась, что его тут точно нету.
— Какое, мам? В «ночник» что ли заехать спросить, может заезжал?
— Не, сынок… Нада на кладбище съездить глянуць. Просто глянем стоит машина или нет. И все, дамой.
Казалось от такого предложения мама перепугалась еще сильнее. Но логика в этом определенно была, и мне даже стало немного стыдно, что не я сам придумал проверить и кладбище, где были захоронены дед с бабкой. И мой папа…
И снова ночная дорога по каким-то ухабам, только на этот раз ямы еще больше. Казалось, что я уже привык к звукам ударов глушителя об землю. Вдоль дороги в ночи с обоих сторон росли какие то тонкие черные стебли. Словно бамбук.
— Мам, что это растет вокруг???
— Так, кукуруза.
— Кукуруза??? Зима же почти уже? Почему ее не убрали?
— Ну так вот колхоз работает у нас…
Все это было каким-то нереальным и киношным. Мы ехали и я раз за разом на ямах бился головой о крышу. Машина сзади ревела как безумный зверь в ночи, и я понял, что кажется переломал наконец глушитель. А вокруг эти почерневшие, мертвые стебли кукурузы, которые скрывают виляющие повороты, и я не вижу ничего дальше десяти метров. Меня успокаивало только то, что вряд ли найдется еще какой-нибудь идиот, решивший сгонять ночью на кладбище и поэтому шанс столкнуться лоб в лоб на этой безумной дороге минимален.
Но такой идиот нашелся. Мертвое кукурузное поле, наконец, расступилось, и фары высветили забор кладбища. У забора стояла машина дядьки.
И снова раздирая мне душу заплакала мама. Повторяя раз за разом: за что, за что мне это???
Я не знаю, мам. Почему в этой жизни так бывает, что ты слишком много платишь. Да, все мы не безгрешны. И даже пытаясь жить по совести, нам все равно бывает стыдно за какие-то моменты своей жизни. А затем жизнь макает тебя мордой в лужу, снова и снова, будто ничего не понимающий в дрессировке хозяин котенка. А ты просто стараешься пережить все это, и тебе некому сказать, что так нельзя. Ну нельзя же так.
Оставив маму позади я бежал вперед, раз за разом спотыкаясь об неогороженные могилы. Словно и не было этих двадцати лет, и я снова обиженный на все и всех ребенок, убегающий по ночам к папе. Жаловаться ему на свою, по сути еще не начавшуюся, но уже такую сложную жизнь, и искать утешения. Только к папе здесь налево. А к дедушке с бабушкой прямо и направо. Когда я увидел лежащий человеческий силуэт у могилы, то даже не удивился и не испугался. Этот пазл уже сложился несколько минут ранее.
И снова во мне эта смелость, хлынувшая в кровь вместе с притоком адреналина. Я хочу пощупать пульс, но руки мужчины в крови, почему то мне брезгливо и я тянусь к шее. Не могу нащупать ничего пульсирующего, но скорее по причине своей полной неопытности и безграмотности в таких делах. Но это уже не важно – я почувствовал его шевеление. Скорее достать телефон, свечу ему на руки. Сколько покромсал: одну, две? Одну, вторая чистая! По следам вижу, что резал поперек руки, а не вдоль вен. Эхх, старики, старики, далеки вы от интернета и его полезных советов. Надо перевязать, аптечка в машине, но снова возвращаться – далеко. Быстро скидываю с себя куртку, снимаю майку. Туго наматываю, не могу придумать как завязать. Хотя уже начинаю понимать, что сделал какую-то хрень. Подходит мама, держится молодцом. Прошу просто хотя бы вот так зажать майкой место кровотечения на руке. Звоню в скорую…
… Иду обратно к машине. В ушах стук сменился оглушающим звоном. А прямо и направо – к папе. И так хочется свернуть к нему сейчас, хоть на минуту.
… Папа, папочка, я не знаю, как прожить эту гребаную жизнь. Что нужно сделать, чтобы потом не оказаться глупым, метающимся стариком? Как смочь, когда тебя начнет макать в лужу за все, что совершил и не совершал? Не подарить своим детям или племянникам на закате лет такой же квест «найди папу»? Как же все-таки остаться, в конце концов, Человеком?
P.S. Спасибо, если смогли дочитать до конца.
©ZloDreamer
