Бойся своих желаний, ибо они исполняются.
— Давайте, хлопцы располгайтеся, — сказал попкарь–банщик. — Верхнюю адежу на вешалки и на тележку пад кручок. Я у пражарку завезу. Куда ты дурань свою балонь вешаешь, яна ж у цябе спякецца уся.
— А как же воши? – спрашивает молодой зэк по кличке Кнырь.
— Воши у балонии не водяцца, — объясняет авторитетно банщик. — Полчаса вам даю. Скольки вас?
— Сорок два.
— Давайте, мойтеся. Вы сегодня апошние.
— А мыло? — спрашивает Фельдмаршал. Нам десять кусков мыла положено. По четвертушке на каждого.
— Нема мыла, — говорит попкарь.
— Как нема. А где ж оно?
— Папиздили.
— Кто, ты?
— Может и я, — говорит попкарь. – А што ты жаловаться на меня будзеш?
— Как же мы будем мыться без мыла?
— С полу подбероте, перед вами два этапа было, они все свое мыло покидали.
— Дай хоть время помыться, — торгуется Фельдмаршал.
— Время не жалко, — говорит попкарь, — гадзину вам дам.
Бурят Леха, парень необыкновенной физической силы, которого арестовали за то, что он избил двух ментов из вокзального патруля резюмирует: «Рассердился начальник»
За час помылись и постирались. Маленьких, размером со спичечный коробок, обмылков хозяйственного мыла на кафельном полу в душевой оказалось много. Леха собрал все в один ком, взесил на руке и счастливо улыбаясь сказал: "Черное золото".
— Леха, спрашивает Кнырь, — какие есть бурятские ругательства?
— Никаких, — отвечает Леха.
— Ну, как будет: Еб твою мать.
— Это не ругательство, — говорит Леха. Потому, что если так говоришь, значит ты мой родственник.
— А как будет по–вашему: Пошел на хуй?
— Тоже нет. Кто так так один раз сказал, сразу убили.
Когда вернулись в камеру Леха отлил в кружку чая и принялся что–то лепить из коричневой массы хозяйственного мыла, изредка поливая горячей водой.
К вечеру он принес бережно поставил в оконную нишу фигурку восточного божка.
— На тебя похож, — сказал Кнырь Лехе.
— Спасибо – сказал Леха.
— Он баба или мужик? — спросил Кнырь.
— И баба и мужик, — сказал Леха.
Кнырь хотел что–то добавить, но благоразумно промолчал.
— Ну, что Леха, как твоему богу молиться? — Спросил Фельдмаршал.
— По любому, — сказал Леха.
— По–русски он понимает? — спросил Фельдмаршал.
— Понимает, — кивнул Леха.
— Что ему сказать?
— Проси что надо.
— Мыла пусть даст, — сказал Фельдмаршал, — ты же все мыло забрал, даже руки помыть нечем.
Почти сразу открылась кормушка и молодой женский голос пропел:
— Отоварка, заполняйте квитки, — и полная белая рука с широким обручальным кольцом просунула в квадратное окошко разлинеенные бланки.
— Мамочка, — спросил Фельдмаршал у тебя мыло есть?
— На что тебе мыло? – спросила мамочка.
— Ноги мыть, — ответил Фельдмаршал.
Он увидел увеличеный в телескопическом волчке воловий глаз, который его с любопытством разглядывал.
— Ты мусульманин? — спросила мамочка.
— Какой мусульманин. Это же Рабинович, про него у газете написали, — вмешался дежурный попкарь.
— А чаго ты барадаты такі, ня броешься? — спросила мамочка.
— Мне запрещено бриться, я на опознание иду, — автоматически соврал Фельдмаршал.
— Ой, кто ж тебя должен такого опознать? – спросила мамочка с недоверием.
— Терпилы, — ответил Фельдмаршал невозмутимо.
— Многа у цебя терпил? – спросила мамочка.
— Двадцать одно, — назвал Фельдмаршал свое любимое число.
— Что он зрабиу? – спросила мамочка у попкаря и было ясно, что она умирает от любопытства.
— А чорт его ведае, — сказал попкарь.
— А у газете, что пишут? – спросила мамочка.
— Я не чытау ящэ. Газета у каридорнага. Ен не дае. Баицца, что я на смене чытать буду.
— Так што ты нарабіў, валасаты? – спросила мамочка с детским ужасом у Фельдмаршала. Фельдмаршал понял, что ей нравится игра.
— Изнасиловал, сказал Фельдмаршал и взял мамочкину пухлую белую руку с обручальным кольцом.
— Уйди, дурны, — крикнула в гулком тюремном коридоре мамочка, но руку отнимать не стала. — Малалетак напэўна насиловау?
— Не, сказал Фельдмаршал. Я замужних люблю, полных.
— Как ты их насиловал? – спросила мамочка.
— Серийно, — сказал Фельдмаршал загадочно.
— Где? – спросила мамочка.
— В бане, — сказал Фельдмаршал.
Расскажи, — мамочка сменила глаз.
— В ушате, в корыте, в лохане, в реке, в ручейке, в океане, в ванне...
— Ох, — сказала мамочка. — Больше не магу. І што табе зараз будзе?
— Расстреляют, — сказал Фельдмаршал печально.
— Такого молодого, — глаз заморгал. Навошта ж ты насилавау, што табе так не давалі?
— Так не интересно, — сказал Фельдмаршал.
— Чаму? – спросила мамочка.
— Я маньяк, — сказал Фельдмаршал.
— Сейчас не расстреливают, отправляют на урановые рудники... — влез попкарь.
— Так что там на счет мыла? – прервал Фельдмаршал попкаря, который обещал все испортить.
— Есть четыре пачки земляничного, сказала мамочка.
— Сколько будет стоить? – спросил Фельдмаршал.
— Я табе так дам. Мойся ўжо? — сказала мамочка нежно.
