Редко бывает, что человек, который пришёл работать в школу в двадцать с небольшим лет, уже сформировался как личность и определился со взглядами на жизнь. Это не очень хорошо, потому что ученикам нужно давать чёткие ответы, ориентиры. Я бывал на уроках коллег-ровесников — они потакают разговорам в классе, не обращают внимания на то, что один ученик оскорбляет другого, закрывают глаза на отсутствие школьной формы.
Многие учителя не могут найти баланс: то слишком сильно дистанцируются от учеников, то скатываются к панибратству. Кто-то банально плохо знает предмет и не отличается широкой эрудицией.
Однажды на учительском семинаре моя молодая коллега перепутала Мартина Лютера Кинга, Стивена Кинга и Би Би Кинга: представляете, говорит, Мартин Лютер Кинг — это известный блюзовый музыкант, а дети говорят, что он писатель!
Дефицита в молодых кадрах школа не испытывает. В основном приходят девушки, парням трудно согласиться на учительскую зарплату. Когда вчерашний выпускник университета приходит в школу, ему дают ставку 18 уроков в неделю, за которую он получает не больше 15 тысяч рублей в месяц. Если у школы понимающий директор, он идёт навстречу: тут часов накинет, там полставки надбавит; но это скорее исключение. Даже со всеми надбавками получается очень скромная сумма.
Плохо представляю, как бы я работал без гранта «Наш новый учитель». Это ежемесячная выплата, в зависимости от предмета мы получаем от государства по 7000–8000 рублей (естественные и точные дисциплины ценятся выше). Получить грант легко: конкурс меньше полутора человек на место. Нужно просто сдать ЕГЭ по своему предмету и написать мотивационное письмо. Но многих отпугивают условия — получатель должен отработать в одной школе не менее трёх лет. А вдруг ты переедешь? Вдруг у тебя испортятся отношения с коллективом? Если отказываешься от гранта, всю заработанную сумму нужно вернуть государству. Причём ты возвращаешь больше, чем получил на руки: налоговые вычеты и суммы, которые с каждой выплаты отчислялись школе, перекладывают на тебя.
Социальное неравенство и спайсы
Второй год я работаю в самой обычной школе. Это мой осознанный выбор: мне не нравится, что в системе среднего образования есть чёткое разделение на гимназии, лицеи, школы с углублённым изучением предметов, с одной стороны, и все остальные школы — с другой. С раннего возраста дети видят, что наше общество жёстко стратифицировано. В гимназии ребёнку с первого класса твердят, что он — будущая элита общества, а дети в простых школах чувствуют себя серой массой. Разнятся условия обучения (ремонт, оборудование) и качество образования: сильных учителей приглашают в элитные школы, а в обычных остаются менее компетентные кадры (хотя из этого правила есть исключения).
После первых трёх месяцев работы с трудными школьниками я думал, что больше не смогу. Но потом приноровился, привык, даже увидел плюсы. В обычных школах дети как-то чище, бесхитростнее: если хулиган плохо ко мне относится, он подойдёт и всё скажет в лицо — может, нецензурно, зато честно. Но вообще текучка среди молодых учителей большая. Многие не выдерживают и года.
Бич общеобразовательных школ, помимо, конечно, низкой зарплаты, — это повышенный криминальный фон.
В России принято говорить, что проблема детской преступности давно решена, но это, мягко говоря, не так. Драки, мелкие вымогательства и кражи в районах, где находятся обычные школы, — что-то будничное. Иногда происходят более тяжкие преступления — с ножами и наркотиками. Мы боремся со спайсами, но я часто слышу от коллег про новые инциденты. Среди моих учеников случаев употребления не было, но из их разговоров ясно, что теоретически они знают, где что можно достать.
Большинство хулиганов у нас «хронические»: у одного отнял деньги, у другого — кроссовки, потом что-нибудь из супермаркета украл, так и живёт. Он не боится, потому что видит, что за преступлением не следует наказания. Всё, что с ним происходит в детской комнате милиции, — это «серьёзный разговор» в духе «ай-ай-ай, не надо так больше». Если ученик совершает правонарушения систематически, инспектор приходит в школу и читает воспитательную лекцию. Лекция с инспектором — это для хулигана настоящий праздник. С уроков сняли, внимание на него обратили, он — герой, а когда милиция уйдёт, можно будет пойти и сделать то же самое. В такой системе много советского: инспекторы рассчитывают на сознательность ребёнка и эффективность увещеваний. Но этот подход больше не работает. Быть нарушителем порядка — это круто и престижно, образ хулигана сильно идеализируется.
Недавно я ради интереса решил посмотреть странички своих учеников в соцсетях, так там сплошной «пацанский» рэп и цитаты типа «брат за брата, так за основу взято». И постят это не только дети из неблагополучных семей.
В последние годы в стране почти полностью исчезли спецшколы для трудных подростков. Раз проблемы детской преступности не существует, зачем они нужны? Правоохранительные органы не представляют масштабов беды, потому что руководству школ не выгодно сдавать правдивую статистику. Когда начнутся разбирательства, в первую очередь пострадают директора и учителя.
Школу принято винить во всём: если один ребёнок на уроке ударил другого, виноват будет учитель, который не уследил, а не родитель, который не воспитал.
Я считаю, сеть спецшкол нужно возродить как можно быстрее. Проблемные дети должны обучаться по особой программе: специальные педагоги, более строгий контроль, сопровождение на пути от дома до школы и обратно. Больше кружков, секций, спорта, военно-патриотической работы — пусть энергия идёт в правильное русло.
Грозный, Первый и Сталин
Даже для меня, с моим небольшим учительским опытом, очевидно, что в России нет единой концепции развития образования. Каждый год принимается множество нормативных документов, но чёткого понимания того, что делать и к чему стремиться, у учителей нет. Да, мы воспитываем здоровое мыслящее поколение, но что вкладывается в это понятие? Сегодня мы прививаем научную картину мира, а завтра вводим «Основы религиозных культур» для первоклассников.
В целом уровень российских учебников по истории неплох, хотя бывает и технический брак, и откровенно несбалансированные идеологические моменты. Учебники воспроизводят штампы и мифы: Иван Грозный — плохой, кровавый и негативный, а вот Петра Первого описывают только как героя-реформатора, без акцента на количестве погибших во время Северной войны и строительства Петербурга. Про Сталина пишут скорее хорошо: репрессии плавно огибают, основное внимание уделяют победе в войне и успехам индустриализации. Проще говоря, всё получается чёрно-белым, но это, наверное, проблема российской исторической науки в целом.
В школе всё отдаётся на откуп учителю. Конечно, у меня есть своя позиция — и политическая, и историческая, — но я стараюсь чётко разделять преподавание и частную жизнь.
Школьники и аналитическое мышление
Курсы истории и обществознания перенасыщены событиями, фактами и абстрактными понятиями. Это гигантский объём материала, который нужно впихнуть в учеников за как можно более короткий срок. Ни один учитель не даёт всеобщую историю в полном объёме и не уделяет должного внимания истории России после 1990-х. У детей сейчас и без этого в головах полный бардак.
Главная мысль, которую школьники должны усвоить на истории и обществознании: любую информацию нужно воспринимать критически и анализировать с разных точек зрения. Но времени, чтобы освоить навыки анализа, просто не хватает. Работать на уровне голых цифр, дат и определений заставляет подготовка к ЕГЭ, от учителей требуют высоких показателей, поэтому уроки тратятся на тупое натаскивание на тесты.
Мои ученики смотрят новости, принимают всё за чистую монету, а потом приходят в школу и выдают: США плохие, Россия хорошая, ислам надо запретить, потому что из-за него все теракты.
Однажды на обществознании я задал им подготовить доклад о выдающейся личности. Это мог быть кто угодно — исторический деятель, писатель, певец и даже их родственник. Из двадцати человек в классе пятнадцать, не сговариваясь, написали про Путина. Лично я поддерживаю политику президента, но мне не нравится, что сейчас в стране насаждается культ личности, как при Сталине. Интересно, что большинство детей ничего не узнали про КГБ-шное прошлое, а для тех, кто узнал, это было какое-то геройство — шпионы, романтика.
Дети не умеют обобщать и вычленять суть. Они не могут ответить, чем СССР отличается от Российской империи. В лучшем случае назовут какие-то внешние различия: поменялась территория, там был царь, а тут — генсек. Как бы мы ни старались, к одиннадцатому классу у них не складывается чёткого образа эпох. XIX век — это «ну, цари, реформы, война». А какая война? «Ну, Гитлер, Наполеон, Жуков».
Мел и доски
У меня есть проектор и интерактивная доска, которой я активно пользуюсь. Но тут я скорее исключение: многие учителя банально не знают, как с ней обращаться, хотя посещали соответствующие курсы.
Так получается, что школы закупают интерактивные доски, чтобы они просто висели. Проблема тут не только в технической безграмотности: чтобы эффективно использовать все функции доски, нужно соответствующее программное обеспечение. В большинстве местных школ ноутбуки появились либо в 2010-м, либо в 2012 году и морально устарели ещё в момент закупки.
Я ношу с собой личный ноутбук, но такая возможность есть не у всех. А ещё я до сих пор пользуюсь мелом. Вообще во всех школах, где я был, мел сохраняет свои позиции, и, кажется, это надолго.
Где лучше плакать
Тенденция последних лет: всё больше детей из обычных школ уходят в техникумы из-за страха ЕГЭ. Многие школы вообще остаются без десятых и одиннадцатых классов. Большинство детей поступают туда, куда их возьмут: токарь, столяр, автомеханик. Те, кто выбирает осознанно, тоже есть, но их меньше.
Мне нравится, что дети здраво смотрят на мир и не ждут поблажек: да, никто не гарантирует бюджетного места, да, надо выкручиваться самому и это нормально.
Мне стало интересно выяснить, какие ценности значимы для моих учеников. Решил провести опросы в разных классах. На прямой вопрос все отвечали прописными истинами: семья, дружба, любовь. Мне показалось, что они просто говорят то, что я хочу от них услышать, и я переформулировал задание: попросил написать эссе о том, что теоретически должно быть важно для современного человека. Большая часть учеников заявила, что самое главное — это деньги и карьера, причём пути заработка вообще не важны. Тогда мы стали дискутировать: я спрашивал, зачем нужны деньги, ведь на них не купишь счастье и здоровье, а дети отвечали, что у кого деньги, тот самый сильный и умный. «Счастье не в деньгах, но плакать лучше в „Мерседесе“, чем на велосипеде», — это их любимая фраза, и всё, что я в ответ на неё возражаю, они считают полной ерундой.
Воспитание и обручальное кольцо
Когда я только пришёл, девочки строили мне глазки и делали недвусмысленные намёки в духе «может, как-нибудь договоримся?». Восемнадцатилетние ученики не чувствуют большой дистанции между собой и учителем, который старше их максимум лет на пять. Тогда я надел обручальное кольцо (у меня действительно есть любимая девушка, но я не женат). Девочки успокоились: женатый человек кажется более серьёзным и взрослым.
Я сторонник концепции «не воспитывай детей, воспитывай сам себя». Как я могу говорить детям, чтобы не залипали в телефоны, если сам всю перемену переписываюсь в мессенджерах? Приходится себя ограничивать.
Когда ко мне приходит мама какого-нибудь двоечника и говорит: «Хочу чтобы мой сын читал книги», я её спрашиваю: «А вы сами читаете?». Она начинает рассказывать, что крутится на трёх работах, приходит домой усталая и сил хватает только на телевизор. Тогда я говорю: «Скорее всего, я вашему ребёнку с чтением помочь не смогу».
На первом же уроке я чётко обозначил ситуацию: «Да, я новичок, но я не тот, на кого можно давить». Думаю, мне помогли опыт работы с детьми в студенческие годы и юмор — я примерно знаю их интересы, шучу про современные фильмы и исполнителей, в то время как учителя старшего поколения про мемы и тренды в интернете никогда не слышали. Кстати, важно правильно осуществлять культурный обмен.
Когда я советовал учениками книги и фильмы, они возмущались: «Почему мы должны это смотреть?». Тогда мы договорились, что они будут давать рекомендации мне. Недавно я прочитал отрывок из Эльчина Сафарли, а дети посмотрели «Спасти рядового Райана».
Бывают ситуации, когда договариваться бесполезно. Тогда я говорю обидные вещи не обидными словами, хотя пару раз перегнул палку.
В одном классе учится очень сложный парень: мешает вести уроки, настраивает класс на нерабочий лад, на замечания не реагирует, на «двойки» плюёт. Рядом со школой есть небольшой рынок, и я его спрашиваю: «Холодно на улице?». «Холодно», — отвечает. Я говорю: «Отлично! Домашнее задание можешь не делать, но пройдёт двадцать лет, и я к тебе в такую погоду за курагой приду».
Или о другом мальчике.
Парню, который вообще ничего не делает, я при всём классе сказал следующее: «Некоторые люди думают, что они вырастут и внезапно поумнеют и разбогатеют. Но если ты в десять лет ***** [глупый, несообразительный человек, первая буква «м»], ты и в пятнадцать *****. И когда тебе будет шестьдесят, ты тоже будешь *****ом, просто старым».
Такие приёмы, конечно, не решают ситуацию. Нужна систематическая работа: за что-то поругать, за что-то похвалить, потом дать ответственное поручение.
Вместо заключения
До конца гранта мне осталось работать чуть больше года. Я не знаю, останусь ли в этой школе и продолжу ли карьеру педагога вообще: рано или поздно мне нужно будет кормить семью, а с учительской зарплатой это сложно.
С другой стороны, уходить жалко и трудно. Когда я только пришёл, уровень знаний по моим предметам у детей был нулевым. Теперь я вижу, что что-то потихоньку сдвигается. Где гарантия, что, если я уволюсь, на моё место придёт человек с той же мотивацией?
