Андрей открыл глаза и яркий день навалился сразу же, одновременно и светом, и звуками и запахами, и какими-то обязательными предстоящими делами. При чем все дела обещали быть не приятными. «Ну нееет! Только не сейчас! Давайте попозже!» - мысленно заканючил он, неизвестно к кому обращаясь, и натянул одеяло на лицо. Сладкая, уютная темнота радовала больную голову, и одновременно позволяла хотя бы на время забыть о всех своих заботах. Вот так лежал бы, кажется, вечно, и что бы ни одна своло…
- Андрейка!! Вставай!! – веселый, до боли знакомый голос прозвучал из кухни. Андрей мгновенно сел, сбросив с себя одеяло и прислушался. Он широко открыл слипшиеся ото сна глаза, весь превратившись в слух. В квартире было тихо, и только из-за открытого окна доносилась мелодия группы Modern Talking.
- Показалось. – облегченно произнес он вслух через несколько секунд, и снова откинулся на подушку.
- Андрейка! Я тебе бомбочек напекла! Вставай живее!
Андрей почувствовал, как холодная испарина покрыла лоб. Он был уверен, что на этот раз ему не показалось. Но как?! Кто там на кухне?! «Бомбочки». Он не слышал этого слова много лет. Так в детстве, в его семье называли запеченные шарики из теста, со сладкой начинкой, чаще всего из вареной сгущенки. В магазинах это блюдо называлось «орешки», и Андрей давно позабыл про это слово – «бомбочки». Но, черт с ними с бомбочками. И даже черт с фактом, что кто-то кричит из кухни в его пустой холостяцкой квартире. Главное – голос!
Андрей готов был поспорить на свою новенькую Бэху: этот голос принадлежал его бабушке, Лидии Николаевне, которой не стало 12 лет назад. Андрей не верил в мистику, в привидения, экстрасенсов и прочие штучки. «Нет, так не бывает. Бред какой-то. Эта грёбаная работа меня доконает. И… надо с вискарем завязывать, похоже» - с этими тревожными мыслями он повернулся на бок, лицом к стене, и обомлел.
Перед лицом, вместо поклеенных пару месяцев назад дорогущих шелковых обоев, был старый ворсистый ковер красно-коричневого цвета. Андрей поразился не столько наличию ковра, сколько тому, что это был за ковер: такой же точно ковер, какой висел у него в детстве у кровати. Каждый элемент узора, был выучен наизусть за те вечера, когда ему было скучно, и он бесконечно водил пальцем по линиям, перед тем как уснуть. Он знал, что в середине изображен коричневый олень с белым брюшком и огромными ветвистыми рогами. Андрей чуть приподнял голову и мысленно перекрестившись открыл глаза. Олень был на месте. Он смотрел на Андрея с укором, слегка наклонив голову. «Да что ж за херня-то происходит?!» - не в силах больше терпеть, он решительно откинул одеяло и встал на пол. Что-то было не так. Андрей даже не понял сперва – что именно.
Догадки стали посещать его, когда он посмотрел вниз, и не увидел ни привычного уже животика, ни волос на груди. Оглянувшись вокруг, как затравленный зверь, в самых плохих предчувствиях, Андрей обнаружил в углу комнаты шкаф, на внутренней стороне дверец которого (он точно знал!) были зеркала. Шкаф был мгновенно открыт, и Андрей уставился на свое отражение. В комнате было тихо. Слышно было тиканье больших настенных часов с маятником.
На улице допел свою песню Дитер Болен, и послышались позывные «Маяка»:
- Пи. Пи. Пи. Пииии. Говорит Ленинград. В Ленинграде 9 часов утра. Передаем утренний выпуск Известий…
Андрей не в силах был оторваться от собственного отражения. Из зеркала на него смотрел несомненно он сам, но в помолодевшем лет на тридцать виде. Худой, взлохмаченный мальчишка лет 10-12 не больше. Именно таким он видел себя на фотографиях того времени, когда открывал свой старый фотоальбом.
- Что. Черт. Побери. Происходит. Что. Это. За. Херня. – он монотонно повторял эту фразу вслух, и не отводя взгляд от отражавшегося в зеркале пацана.
- Так. Стоп. Это не похоже на сумасшествие. И это точно не сон и не галлюцинации. Что тогда? Не знаю. Что делать? Не имею понятия…
- Андрей! Сколько можно тебя ждать?
Он повернул голову в сторону двери. «Ну, вот сейчас все и выясним. Наверное…» Быстро натянул на себя тренировочные штаны и майку, валявшиеся на стуле у кровати, и решительно пошел на голос. Он уже не удивлялся что это была не его квартира, а квартира его детства, его родителей. Он узнавал все мельчайшие подробности, казалось, уже давно забытые – от выщерблинки на обоях (от его перочинного ножика) до запахов и скрипа паркета под ногами. Вот дверь, коридор, а вот и кухня. У плиты стояла бабушка в стареньком засаленном переднике. Что-то шипело на сковороде.
- Бабушка… - прошептал Андрей, и не в силах больше ни о чем думать, подскочил и обнял ее, изо всех сил вцепившись в ее передник. Вид любимого человека, которого он не видел много лет, выбил все логичное и разумное из головы. Андрея просто переполняли эмоции, но он ничего не мог с собой поделать.
- Ну ты что это придумал?! – бабушка потрепала его по голове. – Марш в ванную умываться, и к столу бегом! Тебе же в школу еще!
Андрей помчался в ванную. Та самая старенькая стиральная машина в углу, то самое зеркало на стене. И та самая, синяя зубная щетка. И конечно же, зубной порошок, в белой пластмассовой коробочке, вместо пасты. Наскоро закончив с утренней гигиеной, Андрей помчался на кухню, не в силах подавить свой щенячий восторг и начать мыслить рационально. Влетев на кухню, он снова хотел обнять бабушку, но застыл на пороге, онемев. За столом сидела мама, и пила чай из своей старенькой, давно и не опасно треснувшей чашки с нарисованным корабликом.
- Мама! – Андрей не мог подобрать слов – Ты… ты…
Он хотел сказать «такая молодая», но не осмелился. Маме и правда, на вид было не больше тридцати.
- Ну что «я»? Ты себя нормально чувствуешь?
- У него с утра прилив любви какой-то случился! – прокомментировала бабушка от плиты.
- Сына, у тебя все хорошо? – мама лукаво и насмешливо смотрела на него.
- Да! Как-будто. Хотя, не совсем. Но я не знаю, как объяснить…
- Ладно. Что с математикой у тебя? Ты помнишь, что сегодня контрольная? Готов?
Андрей сел на угол табуретки напротив мамы, и подперев кулаком голову молча смотрел на нее. Мысли путались. Математика. Мама. Бомбочки. Ему было уютно и хорошо, но он понимал, что происходящее мягко говоря необычно.
- Мама, ты очень хорошо выглядишь! Правда!
Бабушка ухмыльнулась, с любопытством повернувшись ко внуку. С ним явно что-то творилось. Она перевела взгляд на невестку. Та еле заметно улыбалась
- Спасибо, сын! – а раньше что? Плохо выглядела? – мама пыталась перевести все в шутку, но было видно, что ей приятны слова Андрея.
- Мама… а ты… давно у онколога была?
В кухне воцарилась тишина. Обе женщины смотрели на Андрея с неподдельным удивлением, и даже опаской. Мальчик так же неподвижно сидел, подперев голову ладонью и в не отрываясь смотрел на маму. Первой вышла из ступора бабушка:
- Ты что такое говоришь-то?! Ты хоть знаешь кто такой онколог?! – в ее голосе чувствовались нотки недовольства. – Ишь! Разумничался с утра!
- Андрюша, ты почему спрашиваешь? Ты это к чему? – пришла в себя мама.
Андрей молчал еще некоторое время.
- Да я… просто. Просто спросил. Что, и спросить нельзя? – как–то по-детски попытался оправдаться Андрей, но тут же взял себя в руки, встал, и серьезно посмотрел маме в глаза:
- А ты сходи. Хорошо? Просто сходи. Это же не трудно, правда? – развернулся, и пошел к себе в комнату, крикнув уже из коридора:
- Что мне там, в школу надо, говорите? Хорошо, я пошел в школу! – он высунул физиономию из-за угла в кухню:
- Во сколько первый урок у меня, кто знает?
- В 10:15… - растерянно протянула мама. – Ты что забыл?
- Вспомнил, вспомнил! - пробурчал Андрей, и ушел одеваться к себе.
В кухне повисла пауза. Бабушка сосредоточенно смотрела в сковороду, а мама на узор скатерти. Наконец, она молча встала, и тщательно вымыв свою кружку в раковине, поставила ее на сушилку.
– Все, я побежала! Уже опаздываю на работу! Всем до вечера! Отец обещал сегодня пораньше прийти!
- Да-да… хорошо. – бабушка растерянно посмотрела ей вслед. – Хлеба купи!
В 10:00 Андрей вышел из дома во двор. На нем была школьная темно-синяя форма, единственная белая рубашка, которую он обнаружил в шкафу и пионерский галстук, который он с непривычки завязал правильно только с третьей попытки.
- Соловьев, а что за праздник? – насмешливый голос остановил его и заставил обернуться. Сзади догонял Серега Захаров – школьный приятель Андрея, которого он не видел много лет. Их пути разошлись в восьмом классе, когда семья Сергея переехала в другой конец города.
- Здорово, Серый! Какой праздник? – Андрей был рад его видеть, с любопытством вглядываясь в непривычно юное лицо друга.
- Ну вон – рубашечку белую нацепил! – Сергей подбородком показал на странный наряд товарища. Сам-то он был в темном стареньком джемпере под форменным пиджаком. Только тут Андрей понял, что слегка ошибся с выбором одежды. Он инстинктивно искал в шкафу почему-то именно белую рубашку. Наверное, потому что именно такой образ остался у него в голове о советских школьниках, и он считал, что нужно именно так, и никак иначе.
- Просто остальное мама постирала. – на ходу сочинил он самое тупое оправдание и попытался перевести разговор. – К математике готов? Там что? Контрольная?
- А то ты не знаешь! Вроде, готов, но не уверен. Может получиться списать? У Верки, а? Как думаешь?
- Посмотрим… Давай, шевели батонами, опоздаем!
- Чего? Чем шевели? – Сережа смотрел на друга недоверчиво
- Чем хочешь шевели! Пошли быстрее!
Дальше друзья шли молча, иногда пиная друг другу попадавшиеся на дороге камушки, и размахивая портфелями. Андрей пытался унять вихрь чувств, эмоций и догадок, но у него слабо получалось. Ситуация не поддавалась анализу, и он прекратил попытки. В голове почему-то засела мысль: «откуда позвонить на работу, предупредить, что он задерживается?»
Гвалт, крики, и шум ворвался в уши Андрея, как только он перешагнул порог школы. Все куда-то бежали, что-то орали, и вообще, вели себя мало адекватно на первый взгляд. Андрей с Сергеем прошли в гардероб, повесили на вешалки пальто, и переобулись в сменку.
- Что у нас первым уроком?
- Литература… - недовольно проворчал Сережа. – сейчас начнется опять эта муть…
Муть и правда началась с первых минут. Прямо с первых слов учительницы:
- Открыли учебники на странице 70. Рассказ Твардовского «Ленин и печник». Сегодня устное чтение. После – обсуждаем прочитанное вслух. – Елена Александровна заученной скороговоркой проговорила вступительное слово, и выбрала жертву. – Киселева! Начинай читать!
Оля Киселева – первая умница и отличница класса, старательно разложила на столе канцелярские принадлежности, и проговаривая с выражением каждое слово, стала читать:
В Горках знал его любой,
Старики на сходку звали,
Дети - попросту, гурьбой,
Чуть завидят, обступали.
Андрей не выдержал и громко хмыкнул.
- Соловьев! Тебе что-то показалось смешным?!
- Нет, Елена Александровна, извините.
- Оля, спасибо. Соловьев, продолжай!
Андрей нашел нужные строки, начал читать:
Был он болен. Выходил
На прогулку ежедневно.
С кем ни встретится, любил
Поздороваться душевно.
Андрей не утерпел и снова ехидно ухмыльнулся.
- Соловьев! Мне не понятна твоя реакция на прочитанные строки о Владимире Ильиче! Изволь объясниться!
- Да… я… - Андрей мялся, не зная какую позицию занять, но ему так надоела неопределенность, что он решил развлекаться по полной программе: - Я считаю, что чушь тут написана, Елена Александровна! - выпалил он.
В классе повисла тишина, все уставились на Андрея.
- Что? Что ты сказал, повтори!
- Я сказал, что тут написаны глупости. Ну, посудите сами! Ленин в Горках. Там правительственная дача! Какой, к черту, печник?! Там каждый печник, поди, в звании майора был, не меньше. А вот это: «с кем ни встретиться…» Да с кем он там встретиться мог?! С Крупской ночью? С Дзержинским в кустах? Или с Калининым, если только сам его туда вызовет! Да его там охраняли целые отряды НКВД! Первое лицо государства! Вождь революции! Сами подумайте: дали бы ему там по улочкам бродить, и здороваться с кем попало? Я и говорю: чушь!
В классе висела такая тишина, что слышно было бьющуюся об стекло, жужжащую муху. Елена Александровна стояла, вцепившись пальцами в край стола, и жадно глотала воздух. Она попыталась совладать с собой:
- Ну и о чем же тогда писал Твардовский, по-твоему? – голос ее дрожал.
- Я думаю, что тут написано о трагедии русской деревни в двадцатые годы. Твардовский попытался все это скрыть между строк, и я удивлен, как цензура все это пропустила. Всем ведь ясно, что сожрал Ленин деревню, убил он село своей политикой! Индустриализация, коллективизация… Только слова красивые. А по сути – грабеж, голод, смерть. При чем массовая смерть! И Твардовский не мог про это не знать, когда писал эти стихи… – Андрей посмотрел в учебник. – в 1938 году! Он что, тупой был? Нет, конечно! Просто понимал, что если напрямую писать, текст хрен кто пропустит! А он – в лагеря поедет! На Соловки, или в Магадан. Или БАМ строить! Его как раз в тридцать восьмом начали! Знаете, Елена Александровна, что такое БАМ?!
Андрея несло. Это была тема его дипломной работы, которую он защитил с отличием, и он готов был беседовать про это часами.
- Я… Соловьев, я, конечно знаю, что такое БАМ. Что ты такое говоришь?! Как ты можешь такие вещи говорить вслух, при своих товарищах?! – голос учительницы дрожал, и было не понятно – сейчас она заплачет или наоборот, наорет на него.
Она какое-то время сверлила его взглядом, а потом выскочила из класса, хлопнув дверью. В классе было тихо, все с удивлением смотрели на Андрея, пока Женька Садиков не очнулся:
- Ну, ты, Соловей, и выдал! Тебя какая муха-то укусила? Ты что мелешь-то?! Рехнулся?!
- Дурак просто какой-то! – прокомментировала Катя Смирнова, самая красивая девочка в классе, и демонстративно отвернулась.
Все загалдели, и наперебой стали давать оценки поступку Андрея. По отдельным возгласам, Андрей понял, что никто ни хрена не понял из его высказываний. Все просто обсуждают что он сказал «что-то не так», и почему «Елена убежала куда-то».
- Да замолчите вы! – крикнул громко Андрей и вышел к доске. – Вот чего вы орете?! Сейчас вернется ваша Елена, ничего с ней не случится. Продышится в туалете, тушь с глаз вытрет, и придет.
- Соловьев, что с тобой? – все смотрели на него с неподдельным изумлением. Поведение Андрея было весьма нетипично.
- Со мной-то? Ничего. Просто… - Андрей не знал, что сказать одноклассникам, и решил идти до конца. – Просто я знаю больше вас. Намного больше.
- Давно ли? – ехидный голосок с задних парт
- И что ты такое знаешь, чего мы не знаем?
Андрей с тоской оглянулся, в поисках какого-то способа показать им свое превосходство. Он взял мел, и стал писать на доске несложное квадратное уравнение. За пару минут решив его через дискриминант, он с торжествующим видом уставился на класс
- Ну?! Видели?
- А это, вообще, что ты написал такое? – на второй парте сидел Илья Суворов – победитель межшкольной олимпиады по математике. – Я что-то подобное в папиных книгах видел. Но еще пока сам не разобрался.
- А я что говорил?! – Андрей снова схватил мел и с остервенением начал писать новую задачу. – Если уж Суворов не в курсе, то куда мне-то?! Желая произвести впечатление на ребят, он начал выписывать интегральное уравнение, планируя произвести замену переменной и интегрирование по частям. К десятой строке, он чуть не запутался в знаках, немного поплутал с выносом за скобки, но, прикусив губу, и отчаянно вспоминая курс алгебры третьего курса, твердо пробирался к решению. Класс в полной тишине смотрел на своего товарища, покрывающего доску непонятными значками, буквами и цифрами.
Елена Александровна тем временем, решительным шагом направлялась в учительскую. Она гневно распахнула дверь, и хлопнув ей со всей силы, упала в кресло, обхватив голову руками.
- Лена, что стряслось? – учительница младших классов Мария Евгеньевна участливо посмотрела в ее сторону.
- Маша, это невыносимо просто! Соловьев! Пятый «Б». Ушла, чтобы не наорать на него. Дух перевести. Ты бы слышала, что он про Ленина сейчас говорил! Не знаю, где и нахватался!
- А что такое?
- Да представляешь, коллективизация, говорит - это трагедия русской деревни! Ленин, мол, политический тиран! – Елена Александровна в сердцах ударила ладонью по столу! – Твардовский скрывал от цензуры истину – говорит! Понимаешь ты это?! Пятый класс, Маша! Двенадцать лет ему! Что дальше-то они будут говорить?! Я о таком впервые на старших курсах института задумалась, да и то, тихонько, сама про себя задумалась! И в голову не приходило обсуждать это с кем-то! Так я уж взрослая была в то время! Замужем уж!
Учительница истории Ирина Сергеевна, сидевшая в уголке, оторвалась от проверки тетрадей, и с любопытством следила за монологом коллеги. Елена Александровна продолжала:
- И ты понимаешь, так грамотно излагает ведь, паразит, как будто понимает что-то! А откуда он, спрашивается, это «что-то» может понимать?! Козявка двенадцатилетняя!! Его солдатики да машинки должны интересовать, а он мне про ужасы тридцать восьмого года вещает!
Ирина Сергеевна молча встала, и накинув на плечи пиджак, вышла из учительской. Она подошла к кабинету литературы, и тихонько приоткрыла дверь, замерев у щели. В классе было тихо, и только бойкий голос Андрея Соловьева с энтузиазмом рассказывал:
- Ну, жвачки. Ну что жвачки?! Ну, какая это ценность? Это сегодня их нет. А представьте себе, что у каждого первоклашки жвачка в кармане лежит – хоть мятная, хоть апельсиновая. Любая. И нет никакой ценности в этих жвачках! Вы лучше думайте про будущее свое! Про выбор профессии! Вот что важно! На этом сосредоточьтесь, а то так и будете как Игореша Кесаев из «В» класса – сигаретками фарцовать! Это я точно знаю!
- А про нас знаешь что-то? – настороженный голос из класса. – Кем мы станем?
Ирина Сергеевна открыла дверь чуть шире, и заглянула в класс.
- Ну, не про всех. – продолжал Андрей. – Сережка программистом станет, например.
- Кем?!
- Это… ну… как сказать-то вам? Узнаете в общем. Нормальная работа! А Катька Смирнова будет манекенщицей. В одних трусах будет перед мужиками ходить, и по телевизору ее показывать будут!
Дружный хохот в классе и красное лицо красавицы Кати дали понять Андрею, что это слишком. Он оглянулся, и замелил Ирину Сергеевну в дверях
- Соловьев! – она зашла в класс. – А что за народное вече? Ну-ка за мной иди! Остальным сидеть тихо как мыши! Сейчас Елена Александровна вернется, и продолжит урок.
Андрей вышел в коридор вслед за учительницей, тщетно пытаясь вспомнить ее отчество. «Ирина... Ирина… да как же ее?!» Они прошли до конца рекреации, и зашли в кабинет истории. Учительница пропустила его в пустой класс, и закрыла за собой дверь на ключ.
Она жестом указала ему садиться, и сама села перед ним.
- Ну. И сколько тебе лет сейчас? – ее взгляд буравил лоб Андрея.
- Эээ… мне… двенадцать?
- Нет, не двенадцать. Я не это имею ввиду. На самом деле тебе сколько? 30? 40? 50?
Андрей недоверчиво смотрел на нее, не зная, что сказать. Наконец, она не выдержала:
- Андрей. Я знаю, что ты взрослый мужчина. Я знаю, ну… почти знаю, что с тобой стряслось. Нет смысла скрывать. Рассказывай, не трать попусту время. Что у тебя было? Травма? Авария? Клиническая смерть? Что с тобой сейчас в реальности?
Андрей недоверчиво смотрел на нее. Он размышлял, как поступить, но понял, что отпираться нет смысла.
- Я… я не знаю. Я просто лег спать, и проснулся вот... вот так как есть. Меня все считают подростком. Дома все как в детстве.
Он замолчал, не зная, что дальше говорить.
- Просто уснул? Хм... необычный случай. Но, бывает и такое, не переживай. Так сколько тебе?
- Тридцать шесть.
- Понятно. Повезло. Когда семидесятилетние возвращаются, им гораздо сложнее осознать.
- Что осознать? Что со мной? Где я?
- Ты? Ты в 1985 году. В школе №17. Это класс истории.
- Ирина… - Андрей еще раз попытался вспомнить ее отчество, но это было сейчас не важно. - Ира, не ерничай. Если ты что-то знаешь, и что-то понимаешь, то говори!
- О! На «ты» перешли. Быстро.
- Так ты младше меня! Сколько тебе? Лет 28? 30?
- Ладно, не важно. Короче, слушай. Я не знаю, что это такое, и как объясняется, но твой случай не редкий. Только в этом году двое у меня было. И в соседней школе еще один. Тоже ко мне привели. Все на меня как-то выходят в результате. Другие вам не верят. Только я. Семиклассницу, которой на самом деле 52, в клинику неврозов положили. А я вот, пишу книжку про вас таких. – она достала из сумки толстую кожаную тетрадь, и полистала ее. – Тридцать шесть тебе, говоришь? Так... что там у вас... Виндовсы, айфоны, социальные сети... Понятно. Самое мое не любимое время. Скучно у вас там. Безнравственно. Ну, ничего, скоро веселее будет!
- А что будет?
- А вот этого тебе знать не нужно. Не знаю почему, но я не распространяюсь об этом с вами. Я же все-таки учитель истории. А в историю вмешиваться нельзя.
- Почему я тут? Что случилось?
- Не знаю. Но это обычно длится 2-3 дня. У кого-то несколько часов всего. Потом вы превращаетесь в обычных детей, и ничего не вспоминаете. Зря ты в классе это выступление начал. На тебя еще пару месяцев как на придурка смотреть все станут. И про Катю зря ты. Это у вас она звезда будет, а сейчас – застыдил девчонку. Впрочем… - она помолчала. – почти все так делают. Истерика такая. Форма протеста. У меня есть теория, что вы тут что-то исправляете. Какие-то ошибки. Но уверенности у меня нет. Ладно. Давай-ка о серьезном поговорим. Какой у вас сейчас курс доллара и евро, подскажи!
Ирина Сергеевна взяла карандаш и стала писать цифры под диктовку Андрея, иногда что-то переспрашивая и уточняя.
Вечером, Андрей лежал в темноте под одеялом, и слышал, как на кухне разговаривают родители. Они долго обсуждали что-то неважное, пока наконец, не погас свет, и Андрей услышал их шаги в коридоре, в сторону спальни. Через пол часа в квартире было совершенно тихо.
В полной тишине, Андрей размышлял над событиями сегодняшнего дня, над причинами и следствиями случившегося. Он встал, и вышел из комнаты. Пройдя через темную кухню, старясь не скрипеть половицами, прошел в прихожую. На ощупь он нашел сумку мамы, на вешалке, между плащей. Расстегнул молнию, и покопавшись внутри вытащил ее записную книжку, где она отмечала предстоящие дела. Он подставил ее под лунный свет, падающий из окна кухни и полистав, нашел последнюю запись. Твердой маминой рукой, было написано: «15.04: 1. Купить капусту на пироги. 2. Узнать про летний лагерь Андрею. 3. Записаться к онкологу.»
Андрей положил книжку обратно в сумку, в полной темноте прокрался к себе в комнату, и забравшись под одеяло, повернулся лицом к стене. Перед глазами были шелковые китайские обои. Андрей улыбнулся и мгновенно уснул. Завтра был трудный день.
© Романов Максим
