Новый год решили праздновать у Лоры. Мама Лоры, Неля Ференц-Боровина, приторговывала краденым, и за малую мзду согласилась уступить им на ночь свою спальню.
В спальне Нели едва помещалась семейная кровать, а за настенным ковром алькова таилась дверь, за которую, в случае нашествия мусоров, выбрасывался баул с хранящимся под кроватью сомнительным имуществом. В такие нескучные дни, шествующие в дворовой туалет соседи, имели возможность узнать, что хранит под кроватью вдова художника Боровина, и поинтересоваться, чем живет и промышляет нынешняя Одесса.
В бауле у Нели было не так уж и сладко: стыренные у отдыхающих джинсы, румынские кроссовки, пара офортов неизвестных гениев, и кулек с колечками да цепочками. Неля была интеллигентной дамой, и, шо попало в дом не тащила.
Утром тридцать первого декабря Длинный, Косой и Мишка пошли на Привоз пиздить для Нели кацавейку.
Сначала они потоптались в мясных рядах, помесили грязь в рыбных, а затем пошли пить козье молоко в молочный.
- Для мускулов хорошо, - крякнул, допивая литр мутного пенистого Длинный.
- И для желудка, - согласился, Косой.
- И для потенции, - авторитетно заявил Мишаня
- А то! – Переглянулись и заржали Косой с Длинным.
Невысокий, упитанный Мишка вырос в хорошей еврейской семье. Он с детства знал все о венерических заболеваниях и дрочил на комиксы Бидструпа. Мишке шел двадцать второй год, он носил в кармане карты с голыми бабами, и еще ни разу в жизни не спал с девушкой.
Праздничный Привоз гудел, благоухал и вонял как выставленный в коровнике пчелиный улей. В преддверии Нового года хозяйки скупали продукты тоннами. Глядя на прилавки, казалось, что в деревнях поубивали всех свиней, птиц и коров. Парная вырезка пряталась за круглым задком и розовой лопаткой. Гордые голяшки пятились от нашествия петухов и уток. Жирные гуси унижали достоинство диетических кур. Толстолобы бодали головами карпов, а творожные запеканки соревновались с брынзами и «наполеонами». Солнце пронзало лучами всю эту новогоднюю благодать, шастало по корзинам, слепило растяп, и помогало воришкам.
Пацаны засмотрелись на новинку Привоза, упакованную в полиэтиленовые тубусы корейскую морковь. Дождались, когда поплывет по рядам, торгующая беляшами баба Лида, и когда даже самый сытый молдаванин, унюхает запах пышущих луком и мясом пирожков, сглотнет слюну, махнет рукой на свой нехитрый скарб, и ринется к бабе Лиде за беляшом.
В тот самый момент, когда беспечный торговец откусил краешек беляша, и горячий жир потек по его небритому подбородку. В тот самый момент!! Тут же! Пацаны рванули с места, схватили с прилавка овчинную телогрейку и кинулись тикать.
- Воры! – Воры! Мэй-мэй-мэй, заверещал и бросился им вслед торговец.
- Не трожь рогалики! – упала грудью на прилавок молочница.
- Держи вора! – закатал рукава мясник.
- Ой, прям! Шэйгиц Юрочка стырил у молдавана кацавейку, а хипишь, хоть с базара тикай! - хохотали евреи.
Длинный с Косым неслись по Привозу. Хватали с прилавков все, что попадалось под руку, и в считанные минуты уже запрыгнули в движущийся в сторону моря трамвай.
И лишь толстый, озабоченный сексом Мишка, засмотрелся на толстую жопу молочницы Гали и, таки схлопотал по морде зажатым в крепком крестьянском кулаке беляшом.
---
- Гриша, гриша, гибакик, Гриша! Иди сюда и сразу посмотри… Наш Мойша опять связался с бандитами, Гриша! – причитала над сыном и взывала к его отцу Мишина мама Фира.
- Миша, ты таки поц!- помогал прикладывать к Мишкиному глазу примочки папа. – Очень скоро тебе набрыднут эти русские фраера и ихние шиксы. Ты должен учиться, а не шлендрать по привозу, и пялиться на чужой тухес, Миша. – Ворчал Гриша.
Мишка так не считал. Миша замазывал фингал маминым тонаком и шел на Новый год к Лоре Ференц. Миша с детства был влюблен в Лорину жопу, и всю свою жизнь мечтал воровать как Длинный и ебаться как Косой.
---
Тем временем в маленькой квартире на Арнаутской готовились к Новому году. Мадам Ференц-Боровина выкладывала на кухонный стол колоды карт и собиралась срубить этой ночью пару копеек в преферанс. А ее небесной красоты дочка перематывала карандашом магнитофонные кассеты и думала о вечном.
- Старость не за горами, думала Лора. – В этом году я заканчиваю школу и, надо таки решить, что мне делать с этими гоями, - размышляла красотка.
Лора и вправду была хороша: круглая и упругая как мяч жопа, длинные точеные ноги, лавина пышных волос. Над Лориной внешностью трудилось не одно поколение залетных мужчин. Греки, славяне и евреи создавали этот шедевр столетиями. В лице ее соединились мамины еврейские глаза, длинный отцовский нос, смуглая кожа бабкиного любовника и алые губы бабушки по папиной линии. Все это, казалось бы странное, по отдельности может даже и некрасивое, соединялось в Лорином личике светом какого-то немыслимого обаяния. А пухлые, вечно влажные губы Лорочки с детства умели делать такое, что даже не снилось ее прабабкам.
О Лориных губах однокласники слагали песни, и шептались в туалетах одноклассницы.
- Лора Ференц – хуесоска! – писали на заборах завистники
- Мы с Лорой идем в кино!- Хвастали и покупали билеты в задний ряд кинотеатра пацаны.
Красотке Лоре было плевать и на зависть, и на хвастовство. Лора хотела одного. Замуж! И, свято верила, что пухлые крепкие губы ей в этом вопросе - только в помощь.
Вот и сегодня Лора выставляла на новогодний стол украденные на привозе яства и думала, что ей срочно надо определиться за кого пойти? За крепкого и надежного как дерево Длинного, или за веселого и разгульного как прибой Косого.
Длинный с Косым настраивали светомузыку, рубили дрова и шептались о чем-то веселом и секретном. О вечном они даже не помышляли.
- Не, ну а шо? Если бы мне сделали такой подгон , я б только спасибо сказал.- Рассуждал Длинный.
- Та хрен их разберет этих жидов, может и обидеться, - включил сомнения Косой.
Гости собрались к десяти. На кухне у Нели выпили за детей и расписали пулю.
В спальне накатили за любовь. И врубили музон.
Ван вей тикет
Ван вей тикет
Ван вей тикет
Ван вей тикет
Ван вей тикет ту зе блюююз!
Грянул из колонок и замигал гирляндами Ерапшен.
В небе темно-синем синяя звездаа!- Взвилась с кровати и принялась размахивать патлами Лора.
Ооо!- только в небе, в небе темно-сиинем, -подвывал Мишаня.
- Звук говно! - принялся настраивать усилитель Косой.
- Музыка – говно! – прогудел и плеснул по новой Длинный.
К двенадцати часам «дети» были пьяны в хлам.
На новогоднем журнальном столе смешались в кучу чесночная колбаса и рыба-фиш. А потекший холодец нежно впитывал эфирные масла оброненных мандариновых шкурок.
Телевизора в спальне не было, и о том, что Новый год уже наступил молодежь узнала от заглянувшей в спальню Нели.
- С Новым годом! Мазл тов! Мишигинэ!- Хлобыснула водки и скрылась за дверью мадам Боровина.
От новости, что Новый год уже наступил, всем стало одномоментно грустно.
Так всегда бывает, когда долго-долго ждешь чего-то хорошего, феерически-праздничного, непостижимого! А по-факту: это непостижимое просто хлопает тебя по плечу и говорит:
- Расслабься, брат. Все хорошее уже позади.
--
Косой поставил «Римские каникулы» и закружил красотку Лору в воющем медляке.
- Рома деви сей. Эри кон мей.
Рим ты был со мноо-ой! - Взлетала тонким голосом под пятиметровые своды Арнаутской несравненная Матиа Базар.
Парень с девушкой склонили друг на друга свои печальные хмельные головы, и так задумались о дольче вита и ариведерчи, что не сразу услышали, как в занавешенную ковром дверь кто-то ломится, и стучится ногами и руками.
Первым к двери кинулся Мишка. Отдернул шерстяной полог, распахнул дверь, и на пороге возникла она! Овеваемая дымными ветрами и морозной свежестью, мордатая и розовощекая, облаченная в голубую дубленку, на пороге возникла Снегурочка.
- С Новым годом! Еб вашу мать! – Рявкнула и выстрелила Мишке в лицо хлопушкой молочница с Привоза.
- Та шо ж цэ такэ! Полчаса ломлюсь, а они тут танцы устроили!
С Новым годом! С Новым щастям! Ша, тихо, не волнуйся! – Воспряли из мертвых Длинный с Косым. – Мишка-Мишка, вот твоя сберкнижка!- Сбацали вокруг Мишки чечетку приятели.
- Так все, пошли подышим, - утащил Лору в темень кухни Длинный.
- Короче, Мишаня, это тебе наш новогодний подарок, - зашептал в ухо дружбана Косой. – Трахни Гальку, за все заплочено,- указал глазами на застывшую у двери Снегурку.
Покидая комнату, диджей всех времен и народов сменил в магнитофоне кассету, и спальня наполнилась мелодией из «Эммануэль».
- Анкор, тужур, шанте ле кур.
Амор, трувей
Туа си э бель
Эммануэль, Эммануэль.- Несла околесицу погрязшая в водах Меконга Эмма.
- Гандоны есть?! –строго спросила у Мишки Галя.
- Есть, - тихо ответил и вынул из нагрудного кармана Кох-и-нор, -Мишка. – Этот презерватив Мишка носил в кармане со дня своих первых поллюций. Он был настолько полон Мишкиных детских мечт и юношеских фантазий, что никакой в мире спермы не хватило бы, чтобы наполнить его до краев.
Мишка положил на краешек кровати презерватив, и уже собирался выскочить за дверь комнаты, как вдруг, дебелая Галя запрыгнула на кровать, ловко задрала юбки и распахнула крепкие ноги. Внезапно, неожиданно, ни к мечте ни к красной армии, пред взором девственника предстала спрятанная в недрах снегурочкиных одежд эмблема любви.
У Мишки задрожало все, что могло дрожать: ноги, руки, член, губы. Мишка очень хотел уйти, но не мог. Он категорически не мог оторвать взгляда от этого, совершенно не похожего на розу его мечты, красного шрама. Мишка задыхался, втягивал носом исходящий из галиных юбок запах рыб и парного молока, и не мог, не мог уйти. И тут Мишка заплакал. Выросший на пошаговой эстетике картинок Бидструпа, издрочившийся на лифчик из «Неккермана» и эротические рассказы Толстого, парень совершенно не мог поверить в то, что жизнь настолько коварна и уродлива. Мишка даже не плакал, он ревел, как обманутый родителями ребенок, которому вместо собаки подарили конструктор.
---
- Так, хлопци. Або доебуйтэ, або уебуйтэ! – закричала подглядывающим через филенки окон пацанам удивленная до слез Снегурочка.
- Тихо, Галя. Ша! Сча все будет! – Вошел в комнату, и деловито расстегнул ширинку Длинный.
- Поменяем музыку, - склонился над магнитофоном Косой.
---
На кухне у Нели преферанс складывался как никогда удачно. Люди радовались и поздравляли друг друга с Новым годом. А на табуретке у спальни сидел печальный поникший Мишка. Лора Ференц посмотрела на себя в зеркало, поправила рассыпавшиеся по плечам волосы, подошла к Мишаньке обняла его пухлую руку длинными пальчиками и сказала,
- Кам мит мир, мишигинэ, кам мит мир.
Над кухней Нелли Ференц-Боровиной с давних времен был обустроен тайный угол. Толи чердак, толи мансарда. Во время войны в этом поднебесье прятались и евреи, и русские, и молдаване. Многие неугодные властям люди, нашли свою вторую жизнь на втором ярусе подшитого потолка мадам Ференц. Стоило только приставить к потолку кухни лестницу, взобраться, отодвинуть тайную заслонку, как пред глазами возникало пусть узкое и низкое, но совершенно уединённое пространство. В это тайное убежище Лора Ференц убегала от жадных рук своих отчимов, от обид одноклассников. Она прятала там свои слезы и свои мечты. И в эту Новогоднюю ночь Лора привела туда Мишку.
- Тишше.. Тишше, Неля услышшшит! – Закрывала Мишке рукой рот Лорка.
- Я Люблю тебя! – Я люблю тебя! – Я люблюю…!!! – Снова и снова взрывался в Лорину пропасть, и прокусывал до крови девичью ладонь Мишаня.
-Свежий, свежий, свежий! Свежий ветер пролетел.
Свежий, свежий ветер. Я давно его хотел! – Доносиллся из маминой спальни голос Газманова.
- Изверги, а не дети.- закатывала к потолку глаза Неля.
- Полем полем полем, полем ветер пролетал.
Полем свежий ветер я давно о нем мечтал!- Охала и визжала старая родовая еврейская кровать.
Ни при Ференце, ни при Бородине, ни при ком ином, не видела она такого любовного побоища. Длинный с Косым драли пышную молочницу так, как америкосы не разделывают гусей, а немцы не жарят сосисок!
Белокожая, сдобная Галюся едва успевала навстречу этим злым, голодным и, до пиздеца веселым хулиганам.
Год спустя на перроне Одесского вокзала стояли четверо. Длинный, Косой, Мишка и Лора. Мишаня уезжал в Израиль, Длинный убегал от мусоров в Москву, а романтичный Косой увозил в Америку стопку связанных бечевкой томов Толстого и новую метрику на фамилию Шрайбман, что по-русски значит Писатель.
Красотка Лора трясла на руках орущего младенца, и понимала, что никто из ее разгильдяев фамилии ребенку так и не дал.
Поезд уплывал в мутный, как козье молоко туман. Лора Ференц до последнего смотрела ему вслед и приговаривала:
-Тихо, Нора, тихо. Мама здесь, Нора. Мама здесь.
© alena lazebnaja
