– Ты бери - бери, не выёбывайся. Вещь военная, неубиваемая. Еще и детям твоим достанется. Балаковского резинового завода. А пахнет-то как, а? Новая покрышка. Мечта, а не пизда! Японскую тебе? С натуральным ароматом? А чтоб песни пела не надо? Это склад космического оборудования, а не универсам. Бери что есть, и отваливай себе на Марс! Это что у тебя за пазухой? Столичная? Кхе-кхе… Ну ладно, порешаем насчет японских, не бзди. Запри - ка дверь...
Эх, молодой! Что там искусственные вагины – дырка резиновая! Вот когда мы летали на Марс, у нас было кое-что поинтересней. Ты наливай, наливай, Петруха.
Это сейчас я дядя Вася кладовщик – век тут доживаю, а тогда тоже был в отряде космонавтов и предстоял мне полет на Марс.
Это была одна из первых серьезных экспедиций «Марс -2». Наша, русская. На четыре года улетели. И вот, перед полетом, на этом же складе, среди прочего ГСМ, я получил по накладной картонку размером с гроб, с надписью «ЖОП А» и штампом «не штабелировать». Чё ты ржешь, серьезно. Слушай.
Как сейчас помню: взлетели, набрали скорость, легли на курс и смотрим в иллюминатор, как шарик голубой удаляется. И только тут меня проняло – это какие же мы героические мудаки.
От березок, речки, травушки, детишек, баб и жигулевского пива, улетаем хуй знает куда. И к чемпионату по футболу обернуться не успеваем. Если вообще вернемся…Пригорюнились даже.
– Когда теперь поебёмся… – вздохнул геолог. Это он тонко подметил про тоску межзвездного пространства.
Взял бородач гитару, струны тронул, а запеть не смог – ком. Очень мне грустно стало Петруха, до слезинки.
Тогда командир подозвал меня и подмигивает:
– Пиздуй в кладовку, и тащи ту гробину, которую утром на складе получил.
Слетал я за коробкой, а командир и говорит:
– Поздравляю, товарищи, командование сделало нам прекрасный подарок. Вскройте упаковку, только аккуратно, и держите себя в руках.
Ну, думаем: водочка, сальцо домашнее, шерстяные носки, порнушка и другой настольный хоккей, чтобы скоротать дорогу.
Вскрыли, и ахнули! Прям вот вырвалось: «Аххуеть!». Заботливо обложенная пенопластом, в пупырчатом целлофане спала баба. Настоящая баба! Эх и красивая!
Как спящая царевна – не дышит, глазки прикрыты, ресничка не шелохнется. Комбинезон серебристый в обтяжку на груди трещит, того гляди молния разойдется, абрикос сладко выпирает. Куколка!
Веришь, у меня как задымит! – как садовая шашка на сырость с плесенью. Бабью, понимай.
А ведь только-только от перрона отвалили и двое суток перед стартом я впрок ебался-ебался, до мозольного волдыря на залупе, – бздел что с полета снимут, – решат что герпес, и все. Ну, я нитку иглой в пузырь провздел и порядок. Хули ты понимаешь, заражение. Так и деды делали, и никто еще не подох, кто не помер.
Думал, до лунной орбиты наёбся, а там уж на ручном управлении. А как эту в коробке увидал, ой задымило!
– Что ЭТО?! – спрашиваем командира, хотя и так ясно КТО это.
– Это баба. – улыбается тот глазками и усами шевелит. Чистый сом блядь из-под коряги.
– А точнее, женоподобный объект прототип «а», или ЖОП А. Андроид для психологической разрядки экипажа – ебать её будем. На атомной тяге, с нейтронным интеллектом тридцатилетней женщины. Русская, кое-как высшее, добрая, отзывчивая, взгляды умеренные. Щас мы ее активируем, голубушку.
Тут механик:
– На атомной? Еще лучше! У меня дед-ликвидатор вот так колхозницу в Чернобыле выеб. Потом рентгеновские снимки засвечивал. Так и подох без флюорографии. А тут сразу в реактор суй. Ебись такое космическое мужество.
– Реактор экранирован и угрозы половой функции нет. – авторитетно заявил механику Сидорову командир. – Кто первый?
Мы молчим. Вот сам и давай первый, раз экранировано.
Достал он из упаковки инструкцию на мамзель, лоб наморщил – читает. Потом дернул спящую за одно, другое ухо, и сказал кодовое слово: – Раз, два, три, четыре, пять…
На счете «сто», внутри барышни запиликало и глаза открылись, грудь заходила ровно и мощно – ожила царевна. Села в коробке как в гробике, потянулась, зубами клацнула, кудрями тряхнула и пропела хрустально:
– Привет, мальчики. Будем знакомы, Маша.
В это момент, даже невесомость разжижилась падла, потому я больно ёбнулся о верхний пол маковкой.
– Охуеть… – прошептал геолог в состоянии полнейшего смятения, и заорал. – Я первый! Уйди все! – и тянет шлямбур из ширинки, потому что Маша плавает такая красавица, что как говорится, сыми последнее, но выпей!
Это вам не Мона Лиза, Данаи да мадонны, а целая ведущая программы «Время» первого канала, а туда и по блату не берут – только писаных умниц- раскрасавиц из МГИМО, ну в крайнем из-под первых лиц!
Охуенная короче! Вот уебаться мне в черную дыру к тамошним абрекам (тьфу-тьфу-тьфу) если я вру! Вот какая Маня.
Штурман стебанул геолога логарифмической линейкой по горбылю, чтобы остыл, потому что командир всегда первый. Порядок такой.
Но, командир штурмана жестом успокоил, мол: «Пусть опробует салазки». Тот еще жук.
А после испытания прототипа, лично хуй испытателю дозиметром измерил. Ничё, геологов хуй потрескивал как в костерке, но показывал норму, правда «сам» без чувств – дух из него вон. Почему? Хе-хе. Как бы тебе Петруха доходчиво? Кулибина помнишь?
Какой дерзкий Кулибин придумал запилить в Манин станок массажёр хуеобжимного типа, не знаю, но я б ему и премию Москвы ученым дал, Нобелевку дал, и премию Мира, и Оскара дал, Пальмовую ветвь дал, и Учителя года и орденов ашановскую тележку, а будь бабой, и просто дал бы – заслужил мужик.
Там не пизда, Петруша, а шедевр на стыке электроники и половой распущенности, во!
Трухаешь с воплями Тарзана и слезами щастья. Суешь, и за хуй берется наука – умные шарики-валики ловят биотоки залупы, и стрекают обратно симметричными атомами кайфа, ласкают вознося тебя до солнца, как Икара, и ты плавишься нахуй и рухаешься без чувств. Наркотик. Половой героин.
Чувство такое – член хрустальный вдребезги о передовые технологии в манде, а в яйцах бьется, и сладко затихает малиновый звон.
Пётр, ты когда - нибудь видел улыбку родной залупы? И не увидишь. А я имел честь, дас! Лыбится будь здоров – как отоваренная вдовушка.
Ну, понятно теперь? Нихуя не понятно? Не удивительно. Я тоже с тех пор не достигал таких стратосфер наслажденья. Пробовал тут экспериментировать с подогретыми шариками из подшипника в носке, с банкой ракетного солидола – не тот цимес.
А как она стонала! У нас рождаемость дрозофил подскочила в три раза, саламандры эти икрой все аквариумы засрали – хоть засаливай.
А все почему? Маша была не просто очень искусной имитацией бабы, тонкая работа, прекрасная безупречная кукла. Она и была самая настоящая баба, только электронная и из секретной резины. Сечешь?
Ты представляешь, что эти деятелЯ с ней нахуевертили? Сиди крепче, ёбнешься. У неё как у порядочной, даже голова иногда болела! А, каково?
Ты такой записался, ждешь не дождешься, целый день в биореакторе пригорающее гавно мешаешь – выпариваешь воду, после смены радостный пиздуешь на стыковку, а тебе: «Аллё, Хьюстон, не сегодня…».
Вот он крючок бля! Цоп тебя за яйцо. И вот, ты уже малодушно обманываешь себя, что это действительно женщина, и на душе тепло от родных заёбов. Порой, у нее высыпали прыщики, а как у нее пахло в подмышках, а оттедова? О, ну ты что! Настроение могло испортиться, да, – все чин чинарем.
Ясное дело, сразу веселей полетели. Научные эксперименты ставим, ссаки с гавном в воду перегоняем и обратно, звезды сканируем, – все по делу, по плану.
Вот вскрываешь беременную саламандру и фиксируешь, как гада подыхает от безобидной невесомости, а в голове образ Маши. Окучиваешь грядки с соей, а в голове опять она.
Маша тоже не бездельничала, – на корабле лентяям нет места. Или ее ебали по штату, или она на хозяйстве – картошку перебирает, бельишко прожаривает.
Но чаще конечно ебали. Да прямо сказать, только и ебали! Постоянно кто-то парил по кораблю, пристыковавшись к Маше, визжал как обморочная свинья под ножиком, стукался башкой и мешал экспериментам.
Хотя, какие там опыты, когда только и ждешь стыковки. С земли спрашивают: как там рост кристаллов, что с нейроэндокринными ответами, что с тканями парадонта и кривой радиации на трассе? Почему доктор наложил столько швов на головы? Вы что, подводники? Короче, хуйню всякую.
Однажды, капитан вдруг воскликнул: – Атас, сеанс связи через пять минут! С родными! Все к экрану!
Да, Петро, образно выражаясь, чуть не проебали сеанс связи с родными, который самое дорогое у космонавта. Как-то все закрутилось, забылось. Реактор этот с гавном, геномы, мухи, саламандры…Ну заработались, бывает, забыли.
Машу в коробку, потому что домашние думали, что мы без баб. Моя хер меня выпустила за пределы земного притяжения, кабы знала, что бабы полетят – под сопла легла б, силовой кабель перегрызла, но не пустила. Зато теперь спокойна – подышать не выйдешь.
Сеанс скомканный вышел. Бабы плачут, а нам не грустно. Борода им на гитаре «Землян» сбацал, мы подпели. Зря.
Они вылупились, подпиздники отвесили – чезанахуй, какая трава?! Где грусть, трогательные слова, предательский блеск в глазах? Думаю, что-то они себе тогда допетрили. Баба она, ого-го…Шерлок мать его Холмс.
Вот тоже куркули на Земле. Прислали одну тёлку на восемь здоровых мужиков с нездоровыми амбициями. Ебать вас в рот и подмышки, Хьюстон, у нас проблемы! Пару раз дошло до мордобоя, кто за кем очередь занимал на Машу. Поцапались, как сраные бабы. Стыдобища!
Ладно, это одно. Ну а вагину-то запасную, почему не положили? Амортизация-то охуеть! Перегрузки на ней какие! Ебешь порой, и вдруг мысль: «Сейчас шестерёнка соскочит, и серпанёт по залупе».
Через месяц они и сами спохватились, что зря запчасть не доложили.
Счетчик на пизде им по телеметрии передал, что за месяц полета Машу девятьсот девяносто девять раз, как одна копеечка, и в эту минуту юбилей – ебут в тысячный!
Тогда нас попросили амплитуду убавить, и почаще пользоваться другими технологическими отверстиями. Да хоть бы и просто покалякать с женщиной, дать передышку системам.
– Марсы два, Марсы два. Как слышите? Телеметрия показывает, что у Маши истончилось тефлоновое напыление вагины. При таком режиме, и до Марса не хватит. Полегче, парни.
– Вас поняли. Учтем. До связи.
Капитан выключил передатчик: – Идите нахуй, счетоводы.
Однако, делать нечего, составили жесткий поёбочный график.
Вот никогда не знаешь, откуда придет беда. Ни тебе метеоритного дождя, маторы не троят, баба есть, из говна косорыловка, летим любо - дорого.
Почему им было не сделать Машу кривой, или с ужасными бородавками, или безносой?
В общем, биолог наш, по фамилии Гекк, имел глупость влюбиться в красавицу Машу. И когда из кибитки, где за шторкой снимали психическое напряжение, доносились стоны и крики, биолог становился чернее тучи.
Сам же Ромео, снимал напряжение в спальный мешок – накрахмалил будь здоров, – громыхает. А вместо дела, читал Маше за занавеской стихи и вздыхал как собака.
Бляядь, не позавидуешь мужику, так и с ума сойти недолго.
Маша же, ко всем была ровна – программа у нее такая. Вежливая, приголубит, пуговку пришьет, выслушает, даст, хошь пощупать – щупай, хошь на титьках повздыхать – валяй, поможет если не заладилось. Но любви в ней не было! Точка! И это правильно, чтоб ты мне не говорил, молодой!
Какая нахуй любовь в космосе, когда надо выполнить миссию! Потому и живых баб не посылают, и пидарасов не берут. Кумекаешь? Потом, – надо ж понимать, что это кукла.
Но Гекку, резьбу видать сорвало.
Она честно хотела ему дать, да тот не брал. Он понимаешь, хотел чтоб прелюдия, чтобы красиво, чтобы только с ним. Натурально ёбнулся! Молодой, неженатый. Не знаешь, смеяться или плакать. А ситуация накалялась.
Умный врач с ним калякал-калякал, все ему разложил за Машино устройство, деликатнейше объяснил, что любовь останется без ответа – нет такого файла хоть уссысь, и умно посоветовал выебать поскорей, пока не сломалась, и не лишать себя законного удовольствия. Вроде убедил.
А ночью, этот саботажник, икра тараканья, выблядок лягушачий, повесился. Болтается на веревочке эта блевотина и рыдает.
Мы поржали, а потом как опиздячили его, чтобы не дурил, а прямиком в шлюз в другой раз. Наливай, Петруха.
Как кончилась? Беги в ларек за второй, тогда дорасскажу. Ничё не знаю. Давай-давай, попизди мне тут! Там дальше самое интересное. Хе-хе…
— Алексей Болдырев
