Веня поднимался на седьмой без помощи лифта и не чувствовал обычного раздражения. «Это меня? Человека, который всю жизнь путал падежи, пригласили на яхту снимать свадьбу?! Неимоверно!» – он перепрыгнул через три ступеньки, возликовал самую малость, и у него пошла носом кровь.
В пролете он остановился, его охватили сомнения. Внутренний прокуратор начал извечный допрос: «Как можно было на вопрос начальника «Когда хочешь в отпуск?», ответить «в мартУ»? Ты – бессмысленный оптимист, лицом похожий на Сквидварда Тентикалса, а гардеробом – на старуху Шапокляк. На что ты надеешься в этой футболке из верблюжьей шерсти? Какая свадьба, снятая казенным дроном?! Тебе даже степлер на работе не доверят. Или сломаешь, или крайнюю плоть к галстуку пришпилишь. Причем сильно не свою. Кто вчера попросил юриста подать эпилляционную жалобу?» – Веня вопросительно уставился в облупившуюся штукатурку департамента земельных ресурсов и тут же нашелся, что ответить своему «взрослому»: «Оговорочка по Фрейду. У нашего юриста волосы на носу растут. А изо рта несет мазью для ног с запахом сыра. Не может живой человек так вонять! Будь моя воля, общался бы с такими только семафорными флажками», – последние два предложения вырвались наружу под стук чьих-то каблуков.
По лестнице спускалась начальница отдела кадров. Она ошалело посмотрела на эксцентричного подопечного в багровых соплях, развернулась и поспешила наверх, косясь через плечо.
Веня сполз по стене, задрал голову и взвыл в полголоса. Со стороны, откуда отчетливо был виден его семитский профиль, могло показаться, будто субтильный мужчина лет тридцати негромко рожает кактус.
На яхту его заманили сообщники по групповой терапии. Раз в неделю семь человек, включая Веню, лечили неврозы и фобии транзактным анализом, психодрамами и прочими умными словами. Через год занятий пара невротиков, Лена и Борис, решились поменять два своих невинных расстройства на один общий диагноз и собрались пожениться. Веню попросили снимать торжество на камеру. Он согласился, хотя после тяжелого развода при слове «свадьба» у него стреляло в боку.
Впечатлительный Веня развелся после того, как жена открыла ему дверь в питательной маске из томатов и голосом профессора Лебединского запела шлягер «Прошу меня не узнавать, когда во сне я к вам приду».
Началось все с того, что жена стала посвистывать с занятым ртом во время секса. Каким образом у нее это получалось, она объяснить затруднялась. Внезапно она уволилась и принялась сочинять сонеты про абьюзеров, сельдерейную соль и газлайтинг. Такой антигуманной ереси Веня не слыхивал даже на слете бурятских феминисток.
В какой-то момент ее чудачества перешли всякие границы. Она притащила в их постель чучело эстонского крестьянина восемнадцатого века, чтобы лучше спать. И каждую ночь Вене снилось, как того казнят на гильотине. Крестьянин никак не мог понять, что от него хотят, почему укладывают на колоду, как гуся, спрашивал, что это за шутки и почему тут чучельник… Нож с противным свистом делал свое дело, а отрубленная голова эстонца еще пять минут испуганно озиралась по сторонам.
Оказалось, все эти фокусы она затеяла из-за жилплощади. После развода лишившийся половины квартиры Веня усвоил, что не все жены одинаково полезны. В довесок ко всем своим страхам он стал побаиваться серьезных отношений.
«Нужно хорошее портфолио, а без дрона получится ерунда. Поменяешь работу, кредиты закроешь… Кто ты, в конце концов? Покемон вислоносый или право имеешь? Меняй свой жизненный сценарий, плыви за буйки. Они только в твоей голове», – вспомнил он слова своего психотерапевта. До вечера он душил этими вескими доводами, аффирмациями и прочими заклинаниями свою неудержимую трусость и таки решил взять дрон без спроса. Терапия сработала...
***
Он проснулся за полчаса до сигнала будильника. Июльский ветер слегка раздувал занавеску, но в колышущемся пузыре Вене мерещились очертания дяди Фимы из Житомира. Тот уже два года был окончательно и бесповоротно мертв, но Веня никак не мог его забыть. Хулиганы с антисемитским душком накормили дядю Фиму мочеными конскими яблоками, отчего тот немного повредился в уме. И хотя врач говорил, что подобного сорта фрукты – не слишком веская причина для умопомрачения, чуть ли не дело житейское, но дяде несколько раз в день казалось, что его хотят кастрировать адыгейцы. Он начал прятать от людей мошонку. Последние два года родственники видели его только по пояс. Это было душераздирающее зрелище.
Веня оделся, взял складную тележку и выдвинулся за дроном. Повсюду чудились зловещие знаки. Дырявые тени, сшитые из остатков ночи, пугали его своей бесформенностью. Бледная темнота добавляла привычным силуэтам устрашающей неопределенности.
«Черт знает что, а не время суток. Уже не ночь, но и еще не утро, – вздыхал он и решительно перескакивал через люки и трещины мушкетерскими выпадами. – В такое время хорошо умирать: вокруг ни души, прохладно. Шарахнет инсульт – даже не вспотеешь. И прибудешь ты, Венечка, на встречу к Творцу чистенький и без опрелостей под мышками. Интересно, после смерти можно будет болеть за «Черноморец»? Разве что в аду, в виде наказания», – привычно отвечал он сам себе и резво трусил чреслами в сторону офиса.
В техотдел, где он числился сисадмином, удалось пройти незаметно, хотя его и потряхивало, как индейца с маракасами. Первый этаж, отдельный вход и наличие ключей немного облегчили задачу: корчить из себя человека-паука не пришлось.
Чемодан с огромным сельскохозяйственным дроном, зачем-то купленным для нужд геодезии, давно пылился в кладовке. Из-за некоторой шумности его использовали всего пару-тройку раз. Жужжал бензиновый квадрокоптер не намного громче самодельного вертолета, работающего на дровах. Но крестьяне и скотина на полях были очень недовольны. В отдаленных районах пастухи даже пытались стрелять. Сначала – в «винтокрылую паскуду», а потом – в геодезистов… Веня еле вытащил квадрокоптер из чемодана, перегрузил на тележку и покатил к морю.
***
Пятнадцатиметровая парусная яхта «Провидец» ожидала гостей возле пирса. Стремительная красотка, залитая солнцем от нока до ватерлинии, блестела, как новенький скальпель. Спускаясь по склону, Веня с трудом оторвал от нее взгляд и увидел похожие на смятую постель редкие облака. Они ему не понравились. Одно несвежее облако с серой гнильцой и вовсе походило на чудовище, сошедшее со страниц Лавкрафта. Это был желудь-убийца, дубовая тварь в ермолке Сатаны, которого он так боялся в детстве. Подкроватный монстр появился еще в первом классе, после того, как папа наступил на Венину поделку из желудей и, катаясь по полу, стонал: «Убийца, убийца!».
Он отогнал скверные предчувствия и запустил дрон для проверки на суше. Отработал взлет, посадку и повороты, проверил камеру. Что-что, а кнопки нажимать он умел. «Солидно гудит, – штурман остался доволен послушной приблудой. – Прикрутить сирену, и по ночам можно запускать для имитации авианалетов на Молдавию. А ты боялся, робот Вертер недопаянный». Настроение улучшилось, он воспрял духом. Стали прибывать гости.
– Невроз – болезнь городских жителей. Все на природу, все в море! Оно вылечит и выпестует! – кричала у трапа лечившая их Лидия Михайловна, дородная женщина лет сорока. Возле нее уже стоял импозантный Петр Семенович, редкий жмот и бывший советский жиголо. В свое время он не смог оправдать завышенных ожиданий клиентов после появления порнофильмов и добровольно стал сантехником-импотентом. Он сублимировал свое продажное либидо в промтоварный фетишизм. Его возбуждала только туалетная бумага по акции и уцененные йогурты. Подорожание товаров первой необходимости он воспринимал как трагедию. А так как это происходило постоянно, из депрессии Петр Семенович почти не выходил. Разговаривал он надменно, с видом человека, который в свободное от сантехники время, подхалтуривает аудитом инвестиционных фондов. Но при этом не мог заснуть, пока кто-нибудь не возьмет его на ручки.
– Любезнейший, я сюда первым пришел, вы мне потом фото первому организуйте, – обратился он к фотографирующему Вене, как к челяди.
– За вашу деньгу – любой каприз.
– За это еще платить надо?! И в какие стоимости эта ваша музыка?
– Доллар – фото.
– За такие деньги я все отлично запомню.
К ним подошел Георгий, вышедший в тираж угрюмый актер с большой черной бородавкой на лбу. Вид у него всегда был такой, будто он впал в летаргический сон, но продолжает ходить на работу:
– Веня, меня можете снимать сколько угодно, но только не сверху. И, ради всего святого, не подходите ко мне по правую руку. Вы же знаете, у меня боязнь предметов, расположенных справа.
Жорж мрачнел и менялся в лице, если вспоминал, что его отец, столичный театрал, погиб в командировке в Верхнюю Пышму от самопроизвольного выпадения глазных яблок. Что такого показали ему верхние пышмовцы, осталось загадкой. По версии следствия, тогда в местном театре давали «Бесприданницу» в артхаусной постановке. Там Лариса Дмитриевна умирает в самом начале при виде Паратова с усами, украденными у Гитлера сворой цыган. Оставшиеся два часа Карандышев в образе мешка с грязным бельем грациозно исполняет танец скорби и съедает кальсоны Мокия Парменыча. Танец печальный и одновременно прекрасный, как геноцид цыган всевозможными доброжелателями, вызывал у зрителей необратимый катарсис. Но эта версия многим экспертам казалась неправдоподобной: постановки такого масштаба дарования в провинции быть не могло…
Карп Мухин приехал в плавках и на самокате. Все долго гадали, откуда он достанет подарок.
– Как вы думаете, Вениамин, свадебный купальник невесты будет наполовину полон или наполовину пуст? – здороваясь, шепнул он через прорезь ехидной улыбки, намекая на не первую свежесть новобрачной.
Веня отделался кислой улыбкой. Он всегда избегал этого озабоченного душнилу с восторженно-нездоровым лицом человека, бреющего по вечерам персики с сугубо аморальными намерениями. По словам Мухина, он когда-то работал светочем в литературном журнале. Но за оскорбительно низкую зарплату находил в себе силы только вредить, и через каких-то пару лет снизил общий культурный уровень подписчиков до отрицательного значения. Его подвергли резкой критике и остракизму за публикацию эссе «Депиляция домашней козы для участия в научном эксперименте». Знающие люди утверждали, что эксперимент имел очень мало общего с наукой. Карп был готов брить все, у чего прощупывается пульс.
Предпоследними приехали Маша с Пашей, почетные свидетели, а за ними – молодожены с родителями жениха. Отец, худощавый старичок с налитыми кровью глазами, ничего не говорил, а только остервенело чесался. Оказалось, невеста Леночка навертела на голове такой «помпадур», что у свекра, потомственного парикмахера и самого здорового человека среди присутствующих, начался опоясывающий лишай, когда он благословлял молодых. Поэтому он беспрерывно скребся и порывался пару раз поджечь фату, чтобы развидеть залакированные пукли невестки.
Когда все собрались, Веня устроил построение на пирсе в одну шеренгу:
– Не шевелитесь! Улыбочку! Сейчас вылетит птичка! – с этими словами он запустил своего птеродактиля...
Невротики резко перестали улыбаться, лихорадочно заметались и подняли невнятный клекот, чем нарушили задуманную Веней композицию. Старичок вообще прикрыл голову руками, с истошным воплем попятился на полусогнутых ножках и свалился в воду. Но вместо того, чтобы плыть, стал чесаться и пошел ко дну. Его почтенная супруга, убоявшись, как бы он не спутался там с какой-нибудь медузой Горгонер, прыгнула за ним. В тот же момент с яхты в воду полетел спасательный круг. Над собравшимися бородатой глыбой возвышался капитан, просоленный морской волк и щеголь. Он улыбался и махал рукой в летающую камеру так, будто он – тамада и сам придумал этот задорный конкурс.
Когда суета со спасением закончилась, капитан пышными словесами пригласил всех на борт.
– Отличная свадьба, сынок! – единственное, что сказал выловленный багром старик-отец, стукнул Борю по шее и уехал вместе с женой домой.
Все угомонились, только когда яхта вышла в море. Штиль держался уже третий день, и о парусах можно было не вспоминать. Мерное пение мотора, ласковый плеск моря и накрытый стол способствовали успокоению. Зазвучали тосты, капитан включил музыку, жизнь, в общих чертах, налаживалась. Веня выпил пару рюмочек какой-то марочной косорыловки, но все равно сидел, как оплеванный. Дрон ему запускать запретили.
– Почему вы не отключили на нем отпугиватель птиц? – шепотом спросил его Паша, когда причитания поутихли.
– А разве он там есть?
– Сто сорок процентов. Я продавал такие в одной мутной конторке.
– И как его выключить?
– Не знаю. Я проработал там всего три часа, – в свои тридцать пять Паша был всесторонне недоразвитым человеком. Он весьма успешно бросал все, что начинал. Это был прокрастинатор от бога. Паша откладывал на понедельник даже естественные оправления.
Веня присмотрелся к устройству дрона, дернул какой-то проводок и, предупредив всех особо нервических, запустил. Звук стал в несколько раз тише.
– Так гораздо лучше. А то свадьба еще не началась, а уже похожа на поминки по адекватности, – обрадовалась Лидия Михайловна. – Давайте позировать…
***
На банке, километрах в пяти от берега, капитан заглушил мотор и бросил якорь. Пока провозглашали очередной тост за здоровье чуть не усопших родителей, Веня поднял дрон на максимальную высоту, чтобы снять панораму, и пошел на нос.
К его изумлению, там загорала совершенно голая женщина интеллигентного вида. Ее волосы, черные, как Венина зависть к большому негритянскому пенису, ниспадали на хрупкие смуглые плечи. Тяжелые груди изумительной формы пытались опровергнуть гравитацию. Ниже, где темнел квадратик интимной стрижки «Малевич», он даже старался не смотреть во избежание конфуза.
«Казни египетские! Да они настоящие! А ведь ей годков-то – ого-го, не меньше тридцати одного. Интересно, а соски бархатистые?» – ему ужасно захотелось припасть к ним в ознакомительных целях.
– Здравствуйте, а я Вениамина, – смущенно представился он. – Простите, Вениамин. Снимаю тут эту вакханалию, и иногда путаю падежей… Я уже здесь полдня, но вас почему-то не видел...
– Очень приятно, я – Роза, коллега Лидии. Я спала в каюте, – она приподнялась на локтях, и грудь стала еще красивее. – То, что вы сказали про падежи, очень интересно. Я как раз сейчас работаю над этой проблематикой.
– И что вы можете обо мне сказать?
– Так сразу?
– А почему нет?
– Если кратко, то путаница падежей неразрывно связана с ущербностью бытия. Жизнь рушится и не способна выразить себя в правильных грамматических формах. За изъянами синтаксиса часто обнаруживаются дефекты души, за разбродом окончаний – скрытые пороки и распущенность. Безграмотный человек на поверку оказывается нравственно неполноценным, а иногда отвратительным. Вот вы что любите делать, когда никто не видит?
– Ну…письмы счастья рассылать, например.
– С ошибками?!
– Не без этого…
– Боже, а вы еще омерзительней, чем кажетесь! Но мне это даже нравится, ужасно не люблю святош. Где порок, там и страсть, – улыбнулась она так обворожительно, что у Вени екнуло все тело.
– Еще у нас на рынке торгует семейство слепых грузинов, – решил он закрепить эффект. – Иногда я могу набрать у них всяких там раков, кальмаров и рыбов, а заплатить венесуэльскими боливарами.
– Простите, как вы сейчас сказали? Грузинов? Это…это… Как же его… черт…- она изумленно застыла на полуслове. – У меня сейчас от восторга случился приступ прескевю. Представляете? Я хочу выразиться одним емким словом и не могу его вспомнить, вертится на языке. Это такая многозначная фигура речи, очень подходящая к вашей ситуации…
– Странно… Но у меня такая же пердимонокль. Знакомое словцо, хлесткое – и ни в какую, – растерянно разулыбался Веня.
– Господи, – восхищенно простонала она, – пердимонокль мужского рода…Вы чудовище!
– Вы мне льстите, – потупился он. – Не такое уж чудовище. По утрам я обычно чувствую себя рядовым ничтожеством. К обеду, правда, могу выпить три литра пива, смотреть в узоры на обоях и думать, что я – дуршлаг. А вот по вечерам случается, что и безумствую: пытаюсь чихнуть с открытыми глазами или представляю себя негром-угольком, который забавляется со своей угольчихой… Если бы не этот шнобель, выпирающий за горизонт событий…
– Перестаньте, у вас чудный орлиный профиль, – и тут она рассмеялась так, что Веня от неожиданности выронил пульт и не заметил, как тот соскользнул в море. Смех был такой, будто пожилой осел подавился морковью. Ржала она долго и с надрывом. Вене казалось, еще чуть-чуть и ее нездоровый хохот перейдет в рыдания, а потом – в приступ диареи и неисправимое плоскостопие.
Вдруг Роза заткнулась. Нарастающий свист разрезал ножом возникшую тишину. Веня всегда боялся свистящих звуков. Дом его родителей сгорел во время концерта, когда отец повел всю семью на фестиваль художественного свиста в дом культуры мукомолов. После пожара, если кто-то насвистывал у них дома «Wind of change» или «Отель Калифорния», папа подавал на него в суд или падал со шкафа в знак протеста.
Веня поднял голову и увидел пикирующий с высоты птичьего полета квадрокоптер. По его расчетам, летающая газонокосилка должна была упасть прямо на Розу и порубать ее на фрагменты, которые по отдельности утратили бы привлекательность, присущую цельной картине.
– Воздух! – крикнул он и неловко шлепнулся на нее, как медуза на камень, облепляя собой. На его счастье, дрон до них не долетел, а вошел в нос чуть ниже ватерлинии. Удар был такой, будто они налетели на скалы. Послышался треск ломающегося пластика. Веня прикинулся ветошью и медленно сполз с Розы, цепляясь за все выпуклости сразу. «Очень, очень бархатистые», – отметил он, вставая. Ухо горело от соприкосновения с прекрасным. Он перегнулся через борт и увидел огромную брешь в лодке, через которую хлынула вода.
Потрясенная Роза вскочила и схватилась за полотенце:
– Моя яхта! Урод, ты что наделал? Это…это… Да что за напасть, я не могу вспомнить это слово!
– Так все-таки урод… А как же «чудный орлиный профиль»? Я всегда подозревал, что женщинам верить нельзя. Минуточку... Так это ваша лодка? Понятненько… Я бы тоже расстроился. Когда вода льется вовнутрь, а ты ничего не можешь сделать, это довольно неприятно. Очень похоже на энурез в светлое время суток...
– Избавьте меня от миазмов ваших слабоумных сентенций! Поговорим, когда вы купите мне новую яхту. Я как раз хотела шпангоуты другого цвета.
– Обращайтесь лет через пять. Я как раз выйду из тюрьмы за кражу дрона, – еле слышно выдавил Веня и, оседая на палубу, обхватил руками свою непутевую голову.
***
Лодка быстро кренилась на нос, невротики верещали и разбирали спасательные жилеты. С кормы доносились голоса:
– Без паники! – призывала Лидия Михайловна. – Только без паники!
– Это вы говорите нам, профессиональным паникерам?! Ор-р-ригинально! – рычал сантехник-импотент.
– Это все Веня! Он совсем холерик и не лечится! Какого Фрейда ему вообще доверили эту хреновину? Давайте ему набарабаним по фотокарточке! – разорялся Мухин.
– И что это даст? – тихо вопрошала Маша.
– Юнг его знает... Просто всегда хотел сломать ему его еврейский нос, а тут еще и за дело!
– Карп, рыба моя, успокойтесь. У вас пукан ревет, как тигр…
«А вдруг дрон еще можно спасти?» – осенило Веню, и он без колебаний прыгнул в воду. Глубина оглушила его. От квадрокоптера остались только неприятные воспоминания – в пробоине было пусто. Он нырял несколько раз и, поднимаясь, видел, что в названии «Провидец» не хватает литер «о» и «р». К тому же у буквы «в» отвалилась вертикальная черта. Получившееся слово ошеломило Веню до судорог в яичках. В шести оставшихся грустных буквах емко и правдиво уложилась текущая ситуация. А так же вся корявая Венина жизнь. Ее безнадежная бездарность и абсолютная ненужность… Он осознал, что терять ему особо нечего. А значит, нечего и бояться. Веня вылез на кормовой транец другим человеком.
Вода неумолимо прибывала. Когда часть кокпита ушла под воду, лодка вдруг перестала погружаться. Все сгрудились на торчащей из воды корме, пытаясь найти хоть один выживший телефон. Радиостанция не работала. Капитан чинить ее отказался, сославшись на боязнь воды и электричества.
С лиц присутствующих Мунк мог бы запросто написать свой «Крик» куда как живописнее. Жорж пытался проснуться, в отчаянии дергая себя за бородавку.
– Что будем делать? До берега далеко, в тузик поместится только четверо. До спасателей я не дозвонился, – капитан растерял свой бравый вид и напоминал бородатый бурдюк в морской фуражке.
– Ребята, давайте все спокойно сядем, вы опишете свои переживания, и мы их проанализируем, – предложила Лидия Михайловна.
– Вот правильно говорят, что все психотерапевты немного того, – прокомментировала предложенное Маша.
– Мы сейчас проработаем все ваши психологические травмы, и найдем корень проблемы.
– У нас одна проблема – мы тонем! – закричал Паша.
– Давайте об этом поговорим. Это просто сценарная пощечина. Мы тонем, это нормально. Нужно принять это как данность.
Невротики окрысились и заголосили, перекрикивая друг друга:
– Кажется, у кого-то засвистела фляга!
– Как вы там говорили, море нас выпестует? Выпестовало! Хрен теперь отстираешься!
– Утонуть в день собственной свадьбы – отличное начало семейной жизни!
– Хватит! Здесь уже нет ваших подопытных. Мы – потенциальная клиентура старухи с косой, а вы тут со своими сценарными затрещинами…
– Послушайте меня, – заговорил вдруг Веня с непривычной для всех уверенностью в голосе. – Я официально заявляю, нам всем «ПЗИДЕЦ». Да, именно это плохо выговариваемое слово. Так теперь называется эта посудина, я видел… А это означает, что мы умрем нелепо и страшно. Нашу смерть квалифицируют, как тупость, совершенную по предварительному сговору. Может, нас во сне склюют чайки, или мы усолеем насмерть, но так оно и будет. Короче, оставаться здесь я не намерен.
– Я вспомнила! Вспомнила это похабное слово! – радостно завопила Роза, до этого спокойно наблюдавшая за всем балаганом. – Боже, какое облегчение! Хоть какая-то от вас польза, – почти беззлобно взглянула она на Веню.
– Капитан, спускайте тузик на воду. Туда сядут женщины. Мужчины в жилетах поплывут рядом, – твердо проговорил Веня, но слушать его не захотели.
– Вениамин, почему ты не лечился амбулаторно? – только и спросил гнусный Мухин, и все продолжили паникерствовать, как ни в чем не бывало.
– Пока яхта на плаву, я предлагаю отложить переправу, - веско сказал Паша.
– Я не умею плавать! Я плыву на тузике и баста! – взбурлил сантехник.
– Петр Семенович, ну куда вы лезете со своей импотенцией? От нас с Леночкой хоть потомство будет, а от вас уже какая польза? Вы свое пожили, тоните уже с богом.
– Пусть капитан решает, кто плывет на лодке, - предложила Маша.
– У меня боязнь ответственности, я не могу принимать такие решения! – фальцетом пропищал морской волк, который на глазах превращался в морскую свинку. На секунду все смолкли. Изумился даже Жорж:
– У нас у всех на вышке неблагополучно, но вы что, совсем долбоклюй? Какого черта вы полезли в капитаны с таким букетом?
– А давайте ему по кокарде набарабаним!
– Бедный капитанчик… Эта фобия запросто лечится. Я могу провести вам сеанс Эриксоновского гипноза прямо сейчас, – погладила капитана по голове Лидия. – Сто евро в час. У вас есть с собой сто евро, миленький?
– Я этой полоумной сейчас все патлы повыдергаю! – подала истеричный голос невеста. – Боря, если мы сегодня утонем, брачной ночи не будет! У тебя будет секс только с моллюсками. Растлишь языком какую-нибудь устрицу – и баиньки. Господи, у меня всего лишь была боязнь деревянных пуговиц! Зачем я поперлась в эту терапию?! Глаза б мои ее не видели!
Веня не сказал больше ни слова. Он прыгнул в воду и поплыл в сторону берега. Через полчаса сзади послышались ритмичные шлепки. Веня обернулся – кто-то плыл за ним превосходным кролем. Он прибавил ходу, отчаянно молотя конечностями, но его догнали. Это была Роза.
– Вениамин, с такой техникой гребка вы быстро утонете. А я не могу вам этого позволить. Кто мне тогда купит яхту? – она улыбалась совершенно умопомрачительно.
– Розамунда, вы – чудесная женщина. И я пригласил бы вас на кофе, если бы не ваш смех…
– Я лечилась от этого всю жизнь. Пять лет уже не было приступов. Вы взволновали меня по-настоящему, и вот он прорвался. Может, я куплю вам беруши, и мы выпьем что-нибудь покрепче кофе?
– Кроме барабанных перепонок мне терять нечего. А вам-то это зачем? Денег на яхту у меня все равно нет.
– За лодку можете не волноваться, через час ее вытащат. Я сразу позвонила, кому надо. Вы спрашиваете, зачем это мне? Точно не знаю. Но даже сильной женщине иногда хочется бросить все и побыть чьей-нибудь угольчихой…
Низкое солнце задержалось у горизонта, чтобы они не сбились с пути. Впереди алел приближающийся город…
© mobilshark
