Дело было в середине 90-х. Я тогда работала в фирме по оптовой торговле алкоголем. Гнали составы водки и продавали. Владельцами фирмы были лица кавказской национальности. Ну нормальные такие лица, симпатичные.
Но в силу национальных традиций, они бдительно следили за нравственностью работниц. Особенно за моей, потому что я была замужем, и еще на должности исполнительного директора. Нарушением нравственности я не сильно грешила, хотя, по мнению начальства, одевалась непотребно. Каждый раз, глядя на меня, старший владелец бизнеса с прекрасным именем Аладдин, только горестно вздыхал:
— Ай, как тебя муж из дома выпускает? Ты же голый, савсэм голый…
Однажды, теплым летним днем, во Владивосток приехали с цирковой программой кавказские богатыри — земляки нашего начальства. Конечно, фирма выступила спонсором: скупили половину билетов в цирке, наняли местное телевидение, позаботились о рекламе.
И всем работникам настрого приказали: явка в цирк обязательна. Всем прийти красивыми и трезвыми. Ну не вопрос, мы всегда были красивыми, с глазами до ушей — 90-е же на дворе.
В середине дня нас забрали с работы, и на микроавтобусах организованно отвезли в цирк. Там раздали девушкам по букету цветов, опустошив соседний ларек, и приказали после каждого номера выходить и вручать. И аплодировать побольше.
Все места в цирке были заняты представителями диаспоры. Богатырей было трое, старшему лет 16. Они таскали гири, штанги и прочие тяжести. Оператор местного телевидения снимал эти подвиги. Диаспора дружно аплодировала. Аладдин дирижировал вручением цветов, после номера показывая, кто должен идти к богатырям. Все были довольны.
Вот наступила очередь Вали-кассирши и моя. Я торжественно двинулась с букетом к арене, Валя-кассирша впереди меня. И тут ведущий объявил:
— А сейчас наш Чингизик будет держать на прессе вес в сто килограммов!
Схватил меня за руку, и затащил, блядь, буквально, на арену. Чингизик, который лет 16-ти, лег головой и ногами на тумбы, на него положили доску, а потом поставили меня. Бабы взоржали: во мне было 60 кило. Ведущий мощно спиздел.
Диаспора во главе с Аладдином схватилась за головы. С их точки зрения, было от чего: на мне красовалась юбка, больше похожая на набедренную повязку, да еще и расклешенная. Под юбкой, соответственно, стринги.
И вот стою я на Чингизике, на шпильках, свечу задом, помахиваю цветами для равновесия, ржу с риском свалиться, неубедительно изображаю центнер. Бабы тоже ржут, диаспора грустит, Чингизик радостный смотрит мне под юбку, а оператор с местного ТВ подбирается снизу…
Потом меня сняли с Чингизика, и ржали до самого конца. После представления мы с девчонками пошли в клуб, и плясали там вокруг пилонов. Хули уже, стриптиз и так фактически состоялся.
Домой я пришла в середине ночи, в сомнительном состоянии. На вопрос мужа, где была, ответила:
— Завтра по телевизору увидишь.
Назвала время, канал, и рухнула спать.
Наутро поехала на работу. Там сидел унылый Аладдин, пил коньяк, невзирая на религию, смотрел запись, и приговаривал в ужасе:
— Ты голый, савсэм голый… Наш дыректор в телевизоре савсэм с голый жопой... Какой позор!
Дома почти то же самое, только без акцента, повторил муж, глядя местную передачу. Я просветила всем внутренним миром.
Это были 90-е, и там было другое телевидение. Сейчас такого не увидишь.
Меня нисколько не смутило оголение на публике и то, что моя задница прославилась на весь Владивосток - не тот характер. Но страшно обидело, что обозвали центнером.
- Уж конечно, Валю-кассиршу он на Чингизика не поставил, - долго еще жаловалась я подругам. - А она ведь со мной рядом была, тоже цветы вручала. Пожалел пацана, шоу устроил. А теперь все соседи думают, что я вешу сто кило.
С тех пор недоверчиво отношусь к телевизору, цирку и богатырям.
