90-е годы. Время всеобщего недоверия и настороженности. Время криминальных разборок и ментовского беспредела. Время, когда на стук в дверь сначала стреляли, а потом смотрели кто там. Ну или почти так…
31 декабря, примерно половина одиннадцатого вечера. Идём с женой и ребенком к друзьям в частный сектор, праздновать Новый Год. В руках сумки с закуской и алкоголем. Спешим, так как время поджимает.
На улице мороз, градусов 15 и слабый, такой лубочный-рождественский снежок. Короче зимняя сказка как нам ее рисовали и в книгах, и в кино.
На улице очень редкие прохожие, так же, как и мы, спешат к местам встречи Нового Года. Автобусы уже не ходят. Такси в провинциальном городке отсутствует как класс и машин на улицах практически нет.
Мы почти уже добрались до дома друзей и тут к нам подходит мужик лет 30-ти. Конечно датый, и датый основательно, практически уже «синий». Причем синий не только от вина, но и от холода. Одет в свитер, брюки и носки!!! Обуви нет!!! Верхней одежды нет!!! Шапки тоже нет!!!
Ну, понятно, бомбанули мужика, но тот с ходу начинает нам втирать заплетающимся языком: «Я тут покурить вышел и заблудился. Помогите» и смотрит на нас жалобно.
Мы с женой, если говорить культурно, были крайне изумлены, а если по простому, то ох#$@и.
Мужик нам сбиваясь рассказывает, что его привезли в первый раз, к каким-то знакомым знакомых отмечать праздник. До этого он здесь никогда не был. Отмечать начали пораньше, ну и наотмечались с опережением графика. Еще президент не выступал, а они уже устали чокаться и плясать.
Мужичок видно утомился сильнее всех. Вот и вышел разгоряченный на крыльцо дома покурить и освежится. И тут, на беду, его затошнило. Чтобы не облевать крыльцо гостеприимных хозяев, он побежал по улице подальше от дома, теряя на ходу тапки и не прижившуюся в организме закуску.
Так и передвигался по улице периодически орошая сугробы. Когда полегчало, мужик понял, что не знает, из какого дома выбежал. Стал замерзать, а что делать, с пьяных глаз не сообразит.
Постучался в один дом, его грубо послали. Постучался в другой, радостно сказали подождать. Сейчас, мол, всех позову и мы тебе толпой поможем. Поможем понять, как нехорошо мешать добрым людям весело встречать зимний праздник.
Мужик хоть и был пьян, но сообразил, что ждать коллективной помощи не стоит. Все же инстинкт самосохранения оказался сильнее алкоголя и он убежал.
И вот он пьяный и жалкий, босой и замерзший, стоит перед нами. Просит помощи и участия. А до Нового Года остаётся меньше часа.
Этот мужик, жена и дочь смотрят на меня как на волшебника, который должен явить чудо. Вернуть мужика в его компанию и успеть с семьей за праздничный стол. А я смотрю на них и мне очень хочется пер#$@ать этому пьяному мудаку и пойти праздновать. Но в тот же момент я ясно осознаю, что если мы уйдем, то он может замерзнуть. Насмерть. И мы не сможем радоваться Новому Году, зная, что эта пьяная сука замерзает в сугробе.
Начинаю перебирать варианты спасения «обморозка».
Тащить его к друзьям? Значит испортить праздник и им тоже. Вести его к себе домой? Далеко и праздник тогда испорчен окончательно. Одеть его в вещи друзей или свои и отправить хоть в скорую, хоть в вытрезвитель? Потом хрен вернешь шмотки, да и заблудится может с печальным результатом.
И тут меня осенило. Снег!!! Лубочный, мать его, рождественский снежок! А главное — следы на этом снегу!
Как охотничий пес несся я по следам босых ног. И не так уж и далеко нашлись и припорошенные тапки, и жеваная закуска, и, о чудо, потерявшийся дом. А на крыльце уже слышны разборки: «Кто обидел Толика? Куда он делся? Он же в нашем городе ни кого не знает. Что делать-то теперь?»
А этот у#$@к, то есть удивительный человек, услышав друзей, кричит им радостным голосом: «Пацаны я здесь! Я нашелся!»
Компания смотрит на босого товарища и спрашивает. «Тебя что за суки раздели? Говори где, мы им бошки поотшибаем». И смотрят на меня так недружественно.
Толян объяснил друзьям ситуацию и нашу роль в ней. Взгляды стали добрее и нас стали звать за стол, чтоб отблагодарить за спасение друга. С трудом отбились от предложения, нас ведь люди ждут, и бегом рванули к друзьям.
За стол успели в последние минуты. Быстро расставили праздничные блюда и напитки. Старый год провожали уже под речь президента, по ускоренной программе, не закусывая. Друзьям наскоро рассказали причину нашего опоздания, посмеялись. Под звон курантов выпили шампанского, потом под холодные закуски водочки. Жизнь стала возвращаться в привычное русло. Жены принесли горячее и мы наконец собрались как следует закусить. Долгий звонок в дверь прервал наше застолье.
Товарищ пошел узнавать, кого там принесло. Через пару минут он вернулся с Толиком и еще двумя пацанами. А те, со словами: « Мы это… Отблагодарить вас пришли», выставляют на стол какую-то неимоверную кучу дорогих импортных напитков, фруктов, шоколада. По тем временам на две-три средние зарплаты.
Я смотрю на эту гору деликатесов, мысленно уже пожирая это изобилие. Всё-таки толком ещё не поели. В голове одна мысль и я её озвучиваю «А вы как нас нашли то?». «Так по следам, как и ты», — радостно заявляет Толик.
Естественно, ребят пригласили за стол. С такими-то дарами. Принесли стулья, столовые приборы. Разложили деликатесы на столе. Я еле успевал глотать слюну, а Толик долго толкал речь о том, какие мы молодцы, и как он нам благодарен. В знак особой признательности он решил выпить за наше здоровье стоя и неловко встал, опрокинув неустойчивый стол-книжку.
С безмерной тоской я смотрел на перемешанные салат оливье и селёдку под шубой, котлеты с картошкой и сервелат, голубцы и маринованные грибочки, мясо по-французски и фрукты. Всё это украшали битая посуда и разлитый алкоголь.
Горе моё было столь велико, что я не слышал вздох огорчения и боли, раздавшийся после случившейся драмы. Я не видел еле сдерживаемых слёз в глазах жен, которые готовили этот стол. Я просто смотрел на Толика, открывающего рот, и хотел его убить.
Некоторое время спустя я понял, что он как заведенный твердит: «Извините, я случайно. Пойдемте к нам, у нас там всё есть. Простите, я ненарочно. Идемте, там много».
Короче говоря, мы навели какой-никакой порядок и пошли в незнакомый коллектив. Народу было много, человек двадцать. Столы ломились от яств и приняли нас очень хорошо. А после рассказа о перевернутом столе, каждый пытался с нами выпить и запихнуть в нас что-нибудь вкусненькое.
Веселились два дня, перезнакомились и подружились. А главное, с тех пор у нас жесткое правило — никаких столов-книжек.
