— Ты знаешь что такое под пулями по пластунски? Ты знаешь что такое саперная лопатка в горле врага? Ты знаешь что такое зной, жажда, и кровь хлещущащая из шеи? Ты пробовал человека на вкус, сопляк?
Слюна текла по глупому лицу дауненка. Он, конечно, не знал ничего. Но Ивану- охраннику интерната было все равно. Он был погружен в мрачные воспоминания своей войны.
- Ты не мужчина. Идиот, ты просто никчемная тварь- Иван расходился все боле и боле- Пока ты в силах иди и умри! Пока в твой мозг не сделал из тебя бесполезную овощь, умри. Убей себя, дебил херов.
Причиной усиленного воспитания была кровавая чушка которой больной малыш кашлянул на белый китель охранника. Иван каждый год в день штурма дворца Амина и других боевых праздников одевал белый китель, цеплял на пояс кортик, пересчитывал патроны в ящике стола, причесывался, отсиживал положенные часы на работе, и шел на танцы в клуб «Кому за тридцать». «Не повезло в смерти повезет в любви»- любил приговаривать сам себе Иван, когда под столом вахты разливал в два стакана себе красное вино победы- как называл Иван перцовую настойку.
Выпивал аккурат за четыре приема бутылку, непременно закусывал кусочком блокадной нормы, которую брал в столовой каждое утро, протягивал под стол ноги в начищенных сапогах, расправлял руками лампасы и смотрел в окно. Вспоминал Иван свою войну, и песок и пепел. Кружились в глазах его картины боевых друзей, свистели пули в памяти, взрывались гранаты и хрипели убитые духи.
Иван затер кровавое туберкулезное пятно на кителе посмотрел за окно, там возле ворот кучкой стояли и мерзли даунята.
Любил Иван распорядок не пускал отсталых без сменной обуви или на три минуты опоздавших, так и стояли они и в мороз и в зной под воротами, пока учителка их, бабье сердце, не впускала, крича и ругаясь на Иванов распорядок. Иной раз у самого Ивана сжималась душевная мышца, хотелось запустить маленьких уродцев. Но на войне как на войне- отстающих нет.
Сегодня ждали Ивана танцы, он уже представлял как подойдет к Максимке- диджею местного дома культуры, протянет ему мятую сторублевку и попросит включить свою песню. А после разойдется душа Ивана встанет он посреди танцплощадки закинет руки за голову и пойдет давать круги вокруг поварихи Татьяны, хрипло сипя «аспода афитцерыыы».
Офицером Иван не был в своей жизни отданной армию Дослужился он до прапорщика, создал семью, для укрепления общества, воспитал ремнем и пряником двух детей, воспитал и отказался от них, когда юные Иванычи оказались по здоровью к армии не годны. Долго уговаривал Иван военкома чтобы пошло его потомство в ряды вооруженных сил, плакали Тима и Дима, стояли перед армейским начальством на коленях. Но порядок есть порядок, если не годны сиамские близнецы к службе, значит и не примерять им кители и тельняшки, не вышагивать по городу на парадах. Не рубить врагов шашкой и метким выстрелом, не служить Великой России своей никогда.
Тогда то и написал Иван отказ от детей, и в первый раз в жизни опрокинул сто грамм горькой. Из семьи прапорщик ушел, в глаза военным товарищем из-за потомства неполноценного смотреть не смог, и простился навсегда телом с армией. А душа Ивана всегда в казарме жила, не вытравить этого было.
Поселился Иван в пригороде военного городка. Починил себе домик старый, купленный на похоронные, и стал растить на ровных грядках всякий овощ. Все всегда в доме расставлено и ухожено. Если приходила для сексуальных связей женщина, то Иван клал на кровать клеенку а после и специальную простынь- черную, чтобы капельки семени потом можно было застирать и отмыть как грех с души. Правда женщин у Ивана уже год как не было. В последнее время шалили старые раны. Не выдерживал Иван долгого ухаживания, и напивался к концу вечера до пьяну и нес избраннице своей не любовный выплеск, а воспоминания о штурмах и отступлениях. И все силился показать шрам как раз рядом с коричневой выемкой анального отверстия. Женщины от этого были не в восторге и разбегались от Ивана кто куда- кто к таксисту Николаю, кто к машинисту электропоезда Петру.
Но сегодня ему должно было повезти. Прозвенел будильник 6 часов вечера, поправил Иван расческой седеющую волось, дунул между ее зубьями, сунул в трусы морковь, для придания нужной формы и пошел в клуб.
Погода на дворе была склочная. Дрались за солнце одна туча с другой, как борются стаи мошки над убитым животным. Мелкий лил дождь, серостью затапливала осень фасады домов, стучала людям в окна, как настырная цыганка. Никто осени не открывал, вот и отыгрывалась она на Иване.
Скинув склизкие капли со шляпы, Иван толчком открыл дубовую дверь ДК, раздоровался с тех персоналом, смахнул платком грязь с сапог и поднялся на второй этаж. Но не только осень и даунята решили поиздеваться над Иваном, танцы непривычно начались с минуты молчания, погибла сварившись в собственной ванной повариха Татьяна. В за внесли бутыль водки и три мужчины- Иван, Петр и Николай опрокинули поминочные. Помолчав немного решили включать музыку. Тема вечера была «Жизнь продолжается» и мужики с дамами начали отбивать твист под напевы из динамиков. И уже было хотел Иван подойти со своей извечной сторублевкой к диджею Максимке, но заметил что вместо спортивного парня стоит за пультом девка, но такой красоты, от которой сдулся весь шарм с танцоров как воздух из шарика. Выйдя в осень к ближайшему магазинчику, лихорадочно высыпав мелочь на прилавок, схватил Иван бутылку перцовки и опрокинул ее прямо там, на глазах у толстой продавщицы. Выпил Иван для храбрости и повело его. Не помнил он вечера. Да только поутру проснулся не один, как обычно, а рядышком с юным телом новой диджейши местного клуба «Кому за тридцать». В комнате был беспорядок: валялись женские туфельки и банки из под коктейлей на полу, на порванной шторке висела кровавая сопля, а на столе валялись бычки.
Проснулась красота, потянула ручки к Ивану, обхватила за шею его и начала целовать нежно, как в последний раз. Звали девушку Алина, Называла она Ивана на своем непонятном языке- олдовым, фриком, угарным типом и несла и несла свою юную чушь. Заколотилось у Ивана сердце. Понял старик настигла его любовь, что пряталась всю жизнь где-то за спиной. Вытянулся Иван, прошелся по комнате, посмотрел на свой китель и увидел он, что на белом кителе красуется теперь рвань и какой-то символ, похожий на куриную лапку. Вышел он на крыльцо избы отдышался, посмотрел на грядки, «нужно на зиму взлопатить» скользнула в его голове мысль. Посмотрел Иван на небо, пытался разглядеть на нем радугу, да только не видел ее Иван уже много лет, как будто нарушился небесный завет с ним. Постоял подумал немного, вернулся в дом- Алина кокетливо поправляла колготки в стяжках и улыбалась – олдовому фрику Ивану.
- Сядь погрейся к печурке, Алин. А то погода зяблая, простудишься как вечера вести будешь?- Иван ласково подвел девушку к открытой створке печи.- А я пока дров подкину, сиди грейся, хочешь вот коньяку опрокинь
Еще раз обвел Иван взглядом взрыхленный любовью быт. Порылся немного в столе, пересчитал на сухой руке патроны. Подошел и с бумажкой и дровишками незаметно подкинул их в печь.
- а я пока покурю пойду.- Алина глупо улыбалась и наклонилась всем лицом к огню.
Выйдя на крыльцо Иван постоял с минуты три посмотрел в осеннее время. Как же не вовремя приходят к людям чувства. Уже догорел, уже разорван и перешит, а все темяшится в груди никчемное тепло, говоришь себе- хватит, уже седина, а все бьешься как рыба под льдом удушенная. Нет, не вовремя, ведь работы еще непочатый край, и… Из дома вырвалось в небо три взрыва. Взорвались патроны. Иванова война отгремела последними выстрелами.
Иван зашел в комнату, на полу с изуродованным лицом лежал труп девушки. Обои были забрызганы кровью. Иван прибрался, завернул Алину в ковер- вечером собрался к пруду отнести. Достал из заначки бутылку вина победы, разлил в два стакана, выпил аккурат в четыре приема, поправил волось на голове. Переоделся и пошел грядки вскапывать. Всякому чувству свое время, всякой жизни свой конец. А земле уход и уважение требуется.
Автор: Безнадёгин
