Решили мы как-то с Олегом Голдуевым поработать с одной моделькой с апрельского кастинга‘2007. Моделька была софтовая, поэтому был смысл поснимать простеньких сюжетов ради фильмов для всяких телеканалов.
Заехали за ней и отправились за город, на природу. Надеялись обнаружить место близко к Москве, но с наскока найти не получилось. Тады поехали туда, куда всегда.
Пить водку она начала ещё в Люберцах, на выезде из Москвы. Пьянством по причине тяжёлых жизненных обстоятельств она гордилась. Бойко болтала по-турецки и постепенно перешла на любимую тему – тюремное заключение своего «любимого». Его посадили в Турции за торговлю кокаином.
Будучи москвичкой она говорила по-русски аж с акцентом. Часто отвечала по-турецки, хотя я спрашивал по-русски. Объяснялось это просто – она провела долгое время в Турции, где и собиралась замуж, пока кандидата в мужья не приняли. Принимали жениха с пафосом. Будущую модель тоже продержали 5 дней в тюрьме, о чём она каждые 20 минут нам напоминала, причём весь день.
Включила у себя на мобильнике заунывную трещащую мелодию про «боль в душе». Скоро у меня заболело левое ухо, а после и вся голова.
На автозаправке спросила у меня телефонный аппарат и стала названивать в Турцию. Обещала компенсировать деньги, обманула. Позвонили из Турции. Вышел на свободу «друг» её «любимого» и это нашу модель растрогало, депрессия сгущалась.
По прибытии выяснилось, что у неё 1 день менструация. Торчавший хвостик «Тампакса» в нужный момент всё время выскакивал и ломал кайф. Она выла и скулила иногда подпивая водки. На месте она стоять не могла, выскальзывала из освещённой зоны, хрен сфотографируешь.
То ей было жарко. То ей надо было воды. То была недовольна, что вода тёплая. «Фанту» пить не хотела, ей непременно надо было отнять у меня бутылку колы. На вопрос типа «а в Турции не жарко?» отвечала, что в Турции 25 градусов, в то время как в Подмосковье целых 35.
То она потеряла трусы и пыталась заставить Голдуева их искать. Я хотел снимать в светлом платье, а она настаивала на чёрном, мятом. Я говорил, что платье надо бы погладить, но она кричала, что гладить такое платье нельзя, ибо расплавится. Помаду мазала неряшливо, заходя краями за губы. Красной помады вообще не было. Я заставлял её делать причёску, косички, менять бижутерию. Девушку это возмущало, она решила, что у меня «недоброе сердце». А доброе было у Голдуева, ибо тот ничего не требовал.
Морду лица она всё время морщила, я устал повторять ей про улыбку. Позировала скудно, я учил, но она не врубалась. Как маятник наклонялась в ненужную сторону сгибаясь как от погибели, хотя я 20 раз повторил, что так не надо делать. Зато красиво прогибаться не хотела, тьфу ты чёрт.
Дюжину раз читала молитвы. 60 раз за день упомянула Аллаха. По её мнению Бог и Аллах – одно и то же. Аллах вместе с Ангелом управляют реальностью, а я ни хрена не понимаю. Потому, что она провела целых 5 дней в турецкой тюрьме, а я там ещё не был.
Когда съёмка закончилась и поныть стало не о чем – сразу стала требовать гонорар. Пилила меня минут 15, даже не стала писать модел-релизы.
В Москву мы возвращались с прочной головной болью, которая торчала у меня из левого уха.
Она постоянно врубала свою заунывную мелодию про «боль в душе». Я хотел выкинуть мобильник в окно. Помогло.
Прожужжала все уши, что ей так хреново, что пора вскрывать вены. Я утешал как мог, но её это только разогревало. Верещала то по-русски, то по-турецки. Заставляла меня держать то стакан с водкой, то бутылку с запивкой. То теряла браслет мне между ног и искала его у себя между ног. На второй раз застёгивать ей браслет мне надоело, тогда она потребовала застегнуть браслет мчавшегося на скорости 140 Голдуева.
Потом показала на мобильнике фотку какого-то упыря, сказала – вот он, мой любимый!
Затем стала пилить меня бутылкой водки пока я не сдался. Заставила выпить целый глоток, отчего меня стало тошнить. Требовала пить и Голдуева, но тот весь день отказывался, ибо за рулём. Отказался и сейчас. Это девушку возмутило.
Я пытался её успокоить, гладил и целовал. Но та больше 2-х минут на месте не сидела. Из-за общей строгости и требовательности она воспринимала меня как «плохого полицейского». Голдуев был «хорошим».
Разочаровавшись во мне она кинулась за утешением к Голдуеву - с заднего сиденья поломилась на переднее. Как раз в этот момент ехавший спереди хрен тормознул. Голдуев тормознул тоже. Девушка полетела прямо с заднего сиденья в лобовое стекло и уже через четверть секунды разъебошила башкой зеркало заднего вида, чинно висевшее прежде на лобовом стекле.
Девушка повисела пять секунд на Голдуеве и попрощалась, заверив в намерениях сниматься у него в отличие от меня.
Грустный Голдуев держал в руках оторванное зеркало и вдумчиво его созерцал. Крепиться обратно зеркало не хотело. Чтобы не выдавить лобовое стекло я пошёл наружу и стал придерживать. Голдуев же давил на зеркало изнутри, силясь воткнуть его на штырёк. Раздался чпок и зеркало треснуло.
На бедного Голдуева стало жалко смотреть. Лучше ей не приходить к нему сниматься
