Жила – была очень уродливая лицожопая девочка. Щёки у неё были большыи и круглые, рот маленький и безгубый, как ачко, а руки и ноги кривые и все разной длинны. В школе с ней не то штобы дружыть или ебаться, а никто даже не разгаваривал по нармальному. Только учительница изредка. Как-то зашла учительница в класс на перемене, а там эта девачка плачет.
- Ты чево сдесь ревёш? - спрасила учительница.
- Тамара Викторавна, меня фсе дразнят – и девачка стала жалаватся, но уительница её останавила и гаварит:
- Бывают плахие люди, что-ж делать, а вот ябедничать очень нехорошо - а сама смотрин не на девачку, а куда-то ф сторану.
Адин раз эта девачка шла из школы, а мима праежали садисты на БМВ. Увидели это чюда-юда, и канешна захатели над ней паиздиваться. Астанавились и гаварят
- Девачка, а хочиш канфетку?
Ей бы убижать и спрятаца, но ана так абрадвалась што с ней кто-то загаварил, пусть даже незнакомые дяди в тринеровачных кастюмах, што забыла пра фсе предостарожнасти и гаварит
- Да, а как вас завут?
Садисты представились и гаварят што мы, типа с табой дружить будем, пайдём к тебе домой. Ну девачка вазяла да и привела их в дом. А там её радители, тоже уроды. Когда они выхадили на улицу, фсей семьёй или раздельмо, то другие люди, на остановках или в очередях, старались станавица ат них падальше. И старались на них не сматреть. Паэтаму ани не любили хадить на улицу, а больше сидели дома. Зеркал у них небыло савсем, и чюствавали ани себя там уютней.
Садисты их быстро привязали к стульям, адин старажить астался, а астальные сматались в магазин за зеркалами. Принесли зеркала, расставили, и заставили радителей на себя сматреть. Те смотрят и арут ат ужаса и горя, што ани такие уроды. А садистам их крики как бальзам надушу.
Нарадавались садисты, и стали думать, а што-же с девачкой такое сделать? Адин придумал, дастам мабилу, знакомым братанам пазванил
- Тут есть кое што вам паказать.
- Ахуительно – атвечяют братаны – как раз незнали чем вечер занять.
- Только это бабла стоит, редкая штука очень.
- Да не вапрос, а куда ехать – то?
- Да к нам на дачю.
Пасадили садисты девачку в БМВ и привезли на дачу, и братаны туда-же на мерсе падкатили. Смотрят на девачку и диву даются, што это за жопомордина такая, даже ф цирке таких не видили. Вотки выпили. Патом раздели её, что-бы палучше рассматреть, трусы сняли и стали щюпать пафсюду. Адин братан сматрел, сматрел на неё, патом ищо выпил вотки и гаварит:
- А ставлю стольник, щто слабо её атъебать!
- Это нам-то слабо? - атвечяют другие братаны – вот сто против тваих, а вот ищо сто, што ты сблюёш приетом.
- Только это наша хата – гаварят садисты,- так што десять працентаф нам па любому.
- Да не вапрос – атвечяют братаны.
И стали наспор ебать девачку попарно: адин врот, другой в жопу. У неё рожа как жопа, так што шансы для фсех равны. Патом её так и празвали: Тяни-талкай.
Так и повелось. Что ни вечер, то приезжают к садистам братаны и друзей с сабой приводят и на спор Тяни-талкая ебут. И фсем ат этава хорошо. Садистам харашо, ани денег палюбому нагрибают. Братанам хорошо, им фотомадели длиннаногие наскучили, а сдесь такой азартный изврат. И давачке харашо, то с ней никто даже гаварить нихател, а тут ебут сразу много мужиков, да ещо за деньги! Ну ищо её вотки инагда перепадало и жратвы фкусной.
Долга-ли коратка-ли, но нагрянули на хату бездушние менты и фсех ареставали. Девачку тоже забрали, што бы радителям вернуть. Атвезли её в атделение, и стали по телефону её радителей искать. Искали – искали радителей, а ани аказываеца ф психушке давно сидят– насматрелись на себя ф зерало. Но менты нерастерялись и позванили старшему камесару по беспризорникам.
Камесар приехал на старом уазике, пасматрел на девачку и атвёз её на какуюта таварную станцию. Там стоял поезд из пяти крытых таварных вагонаф, а у каждава вагона стоял провадник в форме лейтинанта паграничных войск. Камесар падашол к аднаму из них, вместе ани падписали какие-то бумаги, и камесар уехал, а провадник пасадил девадчку в вагон.
Вагон, аказался децким: то есть абычный таварный вагон, но изнутри изрисаван зайчиками и грибками, как кабинет дешовава педеатара. Наполу были накиданы старые матраци и адеяла, на каторых сидели и лежали десятка два детей. В адном канце вагона размещался, отгароженный невысоким дощятым забориком, туалет – большая дырка в полу и поручень на стене, за каторый держаца. А в другом канце было место провадника, атделённое металической решоткой. Там стоял деревянный тапчан, стол и бальшой ящик-халадильник с едой.
Этот состав назывался «дружок»: на нём везли детей, каких не жалко, в качестве дружественной гуманитарной помащи в Северную Карею, и их канечным пунктом назначения был подпеньянский мясокомбинат. Но дети думали што их везут к Деду Марозу. Так им сказал, ухмылаясь, сам начальник состава, кагда делал апхот. А дети и паверели.
Паэтаму им всем было очень весело, даже суровый проводник-лейтинант их несмущял. А кагда поезд тронулся, то фсе, кто как мог, закричяли “ура!” и стали петь песни. Пели «галубой вагон», патом «пусть бигут ниуклюжи» и многа других песен. А аднаногий мальчик Лёнька, ат радасти забыф про сваю ниуклюжесть, начял было плясать цыганачку, но тутже болна ёбнулся ап пол. Тагда провадник разразился раскатистым армейским смехом. И детй им заразил: ани тоже рассмеялись.
Позже выяснился такой парадокс: из-за сваей ущербнасти Лёнька оказался удачлевее других. До убойнова цеха мясокомбината он недаехол. В тот же вечер, когда все уже спали, он пашол пасрать, неудержался на своей ноге и загремел через туалетную дырку прямо под калёса. Всё-таки жызнь очень интересная штука. Никагда низнаеш точно, што харашо, а што плоха. Лёнька, например, думал што очень хуёва, што трамвай ево аднаногим сделал. Паплясать непалучаеца и фсе ржут над ним. А аказалось што нет, толька к добру это было.
Но сичяс о Лёнькиной удачливасти никто и не дагадывался. Насмеявшись в доволь дети притихли, а провадник стал раздавать из халадильника фкусные и питательные пайки. Не патамушта он ат смеха раздабрел, а проста ему платили нехилаю надбавку за харошый вес. Мясо белых детей – редчяйший делекатес, и поставляеца лиш на самые изысканые столы. Это только по таможенным документам товар проходил как гуманитарный, а на деле никто в обиде не оставался. Кроме таво, карейские элитарные гурманы закрывали глаза на подхалтуривания российских снабженцев. Проводник, например, промышлял ещо и тем, што в каждый абратный рейс атлавливал по две-три карейские школьницы и фсю дарогу абучал их меньету и дрочю. Дома, через свои связи, он реализовывал эту экзотику и имел репутацыю очень качественнова поставщика.
После сытнова ужина наступила сонливая тищына. Проводник вотки себе налил и ахмелел немнога. Девачка Тяни-талкай видит што правадник вотку пьёт и загрустила, патамушта фспомнила про друзей-садистов и про братанов, и ей тоже вотки захателась. Смотрит на правадника, а папрасить стесняица. Но провадник увидел што девачке грусно и по добрате ей сам предлажыл: пусть маленкая выпьет и патом в ротик вазьмёт – тоже изврат любил. Остльным детям он крикнул что-бы быстрее спать ложылись, а девачку в сваю клетку-купэ пригласил, вотки ей налил и брезентовые шторы опустил.
Девачка как вотки выпила нипадецки, целаю стопку адним залпом, так проводник и ахуел. Спрашывает типа, ты где так водку пить научилась? Девочка ему фсё и рассказала: и про садистоф на БМВ и про братаноф. Патом, кагда ищо выпили, ана падробнасти рассказывала и паказывала кое што на деле. Проводник сразу понял, што такому редкому тавару есть савсем другое предназначение.
На слейдущей станции, кагда меняли паравозы, проводник надёжно запер вагон (и про дырку-туалет незабыл) и пашол на почту званить. Через сваи связи он вышыл на тех самых братаноф, а ани (были уже на свабоде) и сказали што очень хотят Тени-талкая вернуть. Так што фсё кончилось хорошо. Девачку вернули братанам, а садисты пазнакомились с проводником и стали памагать ему подыскивать падхадящий тавар. Теперь их знают как садистоф на хамере.
