Синяя
Концентрированный смрад, сосредоточенный в комнатухе два на три...серые стены, потолок - такого же грустного цвета. Холодно. Влага на стенах. Я , увядающий островок тепла посреди вселенского неуюта, дрожу, пытаюсь пошевелить затекшими конечностями. Не получается. Снова и снова... не получается. Заплеванная лампочка назойливо пробивает хрупкую защиту век. Дрожу до судорог. Сырость, смрад, слепящий назойливый свет, задубевшее тело, саднящее, привязанное к столу чем-то прочным. Подвал? Тюрьма? Откуда я здесь? Зачем? Не помню...
К горлу подступает тошнотворный комок- сознание корчится и нехотя погружается в темную загадочную пучину.Глубже, еще глубже! Беспощадный пресс расплющивает голову и она взрывается, наконец, тысячами кровавых брызг. Падаю. Падаю!
Белая
- И запомни, боец, пока ты выбирал место,где бы упасть поудобней, тебя уже застрелили! Ты умер,боец, и я,роняя скупую старшинскую слезу, пишу письмо твоей мамочке:Ваш сын случайно погиб в бою, геройски не желая замарать казенное имущество…Рота! Вспышка справа! Переползаниями- вперед! Голову! Голову в грязь суй, а не автомат, в нем твоя жизнь, боец, чем ты будешь отбиваться от превосходящих сил противника? Ползком я сказал, твари!
Старшину бьет нервный тик. Мы, семьдесят салажат, будущих командиров боевых машин десанта, крутим отощавшими задницами, ползая в жирной, щедро удобренной солярой полигонной грязи.
- Тому, кто прошел маленький Гайжюнай, не страшен большой Бухенвальд! Присели! Передвигаемся на объект Ебун-гора гуськом, можно присядкой, не возражаю! Песню, запевай!
…Россия! Лю-бимая моя!
Родные! Березки – тополя!
Как до-рога-ты , для солдата!
Родная русская земля-аААА!
Синяя
…ААА! Больно! Боль вырывает из короткого забытья. В грудь как будто заталкивают каленый стержень. АААА!!! Невыносимо больно! Пахнет паленым…Бородатые тени мечущиеся под потолком. Двое. Да что вы делаете, суки! Вместо крика из горла вырывается сухой клекот. В груди шкворчит раскаленный стержень. Бородачи смеются. Место холоду уступает удушливая жара. Тело плавится. Глаза и рот забиты раскаленным песком. АААА!!! Больно-оООО!!! Суки!
Белая
-… запомните, суки, я здесь решаю, когда спать, а когда бодрствовать! Отбой! Время пошло! Раз! Два! Три…Не успеваем, значит, раздеться…Ро-та! Пааадъем!
Четвертый час «сон-тренажа», мои замордованные братишки – десантники отупело одеваются и раздеваются, разбегаясь по ярусам кроватей со скоростью прячущихся от дневного света крыс.
- Ну вот, молодцы…почти уложились. Стоп. А где Моисеев?
Моисеев успел уснуть за несколько секунд импровизированного отбоя. Он сладко почмокивает толстыми губами, свесив со второго яруса грязную руку. На ладони свежая наколка «За ВДВ!» Когда успел ? Идиот…
- Рота! Из-за рядового Моисеева занятия по сон – тренажу продолжаются! Спать будете дома, бойцы…
- Моисеев! Подъем!
Ошалелый мальчишка спрыгивает с кровати, пытаясь запрыгнуть в хэбэшные штаны, падает, смешно хлопает белобрысыми рязанскими ресницами, не врубаясь в ситуацию. Никто не смеется. Рота хочет спать, она ненавидит рядового Моисеева. Сдохни, тварь :мы –команда, единый организм, отторгающий ненужные члены…
Синяя
- Ну как, вспомнил? Не молчи, шурави…
Распухший обрубок языка двигается в пересохшей пещере рта, безуспешно пытаясь выдавить нечто членораздельное. Пустое. Клекот и мычание- мой ответ смуглым бородачам со странными, небесной пустоты, глазами. Братья? Наверно…почти близнецы. Легкий акцент, или он мне только кажется? Духи? Вряд ли…слишком лощеные, хотя одеты, как духи. Плен? Плен…
Не повезло тебе, братишка. В моей ситуации лучше обращаться к себе в третьем лице. Был рядовой Сухов, стал –просто мясо, мясо на чужой скотобойне. Чего-чего, а баек о «развлечениях» духов за два месяца Афгана мы наслушались предостаточно.
- Мика, он не хочет говорить…- Кудрявый Мика склоняется надо мной и внимательно вглядывается бездонными ледяными глазами. В них нет ничего. С тем же интересом он рассматривал бы собственную ладонь. Холод проникает до самых внутренностей: этот не даст просто умереть…
- Можно еще раз, Джаба.
Рыжеватый близнец Мики, тот, который Джаба, показывает мне раскаленный докрасна кинжал, пытаясь …нет не напугать, он просто делает свою работу. И это самое страшное.
- Вспоминай, шурави, вспоминай…- раскаленный стержень снова вонзается куда-то глубоко, между легкими, невыносимо воняет паленым мясом,да-да, моим мясом.
- Я ничего не помню! ААА!!! СУКИ!!! Пииииип… изображение сворачивается в убегающую в никуда точку…пиииип…предохранители мозга опять не выдержали напряжения. Душары, а я умею от вас убегать…пиииип…
Белая
Американские вертолеты, вросшие намертво в литовский дерн,- трофеи, наверно еще корейской компании. В пятистах метрах- Душман-городок, точная копия афганского дувала, за ним – приземистые глиняные постройки с плоскими крышами. Чуть подальше раззявила черные рты-окна типовая советская пятиэтажка. Изо дня в день мы штурмуем эти чужеродные лесному пейзажу объекты.
…один толчок ногой по спине согнувшегося товарища, взлет, глинобитное препятствие забора остается позади. Передергиваю затвор Калашникова, протискиваюсь в узенькое пространство между хижинами. Бах! Это кто-то из братишек ловко сшибает с петель хлипкую «афганскую» дверь. Заскакиваю первым и…Старшина жарко шепчет прямо в горящее от стыда ухо.
- Рядовой Сухов убит.
Холодное дуло вдавливается в правый висок, сильнее, еще сильнее!
- Я вам, идиоты, сколько раз повторять буду! Прежде, чем зайти- гранату! О бабе своей дома мечтать будешь, солдат! Что ты лыбишься?! Ты, труп вонючий! Ты товарищей своих подставил, и сам сдох! Вытаскиваем труп Сухова к машинам! Ползком! Мухой!… падаль…Кому-то придать ускорение?!
Синяя
- Крепкий, шайтан…как думаешь, Микаил?
- Молодой, вот и карабкается…- две пары льдинок-глаз все так же внимательно и безучастно разглядывают меня.
- Русские не сдаются!- выдавливаю из себя и тут же понимаю, что сморозил глупость: ничего более неуместного и пошлого придти в голову не могло. Да пофиг, думайте обо мне что хотите, уроды.
- Мы знаем. Никто не сдается. Сущность человека – не сдаваться. Ты такой же, как все, шурави. Ты вспомнил? Или Джабраил снова будет тебе помогать.
- Что?! Что я должен вспомнить?! Козлы! Убейте лучше, суки…- тело начинает колотить дрожь- это истерика, это беспомощность. Черные близнецы неожиданно улыбаются, обнажая крупные идеальные зубы. Прямо голливудские красавцы- высокие, не меньше двух метров каждый, стройные, в движениях – хищная грация…Козлы, духи гребаные…
- Вы козлы! Что вам надо от меня?!
- Вспоминай, мальчик, вспоминай…
Раскаленное лезвие снова противно начинает елозить в груди, мне просто страшно. Страх сильнее, чем боль.
- НЕЕЕЕТ!!!
Белая
Серебристый алюминий ИЛ 76 под ногами, мелкие ребрышки не дают скользить нагуталиненным армейским сапогам. Шнуровка голенища, которой мы так гордимся, болтается в такт каждому шагу. Прощай учебка! Впереди манит неизвестностью жаркая чужая страна.
Осень, а нам выдали песочные панамы и хэбэшку с накладными карманами.
- Бывайте, сынки… Не горюйте, жизнь – она, как тельник…- вздыхает старшина, нервно дергает скулами и вдруг резко отворачивается.
Мы машем ему панамами, смеемся, кто-то обещает привезти барана на дембель. Старшина уходит, так ни разу не обернувшись.
Что знаменует собой торжественный вой взлетающей махины самолета? Конец мучениям, или конец юности?
Синяя
Я вспомнил! Вспомнил, где я видел этих двоих. Точно. Как я мог забыть?! Узенькая полоска дороги под желто-серыми глыбами чужих гор. Натужно воющие «Уралы». Торопливая невнятная скороговорка в шлемофоне, колонна еле ползет. Пот заливает глаза, теплая вода из фляги противно воняет хлоркой и не утоляет жажду. Над головой успокаивающе грохочет лопастями «вертушка»: значит все в порядке …
И вдруг – оглушительные выбухи взрывов в голове и позади колонны. Мелкая крошка породы барабанит по броне. Краем глаза замечаю серые тени, грациозно и бесшумно прыгающие откуда-то сверху.
Автомат кашляет в руках сухими выстрелами. Шальные кудрявые бородачи прячутся за камнями, поливая суетящуюся толпу свинцовым дождем. Вот они- Микаил и Джабраил- синхронно направляющие гранатометы в мою сторону.
- Получите! Духи! – строчу не целясь . Радость боя перехватывает горло. Я всемогущ! Я Бог Войны…
Огненная стена.
Тишина.
Невыносимая боль в груди.
Запах паленого мяса.
- Ты вспомнил, мальчик?
- Я вспомнил…я хочу жить.
-Живи, мальчик, живи…помни.
За спиной Джабраила неожиданно вырастают могучие белоснежные крылья. Точно такие же – у Микаила. Небесные глаза ангелов все так же безучастны.
Стены комнаты растворяются, как будто солнце плавит грязные куски весеннего снега. Свет слепит глаза, не позволяя рассмотреть детально исчезающие в небе фигуры.
- ААА!!! Больно!!!
Белая
- Доктор! Доктор! У Сухова двигательная активность!
- Да не кричите Вы так. Может показалось…после такого ранения в грудь мало кто…две недели в коме, может конвульсии?
Лицо врача на фоне лампы дневного цвета, жесткие, сухие пальцы бесцеремонно растягивающие мне веки, запах медикаментов, будничный шум улицы откуда-то снаружи.
- А ты оказывается везучий, Сухов…с таким ранением, один шанс из тысячи. Молодец парень, выкарабкался. С возвращением!
- Сп…си..
- Молчи, солдат, тебе еще рано говорить.
Из-под белого врачебного халата кокетливо выглядывает десантная тельняшка. Полоска белая, полоска синяя, совсем, как жизнь, которую стоит прожить...
Какащенко
