Прямо на улице, у забора деревенского дома была свалена огромная навозная куча. Рыхлая, комьями, с многочисленными прожилками соломы. Солома в жаркие дни выгорала, навоз подсыхал и поэтому вся куча на солнце одновременно, и чернела и золотилась. За кучей, в кустах сидели на корточках два мальчика лет семи. Они накопали в навозе личинок майского жука: пухлых, с палец толщиной белых гусениц, и пытались кормить ими ежика….
- Жри, колючее отродье.… Знаешь как он их жрет? – Антон, толстый мальчуган, у чьего дома была куча, подталкивал личинку палочкой к носу ежа. Еж сворачивался и угрожающе фыркал.
- Да не будет он так. Надо подождать, что бы он развернулся – Коля пригладил перед ежом траву и руками положил личинку на гладкое место – Вот.…Теперь подождем…
Коля: худенький мальчик с печальным лицом. На лето он приезжал с родителями в деревню и из местной детворы почти никого не знал. К тому же он был на редкость замкнутым, нелюдимым и его товарищ Антон был единственным, с кем он изредка проводил время.
Мальчики охватили руками коленки и замерли над ежиком – Ну тебе еще нужна игра? – заговорил Коля – Стыри у матери ампулу. Я отдам…
- А ты скажи зачем. Че этим Лофелином делают?
- Клофелин. Потом скажу…
-Фуфелин – прыснул щекастый Антон – Не кони, завтра скомуниздю. Только из рук в руки. Тащи игру, я тебе этот Жофелин – Антон затрясся от смеха. Коля задумчиво смотрел на ежика. Помолчав немного, он вдруг спросил – А че девкам прямо в письку пихают…? Чего ты ржешь? Я вчера проходил у «балки», Шульгина без трусняка на качелях каталась. Я подумал: они этим ссут…
Антон захрюкал, рассопливился, свалился толстым бочонком на землю – Без трусняка? Прямо стоя? А ты че? – покатавшись по траве, он утерся и его маленькие глазки вперились в Колю – Только ты никому... Мы весной с Шульгиной светились. Прикинь? Она поначалу: че я не видала. А я ей: а у меня столбняк. Говорю: не видала такого. Она сняла трусы, и полчаса передо мной стояла. Голая. Я там и так и сяк позырил. И вокруг обошел…
-Да харе трендеть то. Полчаса.
- Ну, минут двадцать точно. А потом ей такой: все, свободна, я уже кончил... Прикинь? Назырился такой и типа я уже удовлетворился. Она до сих пор за мной бегает….
Тем временем ежик стал разворачиваться. Седой козырек из колючек приподнялся, показалась острая мордочка и коричневые брызги меха. Еж сделал два коротких шага вперед и схватил личинку.- Жрет, жрет. Колючка. Монстр. – Шепотом затараторил Антон – прикинь фильм: «Челюсти»...
Действительно еж с жадностью разгрызал белую сардельку гусеницы. Она сразу лопнула, и все ее содержимое соплями свисало из ежиной пасти. А еж, наклонив голову, чавкал... И его черные глазки-пуговицы блестели…Коля не обращая внимание на комментарии Антона, долго и внимательно смотрел на ежика. Когда тот доел свою жертву, Коля встал – Я пошел. Завтра приду...
-Давай еще скормим.
-Не…Ампулу не забудь…
Заходя в калитку своего дома, проходя через двор, Коля безучастно смотрел себе под ноги. Болтал руками, выбрасывал ноги и как будто над чем - то размышлял. Повис на перилах крыльца, висел как раненый боец с пустыми глазами на ступеньки... Но вдруг он услышал с веранды звон посуды. Он понял, что мама дома и ожил. Стуча сандалиями по крыльцу, он вбежал в дом...
-Олюшко, гномик мой. Откуда ты это? Я думала, ты с Иваном Пантелеичем на пристань пошел – Светлана, мама Коли, стояла у стола и складывала огурцы в миску. Она вскинула брови, распахнула на сына свои большие серые глаза и наклоном головы образовала второй подбородок.
На первый взгляд Коля был совсем не похож на мать. Смуглый, костлявый, с настороженными карими глазами, против фигуристой женщины с необыкновенно белой кожей и льняными волосами… Странность заключалась в том, что именно в матери только изредка просматривалось, то чем в целом являлся её сын. Как будто не он от неё, а она унаследовала от сына скрытность, отстраненность и этот дышащий клубок цепей в котором угадывался бешеный темперамент.
Светлана усадила сына за стол Её большие белые руки забегали по мальчику, причёсывая, оправляя и одновременно лаская его. Коля ссутулился, обмяк, и его строгое лицо растянулось капризной и довольной гримасой.
- Кушать хочешь? Что ты делал?
- Ёжика кормил.
- Да!? – круглое лицо Светланы обнюхивало голову Коли. Затем оно озабоченно заглянуло ему в уши – Чем же ты его кормил?
Коля почувствовал фальшь в голосе матери и ответил назло – Навозом.
- Навозом!? Разве ёжики едят навоз?
Коля рассмеялся. Его так распирало всё рассказать, что он тут же забыл своё раздражение – Ма, ты не представляешь: ёжик ест личинок майского жука как … как… как крокодил какой то. Ну, это такие червяки, толстые белые, в навозе водятся, они прямо у него на морде, на зубах, прямо как…как майонез. Он их пожирает так… - Коля осклабился, зарычал…
- Фу! Какие страсти ты рассказываешь! – запричитала Светлана, целуя его в ухо. Коля воинственно отстранился и продолжал с наслаждением пугать мать – Ну, какие страсти!? Это же ёжик. Но представляешь, если бы он был огромным? Мы бы все для него были как личинки майского жука. Представляешь? – Коля уже озорно улыбался и рукой поворачивал голову матери к себе – Мы бы были как майонез. И он бы нас…
Тут со двора послышался стук калитки и мощный мужской голос – Эгэ-гей! Едоки! – Светлана подняла голову и звонко отозвалась – Иван! Ты уже…? Поймал, что ни будь? Иван Пантелеич пришёл. Сейчас Олюшко будем, рыбу есть – весело сказала она Коле и побежала к двери. Между подоконником и занавешивающей окно марлей промелькнули удочки, садки, панама Ивана Пантелеича. Всё это сопровождалось скрипом сапог. Коля свирепо блеснул глазами. Однако он быстро собрался и как ни в чем, ни бывало, крикнул матери – Ма, я в саду…!
Остаток дня Коля провёл на своих любимых задворках. Он любил запущенные кусты малины в самой глубине двора: сырость, мошкара, паутина.…В них можно было ползать как в карликовых джунглях и натыкаться на чёрно-пунцовые, словно набухшие венозной кровью, ягоды. Нравилось Коле, и сидеть подле куста крыжовника. Он хоть и залит был солнцем, но тоже рос, где, то на отшибе и главное казался очень самостоятельным кустом. По общей форме удивительно гармоничный, почти круглый, но наполненный внутри лабиринтами, хитросплетениями – пространством с торчащими повсюду колючками и такими, же, как у малины одинокими ягодами. Эти – полупрозрачные, мутнозелёные, со странными прожилками.
Со стороны дома постоянно доносились голоса. Бас Ивана Пантелеича, высокий голос Светланы. В листве мелькали белоснежные плечи, соломенные волосы, иногда виднелась огромная застиранная майка. Коля выныривал из кустов, долго, испытывающее смотрел на перемещения в доме и снова нырял в свои чащи.
К вечеру Коля оказался в сарайчике на заднем дворе. Сумеречное помещение, с кучей старых вещей и инструментов, припорошенных сухой землёй и листьями. Там он отыскал ножовку и задумчиво сидел над складом лопат. Выбрав самую старую из них, он отпилил от неё сантиметров двадцать ручки. Полученный брусок внимательно рассматривал, гладил ладошкой, приставил себе между ног и, наклонив голову, смотрел на себя в таком положении. Наконец он пришёл к какому то выводу, отыскал в сарае кусок шкурки и до самого темна ошкуривал отпиленную часть деревяшки в малине…
После того как Коля два раза ходил во сне – однажды вышел на веранду и тихонечко пописал в углу, в другой раз умудрился выбраться незамеченным из дому и блуждал между яблонь покуда его не хватились – после этих двух случаев его укладывали спать в спальне мамы и Ивана Пантелеича. По одну сторону комнаты стояла широкая двуспальная кровать, по другую для Коли устроили топчан и теперь всякий раз ночью, когда он вставал в туалет или просто приподнимал голову, он тут же слышал встревоженный голос мамы: «Олюшко! Ты спишь?»…Он больше ни разу не вставал не проснувшись. Однако такой распорядок держался уже месяц. И сегодня, как и обычно перед сном, Светлана с распущенными волосами и в розовой ночнушке, сидела на топчане и гладила Колю по голове. У противоположной стены, на супружеском ложе возлежал в трусах Иван Пантелеич и в свете ночника что - то читал. Когда Коля, что бы ни утомлять мать, зажмуривался и притворялся спящим, он чувствовал поцелуй в макушку, слышал шлёпанье босых ног, скрип кровати и шёпот взрослых: «Вань, выключай, заснул, кажется, давай спать".
Гас свет. Коля открывал глаза и смотрел во мрак комнаты. В освещенном луной окне были видны звёзды. С веранды доносилось стрекотание сверчка. Так могло продолжаться и час и два и сознание Коли уже затуманивалось сном, как вдруг комната оживала. На кровати начиналась возня, и Коля снова слышал шёпот – Ты чё Вань? Ну, Вань…? Ну, тише…
- Я тихо, тихо…
Привыкшие к темноте глаза Коли, различали, как огромное тело Ивана Пантелеича взгромождалось на спину маме и начинало производить мерные движения. Руки Светланы особенно белели в темноте, и Коля видел, как они судорожно раздвигают подушки. Хорошо были видны и синеватые ягодицы Ивана Пантелеича. Они попадали под лунный свет и даже местами блестели. Через несколько минут мама начинала громко дышать, утыкалась в подушку, и оттуда доносилось страшное клокотание…
На следующий день Коля шёл через всю деревню к Антону. Нахмурившись, смотрел себе под ноги. Дорога между домов распадалась на две колеи, каждая из которых от жаркого солнца покрылась пустынным панцирем в мириады неправильных квадратиков. Коля сначала шёл по одной колее и считал квадратики, потом по другой. Потом устал считать. Он перешёл на середину, на неровный гребень поросший травой и то и дело соскальзывая в колею, пытался держаться самого центра дороги. Идти было неудобно, но он упрямился, решив, что на всей неровной дороге выдолбленной машинами это единственный и логически правильный путь для пешехода. В одном месте, называемом «балка», дома прерывались. Открывалась низина до самого леса разбитая на участки. Какие- то уже были обработаны под огороды, а какие - то так и оставались бурьяном, заключённым в колючую проволоку. Проходя это место, Коля вспомнил про Шульгину и поднял голову. На одном из зелёных манежиков были сделаны качели, и на них каталась девочка. Она стоя разгоняла качели, короткое её платьице то западало, то развивалось, две тонкие косички змейками неслись по воздуху. Качели были достаточно далеко от дороги и Коля прищурился, что бы получше рассмотреть. Когда развевалось платье, над голыми ногами девочки он не заметил никакого цветового перехода. Тогда он набрал в грудь воздуха и звонким чеканным голосом крикнул – Чё ты без трусов катаешься!? – Он помолчал и ещё раз воткнул в пространство яростный взгляд – Дура!
Девочка спрыгнула и встала рядом с качелями. Лица её нельзя было различить, только растерянная фигурка подле качель... Коля снова уставился себе под ноги и пошёл дальше. Через пару мгновений из-за спины, он услышал какие - то писклявые нечленораздельные звуки разносимые ветром - …аа-ам…у-аа-ак!
Придя к Антону, Коля с первых шагов угрюмо спросил – Принёс ампулу?
- А ты…?
Коля достал из кармана шортов пластмассовую коробочку с экраном и отдал Антону. Антон тут же уткнулся в неё. Запикали кнопки, засветился дисплей, коробочка стала выдавать короткие рингтоны – Вау! – облизывался Антон – Зека! Как настоящий комп!
- Ампулу давай.
Антон залыбился. Румяно и ехидно – Ааа! А скажи зачем?
Коля молчал. Лицо его остановилось. Карие глаза постепенно заволакивало чем - то мутным и страшным. Антон даже слегка присел от страха – Не ссы. Матрос ребёнка не обидит – заговорил он с бравадой и его румянец на щеках, красными пятнами перешёл на лоб – Пацан сказал, пацан сделал – он протянул ампулу Коле – На тебе твой Жофилин.…Хочешь, чё покажу…?
Они пошли в сад. Прошли такую же как у Коле сараюшку, душевую кабинку, крохотную избушку бани. Залезли за эти постройки в кусты. Там в смятой траве, под нависающими ветками, находилось укромное местечко Антона. Валялись игрушки, банки, стояла коробка выложенная сеном. Из последней виднелся пёстро-коричневый комок перьев - Смотри какая у меня кукундия!
Комком оказался кукушонок. Как только к нему подошли он поднял трясущуюся головку и открыл огромный жёлтый рот. Кукушонок почти не издавал звуков и глаза его были занавешены голубыми плёночками. Коля с интересом присел над коробкой – Откуда ты его взял?
- Прям из гнезда. Смотрю такой, трясогузка к пеньку летает. Думал там тресогусята, а там кукундия такая…Здоровенная, жирная.… Прикинь! Небось, птенчиков всех пожрал… - Антон присел рядом с Колей и уютно сложил руки на коленях – Монстр, да? А трясогузка такая масенькая! Он у неё всех детёнышей схрумкал, а она ему бабочек носит. Этот траглотит, знаешь какой!? – Антон достал из кустов банку с разными насекомыми. За запотевшим стеклом трепыхались бабочки, мотыльки, мухи. Стекло скоблили мокрицы и короеды. Кузнечики обречённо замерли зелёными галочками. Антон осторожно, что бы кого ни будь, ни упустить, залез в банку. Тем временем Коля попытался пальцем погладить кукушонка – Он чё, по-настоящему пожирает птенцов?
- Он всё пожирает. Штуша Кутуша.…Смотри… - Антон поднёс к клюву жёлтую бабочку и кукушонок тут же её схватил. Как капустный листочек, бабочка мялась и утопала в жёлтой пасти. Кукушонок натужно сглатывал. Его пёстрый зоб заходил волнами. Куцые крылья растопырились в стороны. Через мгновение птенец снова разинул рот – Во! Прямо за палец меня цапнул! Тааак! - Антон разглядывал банку с насекомыми – Не, шоколадницу я тебе не дам. Кузнечика хочешь кукундия?
Коля смотрел, как Антон кормит птенца. Вдруг, как бы, между прочим, он сказал - А я опять Шульгину видел…
- Щас!? – Антон сразу переключился. Его лицо загорелось новым азартом – Без трусняка? Щас там катается? Пойдём позырим…
- Не, не охота. Чё там зырить!? А ты ей про столбняк наврал?
- Про какой столбняк? Ааа! Не… Правда. У меня писюн стоял, знаешь как! А потом… - Антон скорчил пренебрежительную гримасу и залихватски причмокнул – мне расхотелось… Дурочка с переулочка.
Коля спокойно и как то по-взрослому смотрел на Антона. Казалось, что он выжидал, пока тот выговорится – А когда столбняк у тебя большой?
- Да уж побольше чем у тебя. Сантиметров двадцать… - Антон гордо запрокинул голову и щёлкнул резинкой на шортах – Так я росту. Я за то лето на два сантиметра вырос. Прикинь!
- Заливаешь ты всё. Таких не бывает.
- Чё! – взвился Антон – Показать!? Знаешь какие бывают!? Из Осиновки у одного мужика был сорок сантиметров.…Вот такой…
Пока друзья спорили, кукушонок втянул голову и нахохлился. Глаза его затянулись верхним веком – Сдох что ли? – спросил Коля.
- Дышит. Штуша Кутуша. Щас мы ему короедиков скормим. Смотри кукундия: короедик, вкусненький…
Как и накануне Коля повстречался с матерью на веранде. Светлана управлялась по хозяйству и радостно приняла в объятия возбужденного сына – Олюшко! Ты чего такой взьерошеный? Гномик мой садовый! Чем занимался? Опять ёжика кормил?
- Ма, ма… - затараторил Коля, уворачиваясь от ласк – А кукушата, они едят птенцов? – Коля влип в подол матери и запрокинул голову – Кукушки, они ведь яйца свои подкладывают, да? А кукушата потом всех птенчиков съедают, да?
- Да нет. Не может быть – озадачилась Светлана. Она закатила глаза, что бы крикнуть мужу. Одновременно Коля услышал из комнаты шелест газеты
– Вань! Ты слышишь? – закричала Светлана – Кукушата то...
- Слышу – донеслось бурчание Ивана Пантелеича – Ерунда! Они вместе живут.…Или кукушонок выталкивает их из гнезда.…Одного за другим. Он крупнее…
- Ну да…Я тоже думаю, как такое может быть! Выдумал Олюшко? - мать села напротив сына на корточки. Коля замолчал, и лицо его стало равнодушным и непроницаемым – Ма, я пойду в сад.
- Подожди, подожди, Олюшко…Я чего хотела сказать…Завтра я рано пойду к бабушке Ире. Ей помочь надо. Она старенькая. Ты побудешь с Иван Пантелеичем? Хорошо? Приготовите себе завтрак…Ты чего…?
Лицо Коли изменилось. Взгляд его, минуту назад неожиданно потухший, так же внезапно загорелся. Коля даже невольно вскинул брови и в следующее мгновение что- то вспомнив, дёрнулся к выходу.… Но спохватился.
- Ты чего…? Олюшко. Успеешь ты в свой сад. Я же волнуюсь. Я могу на тебя положиться? Приготовите с Иваном Пантилеичем себе покушать, да? Справитесь без меня?
В комнате снова раздался голос Ивана Пантелеича – Да не волнуйся мать! Похолостюем! Да Микола?
- Олюшко ну что ты молчишь? – Светлана ласково забирала назад чёлку сына, а он смотрел на неё долгим загадочным взглядом – Ладно, ладно – наконец выдавил он из себя - Я в саду, ма…
Вскоре Коля полз на четвереньках в зарослях малины. В светящемся зелёном сумраке. По дрожащим на рыхлой земле солнечным пятнам. Паутина влеплялась в лицо и мелкой щекоткой бежала по коже. Коля, умываясь ладошкой, морщился и чихал. Иногда он останавливался. Рассматривал нетронутые седые волокна и не найдя паука, съедал пыльную ягоду. Занятый своими мыслями, он подолгу держал её во рту, и только очнувшись от комариной атаки или очередной паутины, прожёвывал и двигался дальше.
Возле ржавой сетки забора он сел на приготовленную доску. Из разных мест, на расстоянии вытянутой руки, он стал доставать свои пожитки: садовый нож, рулон скотча, молоток, гвозди, ремень, и отпиленный вчера кусок черенка. Всё он сложил перед собой и осторожно достал из кармана ампулу. Ещё раз прочитал синенькую надпись. Затем поднёс ампулу к глазам и напряжённо вглядывался в белую резку на суженном конце. Поскоблил ногтём и даже несколько раз, надавливая на место слома, сымитировал движение открытия ампулы. Ещё немного над чем- то поразмышляв, он положил ампулу в карман и принялся за работу…
Видимо не вполне представляя себе результат, Коля перед каждым действием останавливался, кусал губы, щурился, водил руками по воздуху, пытаясь что - то представить в пространстве. Так после долгих раздумий и расчётов он разрезал напополам ремень. Перед тем как отрезанные концы прибить гвоздями к деревянному бруску, он ещё битый час прилаживал детали друг к другу и соображал, как это сделать. Прибитый к деревяшке ремень он надел на себя, и то, ослабляя, то затягивая туже, перекручивал пряжкой назад и разглядывал торчащий спереди брусок. На тщедушном Коле, взрослый ремень болтался и поэтому ещё какое- то время он вынужден был дырявить в нём добавочные дырки. Полученную конструкцию, он для верности обматывал скотчем…
Листья малины перестали блестеть на солнце и превратились в чёрную навязчивую рябь. Комариное жужжание – в оглушительный и казалось слышимый на всю округу, звон. Дело было закончено. Коля вышел из малинника с расчёсанными в кровь ногами и дрожа от холода…
Проснулся Коля рано, но, по всей видимости, не так как бы ему хотелось. Проспав уход матери, он, как только открыл глаза, испугался и вскочил. На кровати, в глубоком утреннем сне, распростёрся Иван Пантелеич. Коля успокоился и минут пятнадцать сидел и смотрел на него.
- Дядя Вань, – робко позвал он – Дядя Ва-ань! – Коля редко разговаривал с отчимом и поэтому когда обращался к нему, голос его звучал натянуто и неловко - Дядя Вань, давайте чай пить…
Иван Пантелеич заворочался. Раздались басистые хрипы, громко заскрипела кровать, и крупное волосатое тело грузно перевернулось на спину.
Иван Пантелеич был мужчиной лет пятидесяти, недюженного роста, с красной прыщавой лысиной и гигантским животом. Даже когда он лежал на спине, его пузо не растекалось по бокам, как это бывает, а торчало упругим пушистым тентом, словно подпёртым изнутри стойкой. Верхний конец этой воображаемой опоры, снаружи красовался мясистым вывернутым наизнанку пупком.… Не поднимая головы, с густым бронхиальным бурлением в груди Иван Пантелеич заговорил - Микола, ты проснулся?
- Дядя Вань, сделать вам чаю? - Коля втянул голову в плечи и пристально смотрел на кровать. Он сидел на топчане в трусах, но его смуглая худенькая фигура, казалось, ожидала какой - то команды. – Я пока не хочу кушать. Хотите чаю? - ещё раз вкрадчиво произнёс он. Иван Пантелеич удивлённо поднял голову. Заспанные глаза, как две мутные стеклянные бляшки на его морщинистом лице, долго смотрели на мальчика – Чаю? Ну, давай Микола – после длиной паузы сказал Иван Пантелеич – Мать наказала тебя покормить. Но.…Давай сначала чайку…
Коля пулей полетел на веранду. Он поставил чайник, вернулся, надел шорты, снова побежал на веранду. Какое - то время он нетерпеливо топтался над чайником и прислушивался к тому, что происходит в комнате. Наконец он не выдержал, испугано оглядываясь на выход из спальни, достал ампулу, сломал её, вылил часть содержимого в большую чашку Ивана Пантелеича и залил заваркой. Как раз в этот момент отчим выходил из спальни...
- Вам сколько сахара? – затараторил Коля, пряча стекляшки от ампулы в карман.
- Сколько, сколько.…А ты Микола не знаешь…? Нисколько – ответил Иван Пантелеич, пристально глядя на Колю.- Ты я смотрю, даже не умываешься… Не хорошо! Что мать-то скажет.…Надо умываться по утрам.…Ещё бы неплохо зарядочку.…А? Микола? - Иван Пантелеич сел за стол и стал тереть руками заспанное лицо – Я вот тоже…Штаны, не одевая за стол.…Старею.…Но знаешь…- заговорил Иван Пантелеич доверительно и с весёлым прищуром – я в твоём возрасте, тоже был барчук ещё тот. Помню, мать наготовит ни свет ни заря…
Коля не слушал. Дрожащими руками он налил воду в чашку и, пряча глаза, поставил на стол. Сел напротив.
- А сам- то чего…? – Иван Пантелеич принялся смачно прихлёбывать из чашки.
- Ах да – Коля покраснел и вернулся к плите.
- Не проснулся ещё Микола? Ну да.…Вот я и говорю…Зарядочку…Мы жили то, знаешь тяжело, голодно, но мать всё равно, где то морковки, где то картошки раздобудет. Мои сверстники спозаранку на пристань, кто клянчить, кто ловить, а я вот попервой как ты, дома с мамкой…
Коля, стоя спиной к Иван Пантелеичу, медленно наливал себе чай. Стеклянными глазами он смотрел на окно, где яркое утреннее солнце пробивалось сквозь, спадающие на стекло ветви чёрной рябины. Вдруг Иван Понтелеич замолчал. Стало тихо. Коля вытаращился на окно, и лицо его искривилось от страха.
- Чего-то.… Это.… Слышь.… Не пойму.… Ой… Николай …
Коля обернулся и увидел, как Иван Пантелеич судорожно трёт рукой свою лысину – Что -то плохо мне…Это, слышь, Николай, беги к соседу…Наверно врача надо - Иван Пантелеич говорил всё громче и тревожнее. Он попытался выпрямиться, и Коля увидел синие губы и мёртвенно бледное лицо. Белёсые глаза, одновременно с расплывающимся на всю радужку зрачком, наполнялись ужасом. Из последних сил, напирая невидящим взглядом на Колю, Иван Пантелеич зарычал – Чего ты стоишь гадёныш, беги, скорую вызывай…- Повинуясь приказу и окончательно потеряв самообладание, Коля сделал два неуверенных шага к выходу. Тут Иван Пантелеич грохнулся под стол. Коля остановился...
Он стоял, громко дышал, смотрел на недопитый чай, на опустевшее место Ивана Пантелеича и вытирал проступившие слёзы. Как будто изнутри, нагнетаемое нервно вздымающейся грудью поднималось и постепенно овладевало им злобное спокойствие. Оно расправило его лицо. Взгляд Коли стал ледяным. Он бросился в сад и через минуту вернулся со своим вчерашним приготовлением. Обошёл стол. Иван Понтелеич лежал на боку, странно вывернувшись лицом в пол. Лысина его, как и губы посинела, гигантская рука, накрывая профиль, продолжала спираль всего тела. Собираясь тащить Ивана Понтелеича, Коля схватился за эту руку и потянул,…Перехватился повыше, захватил подмышку и снова потянул… Колыхаясь как студень, тело лишь тяжело перевернулось на живот…Коля сделал ещё одну попытку: встал над Иваном Пантелеичем, схватил его двумя руками подмышки, загудел от напряжения тоненьким голосом ... Ничего не выходило. Тело, вытянувшись на полу во весь рост, едва продвинулось на сантиметр. Тогда Коля бросил тащить. Дрожащими руками и всё же сохраняя на лице отчаянно упрямое выражение, он стянул с Ивана Пантелеича трусы, и немного поколебавшись, так же снял с себя всю одежду. Задуманное он продолжал голышом. Он затянул на бёдрах ремень, перевернул его торчащим бруском вперёд, раздвинул ноги Ивана Пантелеича и сел между них на колени. Высунув язык, кряхтя и морщась от натуги, он стал запихивать между ягодиц отчима, кусок деревяшки. Дряблая кожа, вминаясь вместе с бруском, натягивалась до предела. Брусок то и дело соскальзывал, пружинил, натыкался на тянущуюся как резина, непреодолимую поверхность. Коля налегал всем весом, помогал себе руками и вдруг, как ему показалось, что - то лопнуло… Брусок беспрепятственно проник внутрь. Коля, старательно повторяя позу, виденную им ночью, так же упёрся руками в пол, так же прогнулся, так же надувая щёки и отдуваясь, стал размеренно двигаться. Иногда он, прислушиваясь к себе, бессмысленно смотрел в рябую спину Ивана Пантелеича. Иногда запрокидывал голову и ошалело водил глазами по свисающей со окна марли. Вдруг Иван Пантелеич застонал, и по его телу пробежала судорога. Коля насторожился. Замер. Посмотрел под себя и увидел на выступающей части деревяшки кровавые разводы…
И в этот же момент на веранде раздался удивленный возглас – Коля…! – и следом безумный крик – Боже мой! Что это…! - Над Колей и Иваном Пантелеичем стояла Светлана. Она была в тренировочных, в старой грязной футболке, с забранными в косынку волосами. Рука её лежала на груди, лицо растянулось комичной гримасой: разодранный лягушачий рот, глубоко врезавшиеся носогубные складки…- Мамочка! – запищала Светлана – Николай, что с ним, что это…?
У Коли подкосилась рука, и он свалился на отчима. Пытаясь подняться он, было, скатился на пол, но брусок застрял в Иване Пантелеиче. На мгновение Коля завис и как полоумный засучил ногами. Иван Пантелеич снова застонал, захрипел, его вытянутая вперёд рука ожила и потянулась назад. Коля заметался. Вскочил, отшатнулся от Ивана Пантелеича, попытался спрятаться от матери и снять с себя ремень, но в итоге так и остался стоять с окровавленным бруском перед собой. Через мгновение он, жалобно глядя на мать, громко зарыдал.
Светлана наблюдала, всю эту сцену уже молча. Первоначальный ужас на её лице медленно принимал более спокойные и осмысленные формы. Руки её автоматически потянулись к сыну и когда бросившийся к ней Коля, спрятался в её объятиях, взгляд Светланы оставался на лежащем, на полу муже. Иван Пантелеич постепенно приходил в себя. Светлана смотрела, как он приподнимается на локте, трёт ладонями ягодицы, хрипит и ничего непонимающим одурманенным взором шарит по углам. Глядя на это Светлана, неожиданным для неё, мощным грудным голосом повторяла – Вот это да….! Вот это да…! Не плачь Олюшко. Не плачь. Вот это да…!
Иван Пантелеич попробовал встать но, вскрикнув от боли, шлёпнулся на пол. Светлана, прижимая к груди сына, и пораженная какой - то мыслью, грубо и громко засмеялась….
Автор: Имиш
