− И-и-и-и, - жалобно сказала она.
− И-и-и-и, - хихикая, передразнил ее я.
После чего заклеил ей пасть скотчем, и она даже «ии-и-и» сказать не могла. Я пристально посмотрел ей в глаза. Она выглядела сломленной, и даже не пыталась что-либо предпринять. Но мне этого, мать ее, было мало. Я изо всех сил пырнул ее в бок столовым ножом, и в который раз подумал, что неплохо бы их наточить. Ну, оставшиеся, по крайней мере. Этим пользоваться я бы побрезговал. После такого-то... От боли у нее расширились глаза — и я убедился, что как и все штампы, этот, ну, про глаза, оказался очень жизненным, - и она попробовала отползти. Как бы не так. Я посветил фонариком в бок. Рана была. Ничего, кроме кулечка со стиральным порошком, у меня не было. Так что я засыпал в рану его. Тут-то она и попробовала заорать последний раз, да ведь пасть-то у нее была заклеена скотчем.
− Эй, что это вы тут делаете? - спросил, покачиваясь, какой-то местный алкаш.
− Играем с собачкой, - сказал я, прижимая голову шавки к земле.
Весьма игриво сказал, я бы сказал... Алкаш, что-то пробормотав, последовал к мусорке. Шавка, испытавшая последнюю надежду в жизни, и начавшая бить хвостом при звуке чужого голоса, поняла, что это конец и смирилась. Но блядь, это было бы чересчур просто. Ну, убить ее сразу. Так что я, дождавшись, пока алкаш не отольет на стенку мусорки, и не свалит, и когда во дворе все снова стихнит, продолжил экзекуцию.
− М-м-м-м, - тоскливо сказала она.
− А ведь я же тебя просил, - сказал я.
− Я ПРОСИЛ тебя, - напомнил я.
− Я просил тебя ОТЪЕБАТЬСЯ от моего подъезда, - сказал я.
− М-м-м-м, - сказала она.
Я, дрожащими руками, сыпанул ей в рану еще порошка, и она, обоженная, попробовала взвизгнуть. Зазвонил телефон. Я нажал кнопку приема.
− Милый, - сказала Лена, - ты где?
− Выскочил из дому, как ошпаренный, - обиженно сказала она.
− Дорогая, общаюсь по делам, - сказал я задумчиво.
− Нашей собачки там нет? Ну, дворовой? - спросила она.
− Даже не обратил внимания, - сказал я.
− Ладно, жду, - сказала она.
Я отключил телефон и вернулся к шавке. Она смотрела на меня своими глубокими, полными слез, глазами, способными разжалобить кого угодно. Но только не меня. Глаза этой гребанной шавки...
Я подумал о том, что все начиналось с них.
ххх
Если точнее, начиналось все не с глаз, а с глупости. С моей, как водится, глупости. Я возвращался домой, в квартиру, которую мы с Леной сняли в доме напротив парка, с большим и чистым — благодаря мне, но об этом позже, - подъездом. В отличном, как водится, настроении. Мир был прекрасен и дома меня ждала прекрасная блондинка — моя любовница с двухлетним стажем. Которая бросила, наконец, своего мудака-бойфренда, и решилась жить со мной. Главным ее преимуществом было ее замечательное тело. Летом чуть влажное и прохладное, зимой — жаркое и сухое, оно манило меня. Мне всегда везло на любовниц с большим размером груди и блондинок. Но это были любовницы. Лена же поселилась со мной под одной крышей. Это внушало оптимизм. Классное тело под боком постоянно, ВСЕ ВРЕМЯ. Я просто пел, и несся домой, перепрыгивая через ступеньку, как школьник с пятеркой в дневнике. Тут-то я и налетел на нее.
Средних размеров дворняжка лежала на лестничной клетке третьего этажа.
Свернулась калачиком и при моем появлении лишь подняла голову. Первое, на что я обратил внимание, это ее глаза. Наверное, такие были у какого-нибудь жреца какого-нибудь Соломонова храма, который порушили римляне. Большие, грустные, влажные... Невероятно печальные. Я, конечно, сразу купился.
− Собака, - сказал я жалостливо, - уебывай из подъезда.
Вместо ответа она положила свою треугольную, с большими ушами — как у шакала, позже заметил я, - голову себе на лапы, и вздохнула. Я подумал, и это простительно, я ведь тогда не имел опыта столкновения с живой природой в своем подъезде, что собака вот-вот умрет. Поэтому пожал плечами и пошел домой. Там меня ждала Лена, и ее сиськи четвертого размера. Мы жили вместе вторую неделю. Она открыла мне голая и в фарткуе. Я так попросил.
− Муа, - сказала она.
− Мур, - сказал я.
После чего мы сцепились прямо в коридоре. Прямо как дворняжки, подумал я. После чего отогнал эту глупую мысль и вдул Елене как следует.
Это было начало большого пути, но я его, как обычно бывает в начале большого пути, не заметил. Мы с Леной были ужасно молоды, и буквально прошлой ночью смотрели «Город Бога», так что она попросила меня сделать ей это ТУДА, а в это же время сунуть банан ВОН ТУДА. Думаю, я несколько перепутал, но это не имело никакого значения, потому что Лене понравилось. Если бы я знал, что именно в этот день началась эпопея длинной в год, то вместо банана ТАМ оказалась бы бутылка шампанского или первый кирпичик. Так или иначе, мы встретились.
Я, конечно, говорю о нас с шавкой.
ххх
Шавка процветала.
Как это обычно бывает, большие жалостливые глаза туберкулезницы оказались у крепкой здоровой, жизнерадостной особи. Первое время собака вела разведку боем. Она валялась у подъезда, на что я не обращал внимания, как раковый больной на первых стадиях не обращает внимания на то, что его родинки стали расти быстро и обильно. Затем я встречал ее пару раз в подъезде. Но мне и в голову блядь не приходило, что собака в подъезде может ЖИТЬ. Это было выше моего понимания. Конечно, я разглагольствовал о ебучих молдаванах, которые не умеют смывать свое говно, и засрали город до невероятных размеров помойки — и это, кстати, чистая правда, - но чтобы еще, мать вашу, и собаки в подъезде?!
Спустя месяц после нашей первой встречи я впервые понял, что шавка ночевала в подъезде. Догадаться до этого смог бы даже такой тугодум, как я — ведь, когда я выбежал на утреннюю пробежку в полпятого утра, шавка спокойненько себе спала под дверью соседской квартиры. Вот хуйня-то, подумал я. И совершил первую, - из числа тысяч, - ошибку. Я попробовал ее прогнать.
− Пошла на хуй отсюда, - сказал я шавке, чувствовавшей себя в подъезде, как дома.
Она нехотя приоткрыла глаза и отвернулась. О кей. Я взял палку, которая хуй поймешь почему, валялась в подъезде, и показал шавке. Та, с выражением прежнего достоинства на морде, лениво поднялась и не спеша потрусила вниз. Я глядел на все это с недоумением. Потом побежал в парк.
А когда вернулся, шавка лежала на прежнем месте.
ххх
Ее звали Муха.
Старые долбоебки, прикормившие эту сраную собаку в нашем подъезде, звали ее Мухой. Они считали, что она обладает незаурядным интеллектом — и в этом, кстати, ни капельки не ошибались, - оставляли ей жратву в подъезде, и она часами валялась у них под ногами у их сраных лавочек. Ладно. Я бы стерпел и это. Но она валялась у лавочек днем. А ночью эта ебучая тварь приходила именно на МОЮ лестничную клетку и спала там. Выходя по утрам в подъезд, я поднимал тучи шерсти. Мне не хотелось думать о том количестве ебучих паразитов, которые эта тварь оставляла в нашем подъезде. Лена не понимала, почему это меня так напрягает.
− Да забей ты на нее, эту собаку! - говорила она.
Но я ничего не мог поделать. Я вставал в полночь и глядел в дверной глазок. Шавка была под дверью. Едва я открывал дверь, шавка убегала. Но стоило мне закрыть дверь, шавка возвращалась. Постепенно с этого стало проклятием моей жизни. С этого началась затяжная депрессия. Я думал об этой собаке, когда засыпал, думал о ней, когда просыпался, и думал о ней, когда ебался. Ее силуэт маячил в моих глазах постоянно. Она была как заноза в заднице.
− Перестаньте кормить эту ебанную собаку, - просил я доброхоток-соседок.
− Кто, мы?! Так мы ее и не кормим, - врали они в глаза мне.
Когда я выходил из подъезда и видел, как они бросают этой ебучей Мухе — обнаглевшей и ставшей весьма вальяжной особью, - жратву, соседки отворачивались и делали вид, что меня не существует. Они принимали меня за пустое место. Все.
Обиднее всего, что за пустое место меня принимала и эта долбанная собака.
ххх
Поначалу я пытался прогнать ее, что было, конечно, ошибкой. Надо было с самого начала признать свою звериную сущность и решить вопрос кардинально. Но я все пытался казаться лучше, чем я есть, причем с детства, и это всегда причиняло мне массу неудобств и неприятностей. Но себя не переделаешь.
Итак, сначала я просто прогонял эту собаку из подъезда. Она выбегала оттуда, и возвращалась туда, едва я отходил от подъезда на пять метров. Я стал нервничать и злиться. Это привело к тому, что она почуяла мою слабость, и стала глядеть на меня с некоторой издевкой. То, что я пытался прогнать ее из подъезда побоями, привело нас к дурацкой ситуации. Она не уходила, но при моем появлении убегала, а убить ее голыми руками не мог. Сидеть же в засаде с оружием я считал проявлением сумасшествия.
− Если тебя так тревожит эта собака, - сказала Лена, - давай наймем уборщицу отдельно, чтобы каждый день убирала.
− Я и так блядь нанял уборщицу, которая убирает два раза в неделю, - сказал я.
− Еще я купил железную дверь с кодовым замком, - напомнил я.
Все это было чистой правдой. Я правда нанял уборщицу, которая убирала два раза в неделю, причем еще до появления этой ебучей, сводящей меня с ума собаки. Я правда купил железную дверь с кодовым замком и установили ее в подъезде за мои же деньги. Но ебучие молдаване не закрывали ее, или закрывали, хлопая ТАК, что замок сломался. О кей. Я установил дверь с замком, которая закрывалась САМА. Это ничего не изменило. Жильцы ебучие просто сунули под нее кирпич, чтобы дверь не закрывалась. При этом все они жаловались на то, что в подъезд иногда заходят посторонние. Я подумал, что нужно сделать для того, чтобы они стали закрывать дверь в подъезд? Я решился на эксперимент, дождался ночи, выгнал из подъезда шавку — конечно, она была там, - и насрал под дверьми самых отъявленных нарушителей дисциплины.
Вобще-то нарушителей было семь, но меня на семь дверей просто не хватило.
Ради чистоты эксперимента я попросил уборщицу пропустить неделю. Я с любопытством глядел, как эти люди выходят из своей квартиры, осторожно и чинно — как аисты — перешагивая кучи говна. Но ни одна из этих куч не была убрана.
− Давай переедем, - сказал я Лене.
− Из-за бродячей собаки?! - сказала она.
− Милый, меня здесь устраивает ВСЕ, если ты не заметил, - сказала она.
Потрепала меня по голове и поцеловала взасос. Она явно была настроена поебаться. Но я уклонился. Я в этот момент думал о другом. Шавка.
Интересно, она уже в подъезде, или только к нему подбирается.
ххх
Прошло полгода. У меня была постоянная депрессия.
Конечно, иногда мне удавалось столкнуться с шавкой — например, когда я возвращался с работы — и тогда я умудрялся ударить эту вертлявую тварь. Но не больше одного раза, потом она ускользала. Постепенно мои ласковые пинки стали жестче, и однажды я так здорово влупил ей, что она даже денек-два покашливала. С этого момента она не подпускала меня к себе ближе чем на пять метров. И, когда я решил все-таки взять грех на душу и окончательно решить этот сводящий меня с ума Собачий Вопрос, оказалось, что я не могу этого сделать. Я тупо не мог прирезать ее или травануть, потому что не мог к ней подойти и она не брала из моих рук еду.
Что же. Я всегда крайне отрицательно относился к задротам, которые задрачиваются сутками в интернете, но иногда польза есть и от них. Так что я дождался, когда Лена уйдет к подружке — мы почему-то ругались все чаще, - и включил ноутбук. Открыл страницу поиска и набрал фразу.
«как убить ебанную наглую тупую ебучую собаку которую тупицы жильцы прикормили своими ебучими голубцами которые они бросают прямо на пол в подъезде»
Ответ меня ошеломил. Найденных документов — НОЛЬ. Я почувствовал, как на глазах закипают слезы, и с отчаяния набрал в поиске всего два слова.
«убить собаку».
Ответ меня снова ошеломил. Найденных документов — ПОЛМИЛЛИОНА. Я не верил своим глазам. Я открывал страницы одна за другой. Там были такие истории, в сравнении с которыми меркли все мои злоключения. Я чувствовал себя человеком без яйца, который пришел на курсы групповой терапии и увидел сотни, нет, ТЫСЯЧИ людей без двух яиц. Мне стало легче.
Я почувствовал, что я не один.
Уточнив поиск, я быстро отсеял все лживые истории. Типа того, как рассказчик, укушенный собакой, шел домой за пистолетом, а потом стоял перед животным, глядя в его умные трогательные глаза, не в силах нажать на курок, потом отбрасывал пистолет, они с собакой обнимались, плакали, рассказывали, как дошли до жизни такой, пили немножко вина, танцевали при свечах, она говорила — ах, я еще девственница, а он говорил — малыш, я буду нежным, она виляла хвостом и сдавалась, они пялили друг друга в жопу, и становились ДРУЗЬЯМИ.
Вся эта лицемерная хуйня проходила по рангу даже не то, чтобы сетевой графомании.
Она была ненастоящая, как современная русская литература или украинское пиво.
Большинство потерпевших предлагали в качестве отравы априлин и нитроглицерин. Ладно. Я купил и то и другое, сунул в кусок ливерной колбасы, и оставил его ночью на лестничной клетке. Утром на площадке лежали два куска колбасы, а между ними — горка раскрошенных мной таблеток. Зрелище было весьма укоризненным, шавка словно говорила мне — неужели ты думаешь взять меня на такой жалкий понт? Ладно. На следующий день я размолол по двадцать таблеток нитроглицерина и априлина, и сунул их в кусок фарша, тщательно помял, чтобы все перемешалось, и оставил под дверью.
Наутро под дверью лежала ебучая Муха.
Сытая и довольная, она радостно помахала мне хвостом. Фарша не было. То есть, понял я, априлин и нитроглицерин это такая же неправда, как ум собаки — в противном случае шавка бы давно убралась из подъезда, потому что ей угрожала смертельная опасность, — или нацпроекты в России. Шавка обнаглела, и бегала вокруг подъезда даже с каким-то вызовом. Я пытался капитулировать и предложил ебучим жильцам сделку. Я покупаю ебучей собаке домик-будку, и кормлю ее, плачу ветеринару, беру ошейник. А они не заводят за это собаку в подъезд, потому что в подъезде ей не место. В ответ я услышал молчание. Что же. Да и шавка не принимала меня всерьез.
Странная война между нами закончилась.
Начинались активные боевые действия.
ххх
Следующие два месяца и 300 долларов я потратил на следующие глупые вещи...
... купил специальный разбрызгиватель для собак, благодаря которому «ваши питомцы будут ходить в туалет куда угодно, кроме того места, где вы опрыскаете этим замечательным средством»...
Само собой эта хуйня не сработала, хотя я обрызгал ВЕСЬ подъезд с первого этажа до пятого, полы стали как будто бархатными на вид, и чертовски приятно пахли.
... купил специальное звуковое устройство, которое включается в розетку, и начинает «издавать звуки, которые непереносимы животными любого размера, так как наносят им, животным, ущерб на нейронном уровне!».
Эта хуйня не сработала на шавке, которая спокойно себе спала — я видел в глазок, - в лестничном пролете до утра, зато здорово сработало на собаке с четвертого этажа, тридцать пятая квартира, - спаниеле, - до которой звуки дошли даже через дверь, отчего собака впала в истерику и выла до утра.
И, кстати, для того, чтобы включить устройство в розетку, пришлось эту розетку в подъезде установить.
И, между прочим, розетку закоротило, когда пошел дождь, и собака из тридцать пятой квартиры снова пострадала, потому что потерлась об эту розетку боком именно в Тот самый момент.
... купил дезодорант, которым брызнул в морду этой ебучей Мухе...
От этого она лишь стала благоухать.
И ей это так понравилось, что она пыталась подбежать ко мне, завидев меня с дезодорантом в руках.
...купил десяток-другой опасных лезвий, и, мелко наломав их, засунуть в кусок колбасы с плотной фактурой, после чего положить колбасу на то место, куда приходит спать проклятая тварь...
Увы, ничего не получилось, потому что... да-да, снова собака из тридцать пятой квартиры...
... неоднократно покупал фарш — меня полюбили все мясники района — и сыпал в него отраву для крыс, после чего подбрасывал эти котлеты в подъезд...
Увы, это не убивает собаку, ее лишь тошнит от крысиного яда... И, о, нет! Да, снова этот ушастый идиот из тридцать пятой квартиры...
... выпил бутылку коньяка, отчаявшись, купил кухонный топорик, дождался ночи, - по ночам я перестал спать, - и, пока Лена дрыхла, караулил у дверного глазка. Когда скрипула дверь, которую постоянно не закрывают мудаки-жильцы, не думающие о миллионах бактерий, попадающих в подъезд с, якобы, «свежим воздухом», рывком открыл дверь, бросился вниз и рубанул по проклятой твари...
Нет! О черт... Впрочем, какая ему разница, этому спаниелю из тридцать пятой квартиры, он бы все равно снова траванулся крысиным ядом...
ххх
Когда я увидел, что листья дерева напротив моего окна пожелтели, то понял, что живу с этой ебучей собакой в подъезде и голове уже год. Это был ужасный год. Я не мог есть, я не мог пить, я даже посрать не мог толком, потому что был напряжен все время, я был весь желтый. Я понял, что проиграл. Ебучая шавка из подъезда даже не выходила. Она лежала там и глядела на меня с вызовом. Я ее уже не бил. Какой толк? Все равно она вернется и переночует здесь же. Придурки, подкармливавшие шавку, поглядывали на меня со значением.
− Иисус терпел и вам велел, - словно говорили их взгляды.
Ладно. Я был готов смириться. С Леной мы ссорились ежедневно. Я стал переживать за себя. Больше всего я боялся умереть раньше, чем эта шавка. Я совершенно серьезно опасался, что меня вынесут из подъезда, и эта ебучая тварь, роняя шерсть, побежит за моим гробом. Я бы отдал все богатства мира, чтобы ее убили. Но кто и как? Службы по отлову собак в Молдавии перестали работать примерно в тот же год, что и местная канализация. То есть, лет пятнадцать назад. Каждый день я выпивал пузырек валерьянки. Я выбросил рогатку, которой пытался убить шавку, выбросил лук, и стрелы. Я подарил другу пневматический пистолет, который купил за 400 евро, и который лишь отпугивал собаку, но не был в состоянии пробить ей голову.
Моей последней надеждой были несколько упаковок лекарства для тубиков. Что-то на «-ид». Хотя простите. Я вовсе не собирался уподобляться интернет-мудакам. Запомните. Изониазид. Мне привезли их из Тирасполя, потому что в Молдавии этого лекарства — как и многих других — в аптеках не было. Я потратил почти все на приманки, но ебучие доброхоты следили за мной и убирали отраву. Поэтому, когда у меня осталось всего четырнадцать таблеток, я, без особой надежды, растолок их, и сунул в дешевую сосиску.
− Последний раз и все, даю слово, - сказал я под внимательным взглядом осунувшейся Лены.
− Нам вечером нужно будет поговорить, - сказала она.
− Оки, - сказал я.
После чего подумал, что проигрывать нужно достойно. Поэтому ссыпал таблетки не в отличный фарш или кусок вырезки, как обычно, - за этот год я потратил не меньше, чем на новые «Жигули», подумал я, - а в дешевую сосиску. И решил не бросать ее ебучей Мухе. Ты победила, сраная собака, думал я, когда вышел из подъезда и пошел к мусорке. Бросил мешок в контейнер, а сраную сосиску — прямо на землю. Пускай крыса сожрет, подумал я, или бомж. Пусть ХОТЬ КТО-ТО сдохнет, подумал я. Повернулся и пошел.
Тут из-за контейнера мелькнула тень и жадно счавкала сосиску. Я, не замедляя шага, повернул голову, и продолжил идти, хотя пульс у меня участился.
Это была ебучая Муха.
Я глазам своим не верил, но шел. Стоило мне остановиться, как эта тварь увидела бы что это я, и прекратила бы жрать. А так она меня просто не заметила и среагировала на движимую приманку. Я шел медленно, но шел. И я видел, как она СОЖРАЛА всю эту отраву.
Дома я быстро переоделся, буркнул что-то Лене, прихватил пару гвоздей, немножко стирального порошка, средство «Крот», в общем все, что под руку попало, сунул все это в рюкзак, и вылетел из квартиры.
Я знал, что или мы закончим все это сегодня, или я с ума сойду. Так оно и случилось. Мы закончили и я с ума сошел.
Правда, всего на вечер.
ххх
... подыхала Муха страшно. Уже когда я вышел к ней, ее колбасило и телепало, а изо рта шла пена. Я не испытывал к ней ни малейшего сочувствия. Я пытался решить дело миром. Так что я со спокойной душой побил ее немножко по ребрам, и парочку, кажется, сломал. Вбил в ухо гвоздь. Заклеил пасть скотчем. Были мыслишки отпустить ее такую, чтобы она сдохла от мук и голода, но страх пересилил. А вдруг ее выходят старушки ебучие, а?
− Господи, - сказал я, глядя на ее, - что же ты, тварь ебучая, НЕ УШЛА, а?
− Жила бы себе сейчас у помойки, а? - сказал я.
− Ты меня ДОСТАЛА, понимаешь? - спросил я.
− Я же просил тебя УЙТИ, - сказал я.
Она хрипела и подвывала. Ее тошнило. Мне было хорошо. Я наслаждался. Я люблю животных. Я люблю собак. Но я блядь ненавидел ЭТУ собаку. Я ненавидел ее как личность. За этот год она вымотала меня донельзя. Я потратил на нее кучу бабок. Кучу нервов. Кучу времени. Я изучил ее жизнь как ниндзя — расписание заказанного самурая. Я блядь, писатель мирового уровня, занимался такой ХУЙНЕЙ... Я был как писатель мирового уровня Платонов из анекдота, где он бежал, будучи дворником, за хулиганом.
Оно нам надо было? Она могла избежать всего этого, просто уйдя блядь из моего подъезда. Тварь, подумал я, и расстегнулся, чтобы поссать.
− Бр, фр, - рыгала она потихонечку кишками.
− Я ссу на тебя, - сказал я.
И, глядя, как она содрогается, поссал ей прямо на морду. Она завыла с ненавистью. Я завыл с ненавистью в ответ, напоминая ей, как Я бессильно мучался этот год. Застегнулся и плюнул ей в харю. Пырнул тупым ножом, и насыпал в рану стиральный порошок. В принципе, все это было лишним, изониазид подействовал и она умирала. Но я хотел, чтобы она умерла, понимая, ЗА ЧТО ее убивают. Поэтому подтащил к подъезду, и, бросив ее передней лапой на порог, переломал лапу железной дверью.
Я словно обезумел. Я мстил за год, выерчнктуый из мое жизни. Год, потраченный на мысли о том, что под моей дверью спит ебучая шавка с глистами и шерстью.Я выпил бутылоку пива, разбил ее о голову шавки — видимо, таблеток надо было толочь больше, умирала она медленно, - и поковырялся осколком в ее животе. Она уже беззвучно плакала.
− Пизда ты этакая, почему ты не сжалилась, когда плакал Я? - спросил я ее.
После чего разрезал скотч, конечно, пришлось и по морде, и она заулыбалась как Гульплен, и затолкал пару осколков в пасть шавке. А потом снова сплясал на ней джигу. Шавка совсем расклеилась. Даже рычать перестала. Видимо, решила бить на жалость. Но это не имело значения. Не помогло же, когда бил на жалость, и просил уйти из подъезда я.
Потом я взял мешок для мусора — большой и прочный — и бросил шавку туда. Перенес ее через дорогу, в Долину Роз, и бросил мешок в озеро. Собака оказалась бойцом. Она захлебываясь, тонула, и рвалась на берег. Я вытащил полуразорванный мешок, и пнул его ногой изо всех сил. Над парком спала Луна. Замечу — над парком, а не в моем подъезде. Огромная и сияющая Луна. Это было невероятно прекрасно. Как и то, что я делал. Я МСТИЛ.
Я бы убивал собаку еще год.
Но она, к несчастью, сдохла. Я бросил падаль в воду, и ушел. В роднике по соседству вымыл руки, и сполоснул лицо. Воздух был теплым и все быстро высохло. Я обратил внимание на то, что деревья прекрасны и ночь нежна. Я шел и смеялся. Я вспомнил о книгах, вкусной еде и красоте мира. Я перестал думать об этом говне.
Я был Свободен.
ххх
Я прекрасно понимал, что меня ждет дома, но я собирался бороться.
− Милый, я хочу сказать тебе, что... - встретила меня грустная Лена.
− Давай ты скажешь мне об этом ровно через пять часов, ладно, - сказал я.
− Это моя просьба, - сказал я, понимая, что она собирается сваливать от меня.
− Ладно, - нехотя сказала она, понимая, что я понимаю.
Я вымыл руки мылом, открыл шампанское, и влил в нее и себя по половинке. Потом раздел ее и выеебал, наконец, не отвлекаясь ни на что. Я был сконцентрирован только и исключительно на ней. На Лене. Сначала она думала, что это на пятнадцать минут, потом — на полчаса, затем — на час. Но потом я разъебал ее в холодец, мы пошли на рекорд, и перевалили за третий час. Ближе к пятому часу я, поглядывая на часы, постарался сделать это точь в точь вовремя. У меня получилось. Я спустил в нее ровно после пяти часов ебли. Бедняжка, мокрая, почти сразу же уснула. А я встал и пошел на балкон, выпить еще вина. Я был в отличном расположении духа. Со времен Чингис-хана ничего не изменилось. Приятнее всего пировать на теле врага. Даже если этот враг всего лишь собака. И я уже достаточно отошел к тому времени для того, чтобы признать — это был достойный соперник. Весьма достойный, подумал я. Я увековечу ее память расказом, подумал я. И стал любоваться парком.
Озера отсвечивали Луной.
Черный Аббат
