В последнее время для борьбы с депрессией начал смотреть российские телесериалы. Не в том смысле, что я окончательно превратился в сорокалетнюю домохозяйку, рыдающую над несчастьями плейбоя Петрова, а в том смысле, что вот включаешь ты "Клан Сопрано" и впадаешь в ступор. "Господи, какая четкая, ясная, выверенная структура! Какая прогрессия конфликтов! Что за живые, метко схваченные характеры! А язык! Песня, а не язык! Мне так никогда в жизни не написать!" И начинаешь, натурально, плакать. Затем переключаешься на премьерных "Цыганок" и слезы как–то сами собой высыхают. "Господи, а я, оказывается, не самая большая бездарность в этой стране, есть и покруче. Да что там "есть", они не просто "есть", они пишут часовые драмы, идущие по центральному телевидению в прайм–тайм! Невероятно, господи! У меня блестящее будущее в этой индустрии идиотов!"
Ну, или не идиотов, а тонких интеллигентных людей с прекрасной эрудицией и богатым внутренним миром, которые, однако, не знают Страшный Буржуинский Секрет, самую их главную телевизионную тайну (про которую, кстати, умолчали и в сценарной мастерской, которую я посещал). "Каждая сцена — законченный драматический бит с конфликтом, в котором участвуют протагонист и антагонист с ясной мотивацией". Это, повторюсь, простейшее правило, азы азбуки сценариста, встречающиеся в каждой американской книжки про писание телесериалов. Человеческая жизнь состоит из конфликтов, смотреть на дружную семью вам надоест через пять минут, но заставьте ее членов ругаться между собой — и ваши зрители будут обсуждать 954–ую серию на лавочках у подъезда.
Первоклассные западные шоу, типа тех же "Сопрано", на 90% состоят из конфликтных сцен, их герои даже поссать сходить не могут, чтобы не столкнуться с враждебностью, предательством, давлением и клеветой.
Прекрасный пример из "Сопрано" — сцена встречи престарелого дяди Джуниора с его подругой юности. Это классическая сцена–вводка нового персонажа, когда нам сообщают информацию и представляют новое действующее лицо через диалог "А вот помнишь, дорогая, 20 лет назад мы…" Здесь нет места конфликту, оба персонажи рады видеть друг друга и их общение тонет в патоке ностальгии. Дрянной сценарист так бы и оставил этот диалог — старики неумело кокетничают друг с другом, заскучавший зритель чешет яйца и идет за пивом. Но сценарная команда "Сопрано" поместила сцену встречи в госпиталь — и Джуниор, и его подруга сидят в инвалидных колясках, согласно правилам госпиталя. Джуниор, увидев свою бывшую любовь, не хочет показаться перед ней беспомощным стариком (мотивация!) и встает со своей коляски, начиная речь–вводку информации. Медсестра его прерывает: "Сядьте обратно, вставать запрещено правилами!" (медсестра выполняет свой служебный долг — мотивация!), Джуниор ее грубо обрывает, и в сцене милого щебетания стариков возникает фоновый конфликт. Кончается все появлением здоровенного негра–медбрата, который, оборвав стариковскую беседу, заставляет Джуниора забраться обратно в коляску — таким образом, появившийся в начале сцены конфликт логично развивается (отбритая грубостью Джуниора медсестра уходит за подмогой), достигает кульминации (Джуниор и негр играют в гляделки, кто кого пересмотрит — старый мафиози или молодой здоровяк?) и благополучно разрешается (мафиози решает не рисковать, признавая свое поражение и возвращаясь в коляску). Все это, повторюсь, на фоне беседы–вводки нового персонажа, которая из скучной выдачи фактов (знакомы, любили, теплые чувства, все дела) превращается в захватывающее зрелище. Как говорит Дмитрий Евгеньевич, "так работают Мастера".
Иное дело российское телемыло. Персонажи общаются друг с другом предельно вежливо, 90% времени нам показывают дружащих между собой джентльменов, обменивающихся монолитными блоками информации без какой–либо конфликтной поддержки (вы не поверите, но тут по–прежнему в ходу монологи злодея, точно так же, как и монологи следователя в "Обручальном кольце", например). Ссориться персонажи категорически не желают, они все христиане до мозга костей, которые не то, что наорать — просто перебить с ехидной ремаркой не могут. Если же конфликтовать все–таки приходится (ох, проклятая драматургия, а мы так хотели снимать про дружбу!), то персонажи становятся друг напротив друга, складывая руки на груди (Тони Сопрано, хватающий оппонентов за грудки? Раздавленный долгами владелец магазина, падающий в мольбе на колени? Плюющий под ноги Ричи? Забудьте, у нас в России все поголовно, включая уголовников, приличные люди с английский дворцовой сдержанностью) и с каменными лицами выдавая безэмоциональные монологи (как я уже говорил, перебивать в российских сериалах не принято). Если Тони Сопрано готов размазать соперника за подгнивший помидор, то российские чудики (я честно просмотрел несколько серий "Спального района", "Обручального кольца" и "Цыганок") ведут себя как героиновые наркоманы после курса реабилитации даже в те моменты, когда решается вся их судьба.
Это позор. Это ебаный позор. Нет конфликтов. Нет персонажей. Нет мотиваций. Есть лишь бесконечное молочнокислое гудение " — Я думаю, что это Сидоров совершил преступление, потому что, как вы уже знаете, в его квартире найдено письмо от Найденовой, которая, как вы помните, состояла с ним в любовной связи, которая, как вы не забыли, была прерваана из–за мужа Найденовой, Найденова Виктора Алексеевича 1970–го года рождения… — Отличное умозаключение! — Спасибо! Теперь, что касается случая Щавелева…", лишь по какому–то чудовищному недоразумению называемое телесериалом. Любопытно, что все три указанных мной, эм, сериала произведены тремя разными телестудиями с разными командами актеров и сценаристов — то есть, нельзя сказать, что я видел какое–то чудовищное исключение из правил, а на самом деле все хорошо и замечательно. Нет, на российском телевидении все плохо. Все очень плохо. Спустя 50 лет после появления формата сериала у нас до сих пор так и не выяснили, что персонажи ДОЛЖНЫ РУГАТЬСЯ. И это потрясающе. У меня, знаете, после этого все вопросы к Путину отпали — если даже условная интеллектуальная элита страны (сценарист — это классический рабочий умственного труда, интеллигент) не знает азов драматического искусства, которым как бы занимается, то что можно требовать от чиновников, ментов и депутатов? Какое Сколково, какие инновации и нанотехнологии? У НАС В ТЕЛЕВИЗОРЕ ДО СИХ ПОР ТЕЩА ЗЯТЮ СЛОВО ПОПЕРЕК СКАЗАТЬ БОИТСЯ. То есть, глядя на сценарный корпус, надо не ужасаться, а наоборот, радоваться, что в остальной стране люди еще не начали мычать, что еще есть кто–то, кто умеет водить машины, считать в уме ("Ваша сдача — два рубля") и подметать двор. Это чудо. Правда, это чудо. Наше Сколково — это президент, который умеет завязывать шнурки и сидеть прямо, я серьезно. А уж если он еще умеет писать, так это вообще нанотехнологический прорыв и цифровая революция — потому что на телевидении писать не умеют.
King_of_the_Dogs
