В этот душный июльский день Миха и Ваха совершили фатальную ошибку. А ведь всё выглядело таким надежным, всё, казалось бы, шло в режиме "жизнь удалась". С ветерком они объезжали дозором свои владения. У фонтана на Университетской засекли "клиента". Сухой, как вобла, седой, небритый мужик в яркой олимпийке и в джинсах с оттянутыми коленями явно был не похож на ученого или на предпринимателя. Он угрюмо брел среди полуголых студенток и дамок с колясками. В руке у мужика была пластиковая бутылка с дешевым джин-тоником.
- Есть контакт, — оскалился Ваха и ловко осадил тачку.
- Сиди, — лениво проговорил Миха и надел фуражку. Вышел из машины и энергично двинул наперерез мужику. – Гражданин, можно вас на минутку.
- Э? – мужик смерил Миху мутным взглядом и харкнул ему под ноги. Миха заметил у него на запястье цепочку из белого золота. Лицо было желтым, бугристым, как грецкий орех. Горло уродовал фиолетовый шрам.
- Ваши документы, — потребовал Миха и опустил глаза. Уж больно неприятный был у мужика взгляд – дикий, настырный, хлопотный.
- Не имеется, — со свистом выдохнул мужик. И как в подтверждение развел руками. Голоса у него не было тоже.
- Распиваете в неположенном месте, — угрожающе завел Миха, а сам подумал: "Ну и чучело! Откуда он выполз? Маньяк, в натуре. Поди, заточка или бритва в кармане".
- Так ведь, Бендер моя фамилия, — засипел мужик. – Хули мне еще делать? Слышь, начальник, шмару хочу снять. Или двух. Я парень не молодой, но взыскательный и при деньгах. Вот смотрю, выбираю, кому присунуть. Ты меня, сука, не держи. Вали своей дорогой.
- Сука? – растерянно повторил Миха. – Значит, я сука?
Мужик кивнул и сделал попытку облить его из своей поганой бутылки. Краем глаза Миха заметил двух готических лол-переростков, которые захихикали, жеманно прикрыв губы ладошками. Миха покраснел, но взял себя в руки.
- Проедемте в участок, — решительно произнес он свою коронную фразу и стряхнул с фуражки капли вонючей жидкости. Признаться, он был в небольшом замешательстве. На счастье, сияющий Ваха подкрался сзади и грамотно заломил мужику свободную кисть. Миха перехватил другую руку и выдернул из нее пивной снаряд.
- Давай, ковыляй, хуило, — яростно зашипел Ваха. Взяли "клиента" почти бесшумно, благодаря сноровке, а также отсутствию у гражданина голоса. Впрочем, человек, назвавшийся Бендером, оказался упертым типом. Товарищи долго втискивали в машину его тело, превратившееся в тяжелую, не гнущуюся чурку. Бендер буквально одеревенел, так что стимулировавший его Ваха ушиб колено и руку.
Служили два товарища в тихом и респектабельном районе. Здешние жители вели сытую, размеренную, безмятежную жизнь. А местный участок полиции по праву считался самым эффективным во всем городе. Начальник участка был убежденным, безжалостным прогибиционистом. Но у напарников с этим проблем не возникало. Миха, насмотревшийся в детстве на загулы папаши, всей душой ненавидел зелье, эксцессы и пьянь. Вахе запрещала употреблять алкоголь его строгая мудрая религия. Внутри служебный сухой закон был им не в тягость.
- Сейчас подтянем свидетелей и оформим этого доходягу на всю катушку. Надо по базе его пробить, — все еще пыхтя от возмущения, размышлял Миха. – Явно, урка. Пидорас, блядь.
- Глянь, мобила какая, — присвистнул Ваха, взвешивая на ладони отобранный у "клиента" аппарат.
- Аул, блядь. Это айфон называется, — определил Миха. – А в бумажнике что?
В бумажнике, кроме мелочи, оказалось две новенькие купюры по двести евро. И несколько визиток. Просмотрев визитки, Ваха смахнул заливавший лицо пот и оглянулся на зарешеченный задник служебной машины. Бендер сидел прямо, как кукла, и не мигая, смотрел куда-то вперед.
- Эй, мудило? Откуда у тебя эти визитки? Ты их знаешь, что ли?
В ответ Бендер тихо, но обстоятельно обложил Ваху по матери и широко улыбнулся. Зубы у него были кривые, гнилые и редкие.
- Ах ты… — Ваха хватил кулаком по перегородке. О чем-то задумался — на его лицо словно упала тень. Хлопнул напарника по колену. — Ну-ка, Миха, тормози, нахуй.
Миха с удивлением взглянул на товарища. Выпученные глаза кавказца мрачно сверкали.
- Это нам – пиздец? Это тебе пиздец, дорогой! Слышь, чо говорит? Я вот думаю, а нахуя нам с ним возиться? Нам Батя чо говорил? Увидите синяка с бутылкой, везите в лес и валите. Так ведь? Наш Батя шутить не умеет. Ну, так за чем дело стало? Мы на колесах. Лесок неподалеку. Заедем ко мне в гараж, возьмем лопату. У меня пиздатая лопата есть, с широким черенком.
- Экология, блядь, — Миха задумчиво перебирал визитки. Потом залез в телефон и раскрыл список контактов. – Мутный пассажир, очень мутный.
- Я тебе точно говорю, — уже тихим голосом продолжал Ваха. – С этим гандоном проблем не оберешься. Я жопой чую. Еще извинения просить придется. Оно тебе надо?
- А валить кто будет? – так же тихо спросил Миха.
- Бросим монетку.
- Хуюшки. Давай я копаю, а ты валишь. Вам, зверям, это как два пальца. Я-то знаю.
- Ну уж и человека, — обиженно хмыкнул Ваха. – Лады. Копай, Ваня, копай.
- Ты это, на, — Миха достал из бумажника мелкую купюру. – Дуй в ларек. Купи деду пузырь, чтобы не бурогозил.
Машина свернула с грейдера на проселок и зашуршала вглубь бора. Жара спала. Красное солнце помелькало среди стволов и наглухо скрылось за чащей. Честно сказать, Миха и Ваха не были чайниками в социальной экологии. Пару раз они уже "отвозили клиентов в Сочи", так сказать, в рабочем порядке. Совсем никчемных и опустившихся проходимцев. Валить человека по собственной инициативе, пускай даже пьяного человека – им было в новинку. Миха не слушал свое любимое Русское радио. Ваха порою оглядывался. Бендер все так же смотрел исподлобья прямо перед собой. Взгляд его был сосредоточенный, напряженный и голый. Взгляд был похож на ощутимую, фактурную вещь, которую надо поддерживать всем своим телом.
- Знаешь, что сейчас будет? – спросил Ваха, когда Миха взял лопату и ушел в лес.
Бендер кивнул и с наслаждением приложился к бутылке крепкого пива.
- Страшно?
Бендер прищурился, икнул и снисходительно посмотрел на Ваху.
- Да ты не парься, — выдохнул он. – Мочи смело. Я полежу, чуток отдохну да дальше пойду. Что мне – впервой, что ли?
- Ну ты, батя, отчаянный, — шмыгнул носом Ваха и погладил табельный пистолет. – Знаешь, какую дырку в башке эта вещь прошибает?
- Ничего. Мне землица рану залижет и новой силой снабдит. А то что-то выдохся я совсем, на вас, пидаров, глядючи. Заебали меня, моченьки нет.
- Лады, — передернул затвор Ваха. – Вот сейчас за пидара и ответишь. А кем по жизни-то был, дядя? Что мутил? Где сиживал?
- Да смотрящий я, — нехорошо, гнилостно улыбнулся Бендер. Ваха поёжился.
- А вот это ты врешь, дядя. Мы всю вашу криминальную мразоту выжгли каленым железом нахуй. Батя наш – хват. У нас чисто.
- Да ты не понял, дура. Я не уголовник. Я не над землей вашей смотрящий.
- А над чем же тогда?
- Да над всем. Над вами, ментами. Над государством вашим.
- Да ты совсем охуел, да? – заржал Ваха. – Ну, ты пиздец! Петросян, бля.
- Э. Тебе не понять, — махнул рукой Бендер и снова припал к бутылке. Взгляд его очищался от мути, делался ясным, трезвым, совершенно осмысленным. Неожиданно Ваха почувствовал резь в горле. Так, словно по нему прошлась острым краем какая-то дикая правда.
- Ну, так попробуй, объясни! — психанул Ваха. – Чо ты мне лепишь, юродивый, бля?
- Ты прав, — Бендер допил пиво и аккуратно поставил бутылку на землю. – Я ведь не человек.
- А кто ты? Ондатра?
- Я смотрящий. Я взгляд. Я дух порядка, — лицо Бендера приняло интеллигентное благостное выражение. — Любая организация существует не потому, что она иерархия. А потому, что кто-то со стороны наблюдает ее как порядок. Пока я есть, смотрю, вижу, существуете вы, ваше ведомство, ваше государство. Как только я закрою глаза, вам всем полный пиздец. Всё ясно, молодой человек?
- Готово! – раздался из леса жизнерадостный голос Михи.
На застежке цепочки, снятой с мертвого Бендера, было выгравировано: "VIDEO". На кожаном бумажнике был оттиснут растянутый ромб с тремя включенными концентрическими кругами и ниже маленький, как значок копирайта, герб государства. Ваха чувствовал себя скверно. Не потому, что убил, а потому, что забрал у мертвеца эти красивые одушевленные вещи. Севший за руль Миха, не обращая внимания на непривычно пустое шоссе, дрочил радиоприемник, из которого вместо бодрой музыки рвалась инфернальная какофония.
- У тебя видик какой любимый? – прервал молчание Ваха.
- А? – с раздражением отозвался Миха. – Фильм, что ли? Не понял, чо, блядь, за хуйня? Новый же.
Неожиданно треск прекратился, и из приемника запел взволнованный мужской голос:
"Сережка ольховая лёгкая, будто пуховая. Но сдунешь ее – всё окажется в мире не так. И кажется, жизнь – не такая уж вещь пустяко-вая…"
Треск и скрежет снова заглушили песню. Миха выключил приёмник и доверчиво посмотрел на напарника. Детские прозрачные глаза милиционера засветились природным весельем.
- Я вот недавно пиздатый фильм посмотрел. "Судный день" называется. Там телка такая клёвая…
Договорить он не смог. Из окна встречной "бэхи" черного цвета хлестнула автоматная очередь, и одна из пуль снесла Михе полчерепа. "Газик" вильнул, протаранил дорожное ограждение и кувыркнулся в кювет. Инстинктивным движением Ваха открыл дверцу и вылетел из машины. На мгновение все померкло, а когда сознание вернулось в телесную тару, мир стал другим.
Ваху выбросило в придорожный кустарник. Бандитская тачка резко затормозила и подала назад. Вышли три бритых парня в черных спортивных костюмах и осторожно направились к перевернутой служебной машине. Только один из них был по-настоящему вооружен. Ваха отметил, что в "бэхе" остался водитель. Когда нападавшие люди подошли достаточно близко, Ваха прицелился и выстрелил в автоматчика. Парень согнулся, но не упал, и выстрел пришлось повторить. Двое других, вооруженные битой и травматическим пистолетом, на мгновение присели. Один побежал назад, а второй нырнул, перекатился и, приблизившись к павшему, забрал у того ствол. Ваха выстрелил снова и ранил его в ногу. Парень взвизгнул и дал от живота короткую очередь. Одна из пуль срезала веточку прямо над головой Вахи. На простоватом и совсем еще юном лице парня отпечатался какой-то щенячий восторг. Такое лицо не могло принадлежать серьезному бандиту. Скорее, баклану. Нападавшие были бакланы. Ваха хладнокровно прицелился и выстрелил парню точно в лоб. В этот момент, "бэха" с визгом развернулась и понеслась к городу. Только сейчас Ваха заметил, что из окна легендарного бандитского кара реет черный флаг.
Телефоны не работали. Из рации доносилось только замогильное шуршание. Чувство самосохранения подсказало Вахе, как действовать дальше. Он не стал выходить на шоссе и голосовать. Он снял с себя форму и переоделся в черный тренировочный костюм убитого в лоб парня. Прихватил автомат, в котором оставалось шесть патронов. Натянул на голову капюшон. И неторопливо побежал трусцой через поле и дачные кооперативы. Прямиком к городу.
Над городом без конца трещали выстрелы и завывала сигнализация. Резко поднявшийся ветер нагнал низкие брюхатые тучи, красиво подсвеченные ярым багровым заревом. Когда Ваха добрался до города и вступил на свою "землю", пошел сплошной дождь, и сразу запахло жженой резиной кошмара и охмуряющей свежестью сказки.
Ваха медленно шел мимо дымящихся скелетов иномарок, мимо вынесенных витрин и разграбленных супермаркетов. Окна жилых домов, фонари не горели. Тусклый свет давали только пляшущие, непобедимые, шипящие огоньки. Остро пах красноватый асфальт, по которому с визгом проносились ошалевшие автомобили. Шайки из шустрых теней ликовали, бесились, братались и дрались повсюду. Палили друг в друга и в небо то ли шутихами, то ли из настоящего огнестрела. Иногда попадались тела, такие же понарошечные, как и все вокруг. Ваха безучастно обходил трупы и сторонился шумных сборищ. Только раз отвернулся и выругался, когда взгляд упал на дотла сожженный вместе с экипажем патрульный "форд". Ваха презирал людей и не жалел их. Однако равнодушным он не был. И цельным он не был. Его разрывали два сильных чувства. Одно – чувство ужасного одиночества, словно он уже умер и погрузился в неправильный, перевернутый мир. Другое – чувство небывалой свободы, словно он, опять-таки, умер и теперь ему можно всё. В одном месте он увидел групповое изнасилование. Какие-то рослые, пьяные парни морочили двух голых девчонок с ангельскими расквашенными рожицами. Один из парней, дожидавшийся своей очереди, с уважением покосился на АК, который Ваха, вступив в город, все время держал стволом вперед, и сделал одобрительный знак.
- Подходи, брателло. Сегодня бесплатно. Дочки префекта. Самый свежак, только вскрыли.
Ваха помотал головой, но не смог сдержать глупой ухмылки и несколько минут жадно любовался живой картинкой. Он поймал затуманенный взгляд одной из девчонок, и ему передалось от нее что-то такое, отчего он почувствовал жгучий стыд и желание расстрелять подонков на месте. Но спасти только затем, чтобы самому, единолично, ей засадить. В эту ночь с июля на август воздух города был насыщен летучей дурью и вожделением.
Вид уничтоженного полицейского управления вернул Вахе чувство тяжести и задел его сердце. Приветливая кровля, выложенная изумрудной черепицей, полностью прогорела и рухнула. Облицованный лазурным песчаником, щеголеватый двухэтажный особняк, где протекала планомерная и полезная деятельность, по какому-то злому волшебству, разом превратился в закопченные руины. Не веря своим глазам, Ваха подошел ближе и окунулся в зловоние пожарища. Сухо треснуло под ногой витражное стекло.
- Стоять. Смирно. Ханде хох, — вдруг послышался из развалин знакомый голос.
Ваха вгляделся в горелую тьму и различил в проеме окна силуэт крупного мужчины. Щелкнула зажигалка, и пламя осветила лицо. Голый внушительный лоб, пышные усы и пытливые глаза хищника-одиночки.
- Батя! – Ваха с радостью опознал своего начальника. – То есть, извините, Александр Георгиевич.
- Да брось ты ее к чертям, эту субординацию, — пьяным голосом сказал Батя и сделал пригласительный жест "стечкиным". – Ваха, родной, заходи. Гостем, бля, будешь.
Ваха юркнул в окно и, спотыкаясь в потемках, прошел вслед за Батей в какое-то тесное помещение, озаренное маленьким чадящим костерком в синем ведерке. В бронежилете на голое тело и смешных разболтанных трениках, Батя был не похож сам на себя. К его мужественному лицу прилипла жалкая, пьяненькая улыбка. Многозначительно хмыкнув, Батя подпер дверь чем-то тяжелым и неожиданно прижался к Вахе. Не обнял, а именно что прижался. Шум дождя стих, и сразу стало уютно. Ваха узнал эту комнатку. Она совершенно не пострадала от пожара. В ней даже запах стоял тот же – мочи, "черемухи", страха. Это была так называемая "газовая камера", куда запирали задержанных лиц.
- Что случилось? Где все наши? – спросил Ваха.
Вместо ответа Батя протянул Вахе ополовиненную литровую бутылку с заграничной этикеткой черного цвета.
- Выпей, боец. Я приказываю. Давай, Ваха, глотни. От тебя уже не убудет.
Ваха взял бутылку, принюхался и, победив отвращение, сделал глоток.
- Виски. В сейфе хранил. Думал, пойду на покой, тогда и жахну.
Ваха сделал новый глоток, побольше. И вдруг с жадностью припал к бутылке.
- Эй, казарма, стоп! – засмеялся Батя. – А то всё, бля, зараз выдуешь.
Баха откинулся к стенке и почувствовал приятное головокружение, которое быстро становилось блаженством.
- Я не знаю, не могу понять, что произошло, — медленно произнес Батя. – Всё как-то сразу обрушилось. Черти эти с черными флагами валом поперли, точно из преисподней. Бля, Ваха, ты не поверишь — они ничего не боятся!
- А где все наши? – повторил свой вопрос Ваха.
- Половина разбежались, — вздохнул Батя. — А половина висят тут, за домом, как ёлочные игрушки. Арсенал весь растащили. С Нюркой нашей, знаешь, что сделали? Э. Зажарили и сожрали.
Они долго молчали. Только потрескивал костерок да булькала бутылка.
- Я не знаю, Ваха, что делать, — наконец, устало признался Батя.
- Я знаю, что делать, — Ваха вытащил из кармана глазастый бумажник и браслет белого золота. – Я должен вернуть эти вещи одному человеку.
- А где он, твой человек? Разве теперь кого-то найдешь?
- Я знаю, где он. В лесу.
- В лесу? – оживился Батя. – Ну, правильно. Ты голова. Как же я сам не додумался? На рассвете, когда кипеж схлынет, берем стволы и рвем в лес. Партизанами с тобой станем. Мы еще повоюем, — и с сердцем добавил:
- Ебать твою маму Анархию!
© дважды Гумберт
