Мерно, год за годом текла жизнь. Работа, учеба, свадьба. Рождение дочери, потом сын и вновь жена подарила дочь.
Проблемы, заботы, то кашель, то ангина. Потом беготня нового порядка – сад, школа, оплатить институт, устроить на работу, отыграть свадьбу.
Дальше, только хуже, в финансовом плане, но жизнь давала радости – родился внук, потом второй. Вот уже на семейные праздники в доме собирается огромная, гомонящая толпа детишек.
Те, что постарше, сидят, посмеиваясь, те, что помладше – носятся по дому и двору.
Николай Петрович откинулся в кресле и посмотрел в окно. Его дети, его внуки и уже один правнук, жарили мясо на углях, играли со старым псом Полканом.
- Что ты тут один? – В комнату вошла его жена, Лариса. – Коль, ты чего это?
Николай посмотрел на жену и пристукнул по своему колену рукой:
- Иди ко мне.
Так они и сидели, обнявшись, наблюдая за своими детишками, украдкой от друг друга утирая слезы.
Не было понятно, что это за слезы. Радость за прожитую не зря жизнь? Или оплакивали они свою молодость, отданную детям и работе?
Кто знает. А пожилые супруги никогда не ответят на этот вопрос постороннему.
- Петрович, может, еще год другой порулишь заводом, а мы тебе зама поставим молодого парня, пусть у тебя поучится? – Басил в трубку министр из областного правительства. – Не хочется абы кого на твое место ставить.
- Валентиныч, - директор устало опустился в кресло. – Знаешь, Паша. Я же всю жизнь на этом заводе, на этой земле. Без отпуска и продыху. На море хочу хоть на старости лет взглянуть.
- Как знаешь, Коля, - смягчился министр. – Но приемника толкового поставь.
- Так Мишка-то Косыгин и встанет. Двадцать с гаком лет в моих замах ходит.
- Ну, добре, Коля, добре.
Коллектив провожал своего директора – Николая Петровича на заслуженный отдых.
Звенели бокалы под сводами заводской столовой. Тосты исключительно были заздравные и многая лета.
На богато, для поселка, убранных столах было все и запотевшие бутылки водки, и мясо, и икра, правда, красная, но все же.
За столами сидели вперемешку и рабочие с женами и руководители – так хотел юбиляр, который знал всех и, которого, знали все – прямой, с крестьянской хитрецой мужик.
- Ребята, - юбиляр поднялся, держа в руках стопку, - ребятишки тише.
Зал умолк, сотни глаз устремились на плотную фигуру директора.
- Я свое отработал, братцы, пора на покой. А вам дам одно напутствие – не будьте горделивы, ленивы и не бойтесь экспериментировать – в нашем деле без этого никуда!
Спустя неделю после «проводов» в доме бывшего директора раздался ночной звонок.
Срывающимся голосом звонивший доложил, что в цеху химобработки, по недосмотру, рванул бак с химикатами, почти вся ночная смена погибла, заживо сварившись в кислотах.
- Пожарным, в скорую позвонили? – Строгим, директорским голосом спросил Николай Петрович
- Нет. – Признался звонивший.
- Так какого хрена? Звоните! Потом сразу на станцию нейтрализации, берите их команду за шкирку и вперед людей главное спасайте, а оборудование – хрен с ним! Ясно?!
- Да! – Рявкнула в ответ решительно трубка.
Руки дрожали, ноги отказывались попадать в штанины брюк. Плясала в руках колбочка нитроглицерина.
- Коленька, что там? – Встревожено спросила жена.
- Авария, что ж еще!
Громко хлопнула дверь, взревел двигатель машины.
А через полчаса Николай Петрович лежал уже в палате реанимации с диагнозом инсульт.
Лариса гладила его по редким уже волосам и тянула к его рту ложку с кашей:
- Коленька ротик открой. Кашка, как ты любишь, рисовая.
Коленька упрямо мотал по-детски головой, мыча что-то не членораздельное.
Мертвый глаз его неподвижно и зло буравил пространство взглядом, правый, еще живой, вращался словно сумасшедший, меча молнии.
- Коленька, кашка. Скушай. – Лариса закусывала губы до крови, кормя беспомощного мужа с ложки.
Николай Петрович рычал, метался на подушке, словно обезумев.
Спустя месяц, в палате бывшего директора завода, среди ночи, вдруг раздался рев:
- Лариса!! Море!!!
Крик плавно стих до хрипа. По коридорам понеслись заспанные медсестры, врачи. Крик повторился вновь:
- Лара! Море!!
Он хрипел, напрягаясь, вырывая слабыми руками у жены веревку, что приготовил для себя.
Из дома убрали все ножи, вилки, ножницы – пропало все, чем Петрович мог уничтожить себя.
И настал второй инсульт. От напряжения, от работы мысли, от жажды уничтожить свое жалкое существование.
Теперь большую часть времени Николай Петрович сидел в кресле и смотрел в окно, на двор, на холмик, под которым дети схоронили Полкана, умершего в отсутствии хозяина.
Петрович то улыбался блаженно, то время от времени плакал горючими слезами.
- Он на море очень хотел попасть. Что б как в фильмах – огромный утес, шторм и только он и море. – Шептала в трубку телефона Лариса.
- Сделаем, мать. – Старший зять был мужиком конкретным и руководил фирмой автоперевозок.
В назначенный день, к крыльцу дома подкатил микроавтобус. Николая Петровича заманили в автобус конфетами и покатили.
Петрович спал, потом проснувшись, внимательно следил сначала за пейзажем степи, потом за ландшафтом гор.
Машина замерла.
- Коленька, выходи. – Прошептала Лариса, на ухо мужу, подталкивая его к распахнутой дверце.
В первый момент, после тонированного темного салона минивэна, даже пасмурное небо ослепило его.
Через секунду, когда зрение вернулось, он задохнулся от простора.
От края до края вдаль убегало море, неспешно катившее валы.
Ковыляя, подволакивая отказавшую ногу, он подошел к обрыву и распахнул объятья.
В порушенных ячейках его памяти вспыхнул свет.
- Лара это море! Мать моя, какая красота!
Лариса прижала сжатые кулаки к своему подбородку, зять, нервно куря, прошептал:
- Заговорил.
Николай Петрович посмотрел на жену и зятя.
- Что плачете, дурные? – Он сам уже был готов прослезиться. – Море же. Красиво.
Он повернулся вновь к морю и повторил:
- Красота!
В этот момент свет померк в его памяти и сознании. Навсегда.
© БеSпалева
