Мой отец умер два месяца назад. «Простой» автослесарь из Липецкой области. Накануне майских праздников мать позвонила и сказала, что он умер. Остановилось сердце. Было ему чуть за 60.
Если бы в детстве меня спросили, кого я ненавижу больше всех, я бы сказал, что отца. Сейчас мне стыдно, хотя последние лет пятнадцать у нас были хорошие отношения. Он успел подержать на коленях обоих моих детей, приезжал ко мне на места службы, давал советы. Спасибо тебе, отец, и прости за то, что в детстве я не понимал твоей заботы. Это уже не исправить.
Да, мой отец был авторитарным и лучше знал, что вредно, а что полезно для ребёнка. Возможно, моя жизнь сложилась бы иначе, но жаловаться мне грех.
Пойти со старшими ребятами купаться на озеро? Категорический запрет. Олегу можно, Роме можно, а мне — нельзя. Им так же, как и мне, по 7 лет, но они, счастливые, уходят, а я, размазывая слёзы по лицу, забиваюсь в угол комнаты, чтобы не видеть чужого счастья. Через час приносят орущего Рому — перелом позвоночника. К 17 годам Рома научился ходить без палочки.
Получить в подарок гэдээровскую машинку на радиоуправлении? Это было бы круто, но отец заставил вернуть подарок. Кому? Рудику и Саше, классным парням, которым было совсем не жалко такой замечательной игрушки. Кроме того, на дружбу с этими ребятами был наложен запрет. Я сидел на табурете и, кипя от ненависти, слушал что-то про разницу между сыном слесаря и детьми партработников. «Когда вы подрастёте, ты будешь бегать у них на побегушках, купленный за красивую игрушку!» Позже Саша, Рудик и ещё двое из «простых» сделали с девочкой то, что я ещё до конца не понимал. В воспитательную колонию отправились… Ну, ясно кто.
Лето 1990 года (или 91-го, точно не помню). Я возвращаюсь со сборов. У меня две медали областных соревнований по гребле: «бронза» на 250 метров и «золото» на 500 метров в двойке. Это олимпийская дистанция, нам дадут второй взрослый разряд! Отец, вроде бы, был рад. Через два дня опять беседа на табурете. У отца какая-то газетка из московских. Со своим результатом я бы занял там предпоследнее, 12-е место. Отец мне рассказывает про престиж и перспективы этого вида спорта, про увеличившееся время на тренировки, начинавшую хромать успеваемость. Отца не переубедил даже тренер. «Дыхалку развил, будем развивать мышцы», — сказал отец и в 14 лет отвёл меня на бокс к своему знакомому.
Драться я не любил, бокс просто ненавидел. Сачковал на тренировках, искал способ не пойти на занятия. Потом… Низкий статус — лучший стимул прогресса. Будучи несколько раз жестоко бит на ринге, вникнув в тактику, я проникся. Мощная дыхалка, прокачанные ноги и дельты нашли применение и в боксе. Я не стал великим чемпионом, но в жизни бокс, действительно, полезнее, чем гребля на каноэ.
В 11 классе я снова оказался «на табурете». Речь про выбор профессии. Я хотел быть юристом — была в начале 90-х такая мода. «Сколько вас будет лет через пять? Где ты работу найдёшь?» — спросил меня отец. Я что-то говорил про призвание, про увлечение и прочее. Отец сказал, что подумает. А через неделю сказал, что юристом я стану, только если буду работать на государство. Был такой вуз: Рязанский институт права и экономики МВД России. Сейчас он по-другому называется, а тогда меня загнали в его казармы, нимало не смущаясь тому, что никак я не хотел охранять зэков. Учёба в ведомственном вузе — это учёба быть в системе. Я бы не сказал, что в годы своей юности я был «системным» парнем. Первый курс я промучился, а потом… Что ж, кто-то должен охранять зэков, я — не самый плохой человек, почему бы и не я? С третьего курса я учился только на отлично.
В Рязани красивые девушки. Красивее только в Перми, я так считаю. За пять лет учёбы я, как бы сейчас выразились, замутил с несколькими, а по поводу Нины имел самые серьёзные намерения. Эталонная красота. Отец — профессор местного литфака, мать — завотделением в больнице. Приличная семья, сама Нина училась на лингвиста-переводчика. Как мне казалось, она была не против моих решительных шагов в наших личных отношениях, но… Да, опять отец. Перед пятым курсом мне была представлена «достойная девушка». Дочь друга отца, отставного прапорщика. Грубые черты лица, склонность к полноте, неграмотная речь. На свидания выпихивали чуть ли не ежедневно (как потом выяснилось, её тоже). Знаете, зацепило. В зимние каникулы я уже бежал на свидания, а летом, перед отъездом к месту службы, мы поженились.
Сейчас я понимаю, что отец обеспечил мне кусок хлеба и крепкую семью. Дочь прапорщика и сын автослесаря — люди вполне одного круга, которые могут договориться. Любовь? Давайте так: достойного человека всегда можно полюбить, а брак — это в первую очередь союз двух разумных людей. Дочь прапорщика прекрасно знает, что такое мотаться по гарнизонам. Дочь прапорщика не шокирует затерянный в тайге посёлок (это сейчас там горнолыжный курорт, а в конце 90-х было дикое место). Поехала ли бы со мной Нина и как бы всё сложилось?
Больше отец не вмешивался, но, принимая каждый раз решение, я думал: а как бы он к этому отнёсся? Думаю, он бы меня одобрил почти всегда. Мне скоро 40 лет. У меня давно выслужена пенсия, за время службы в колониях я научился работать руками, изучил много аспектов правоприменения, недоступных «гражданским». У меня есть увлечения, на которых я отдыхаю. Есть все основания считать, что жизнь сложилась. За это во многом спасибо моему отцу. Скольким из моих «клиентов» просто не хватило в своё время крепкого отцовского пинка в нужном направлении! Особенно в той, самой первой моей колонии, где не было рецидивистов, а были только те, которые «не хотели», «так вышло» и «сорвался».
Инфантилизм. Да, те, кто ноет: «хочу стать экономистом», «хочу играть на скрипке», «хочу заниматься танцами», «хочу Машу и больше никого», они застряли в детстве. То хочу, а это не хочу. А есть такая категория, как надо. Да, надо. Надо идти на компромиссы, пристраивать себя в общество, а не общество в себя. Какой вы, к чёрту, профессионал, если не можете выполнить работу только потому, что «не лежит душа»? И то, что вы начинаете спиваться, мотивируя это «насилием со стороны родителей», это жалкое оправдание вашей незрелости и неумения решать задачи. Но это — ваши проблемы, а мне хочется ещё раз попросить прощения у своего отца.
