Вопреки распространённому убеждению, древние греки почти никогда не ходили босыми, и часто не снимали обувь даже дома. Если в Афинах человек появлялся босым в публичном месте, это давало окружающим повод думать, что перед ними нищий или философ-аскет.
Среди греческой обуви были мягкие сапоги-котурны. Поскольку котурны не делились на правые и левые и прекрасно сидели на любой ноге, в Афинах «котурном» прозвали беспринципного политика Терамена, который во время государственного переговора, случившегося в конце V века, резко поменял свои политические убеждения и поддержал олигархическую систему, а затем вновь объявил себя приверженцем демократии.
В Афинах обувь низкого качества подчас становилась средством, которое использовали, чтобы выразить свои политические симпатии: мужчина мог заявить о том, что не приемлет демократии, «изображая из себя спартанца», выходя на публику в нарочито простых башмаках на очень тонкой подошве.
На греческой чаше для вина есть рисунок, где голый человек, не сняв обуви, совершает половой акт с полностью обнажённой юной рабыней. Его обувь даёт понять, что он принадлежит к внешнему миру, а его визит в публичный дом — это лишь мимолётное приключение. Очень скоро он покинет «место действия», потому что, в отличие от рабыни, обладает обувью — свободой, позволяющей ему уйти в любой момент.
В V веке до н.э., для постоянных клиентов публичных домов было не в диковинку тешить себя развлечениями в садистском духе — в том числе избивать проституток туфлями или оторванными от них подмётками. Поскольку для обозначения этого занятия в греческом языке существовало специальное слово — blauto (буквально означавшее «бить туфлёй»), мы можем предположить, что подобная практика была вполне обыденной.
В средние века пару башмаков носили до тех пор, пока она не разваливалась окончательно. Обувь передавалась от старших к младшим, от мужчин к женщинам и детям.
В период раннего Средневековья весь простой люд — и мужчины, и женщины — носил сабо, вырезанные из дерева и пробки.
На Сицилии проституткам было запрещено иметь туфли, из-за чего они были вынуждены носить деревянные башмаки, называвшиеся здесь таппини (tappini). От этого слова в итальянском языке образовался глагол tappinare, который в просторечии используется для описания полового акта с продажной женщиной.
В художественной традиции того времени женские ноги, облачённые в плотные чулки или закрытые туфли, были символом целомудрия. Это объясняет, почему художники, которые часто изображали сандалии на ногах самого Христа, крайне редко «надевали» их на женщин.
Высокие башмаки-пианели не давали покоя светским венецианским властям. Они видели в этом причину перерасхода дорогостоящих тканей, возникавшего из-за необходимости шить слишком длинные юбки. Поэтому портным было дозволено снимать с дам мерки только без обуви на ногах.
Несмотря на то, что высота женской венецианской обуви нередко достигала 30-40 сантиметров, мужчины часто были не против этого — женщина, которая медленно передвигалась даже с помощью слуг, не могла улизнуть из дома на встречу к любовнику.
Среди итальянских обувщиков существовало несколько каст, находившихся друг с другом в сложных взаимоотношениях. Так, мастера, занимавшиеся изготовлением туфель и сандалий, калигари (caligari), сторонились дзаварети (zavareti), которые производили дешевую обувь или чинили бывшую в употреблении.
Передвигаться по материальному миру городов XVIII века было сложно — как чисто физически, так и в культурном отношении. В первой половине XVIII века физическая мобильность высших сословий в городской или сельской среде была значительно ограничена. В городах плохое состояние улиц не позволяло «прогуливаться ради удовольствия» за пределами площадей и декоративных садов и парков, находившихся в частных владениях. Улицы не ремонтировались, тротуары встречались крайне редко, всюду валялся мусор, да и британский климат прогулкам явно не благоприятствовал. Пешая ходьба была делом рискованным. Ужасное состояние улиц — непросыхающие лужи, непролазная грязь — породило в метрополиях институт чистильщиков обуви и подметальщиков.
В 1670-е годы магазины в районе Холборна, примыкавшего тогда к крепостной стене Лондона с её внешней стороны, стали оборудовать специальными площадками для парковки карет. Покупатели могли входить в магазин непосредственно из кареты, не пересекая уличное пространство. Пешая ходьба считалась уделом простонародья или тех, кому экипаж был не по карману.
В XVII веке обувь часто выбиралась по критерию непрактичности. Чем дороже и непрактичнее обувь, тем лучше. Знатные дамы носили матерчатые туфли из сукна, атласа или шёлка, которые быстро портились и выбрасывались. Женщины низших сословий вынуждены были носить кожаные ботинки мужских фасонов.
В Париже XVIII века хорошая обувь стоила 4-6 ливров, а платье — 30-40 ливров.
Пряжки к туфлям стоили куда дороже самих туфель. Пряжки можно было подбирать под одежду, под обстоятельства. Смена пряжек меняла вид пары обуви, а сами пряжки отражали индивидуальность своего владельца и признавались неотъемлемой частью его идентичности.С помощью пряжек можно было даже претендовать на более высокое положение в обществе.
Шнурки воспринимались как нечто совершенно старомодное, и имели необычные коннотаци — считалось, что обувь со шнурками носили исключительно гомосексуалисты, и так опознавали друг друга в общественных местах.
Изобретение «облегчённых» туфель, напоминавших современные балетки, привело к тому, что срок службы обуви значительно сократился. В порядке вещей была покупка 6-12 пар обуви за раз, причём этого запаса могло хватить всего на несколько недель.
XIX век — это эра европейского военного империализма. Многочисленные военные компании заставляли войска постоянно быть на марше, продвигась то по своей, то по захваченной территории. Не последнюю роль в успехе каждой компании играло, в каком состоянии находятся ноги воюющих.
Когда в начале 1880-х годов Жюль-Этьен Маре с помощью фотоаппарата фикисировал различные фазы движения человеческого тела, его моделью был солдат. Однако солдаты XIX века двигались не так, как люди сугубо гражданских профессий, и имели совсем иную осанку.
Движения военных были выверены и отточены до совершенства, что придавало налёт ритуальности. Из тактических соображений генералы и старшие офицеры должны были точно знать, с какой скоростью передвигаются их люди. Зная, сколько километров войска способны покрыть за час или за день, они могли высчитать, сколько времени понадобится, чтобы развернуть части на заданных позициях или перебросить подкрепление. Чтобы добиться этого, рекрутов муштровали на плацу до тех пор, пока каждый из них не научится двигаться с механической точностью.
Солдатская обувь была настолько неудобной, что часто выходцы из крестьянства предпочитали маршировать пешком, привязав сапоги к ружьям.
Многие солдатские башмаки разваливались после первого же марш-броска — бессовестные подрядчики умудрялись поставлять обувь, подмётки которой были изнутри заполнены плотной глиной, чтобы придать ей более основательный вид. В тёплую погоду глина нагревалась, превращая башмаки в орудие пытки, а во время дождя просто вымывалась водой, из-за чего подмётки в прямом смысле распадались на куски. Часто британские солдаты дрались друг с другом за пару приличной обуви.
Во время Крымской кампании XIX века обувь, снятая с убитых русских солдат, была одной из самых желанных наград для бедного, страдающего от кровавых мозолей британского рядового. Британские и французские солдаты буквально охотились за парой новых сапог. Зная это, русские стрелки дразнили противников, выставляя напоказ свои ботинки и выкрикивали на приличном французском: “Venez les pendre”, то есть «Приходите и возьмите их».
Во время Первой мировой войны немецкие снайперы целились именно в офицеров потому, что им была хорошо видна граница, где заканчивалось голенище офицерского сапога и началось галифе.
В армии XIX века в моде была маленькая мужская нога. Офицеры носили сапоги-веллингтоны на размер меньше, от чего их нога «изящно» изгибалась. Солдаты подражали командирам, предпочитая выбирая обувь меньшего размера, это называлось «примерка не на ногу, а на глаз». И даже после того, как солдату выдавалась обувь нужного размера, он готов был тратить собственные средства на то, чтобы изменить форму и размер обуви, чтобы она выглядела «краше» на ноге.
В древней Японии обувь не разрешалось носить в общественных местах. В театрах обувь полагалось сдавать в обмен на деревянный номерок, также поступали и в публичном доме — в них связкой деревянных бирок ударяли об пол у алтаря, привлекая клиентов.
Хлопчатобумажную обувь таби можно было стирать, но представители высших сословий меняли её ежедневно. Использованные полагалось отдавать представителям низших сословий.
В Японии существовала сложная система, с помощью которой определяли, владельцы какой обуви должны уступать дорогу друг другу и снимать обувь перед друг другом. Причем в некоторых случаях полагалось полностью снимать обувь, а в некоторых — лишь наполовину.
Японская обувь имела сексуальные коннотации. Демонстрировать непокрытые ноги считалось интимным жестом. Нога символизировала гениталии. На живописных изображениях подогнутые пальцы ног символизировали возбуждение, женщины (если они не были проститутками или представительницами низжих социальных слоёв), обнажали ноги на публике крайне редко. Мужские изображения трактовались иначе: босые мужские ноги символизировали охлаждение супружеских отношений; обувь, сложенная в кучу, намекала на возможную неверность мужу.
Высота женской обуви достигала 30 см. Такую обувь, гэта, могли носить только куртизанки высшего уровня. Для того, чтобы передвигаться на гэта, требовалось долго тренироваться. Согласно обычаю, куртизанка, споткнувшаяся перед чайным домиком, должна была зайти и бесплатно развлекать посетителей.
Базовая японская обувь, сандали варадзи, была очень проста в изготовлении, любой мог изготовить себе обувь. В романе «На своих двоих» остряк Яадзи дразнит самурая, который подолгу носит одну и ту же пару сандалий на протяжении всего путешествия. Самурай объясняет, что он сам тщательно сплёл их, и поэтому они служат так долго.
Путешественники часто останавливаются отдохнуть у придорожных храмов, поэтому постепенно вокруг них начинали возникать гостиницы, где, помимо закусок, продавались новые сандалии или детали для них. Варадзи быстро снашивались, и на дорогах часто встречались кучи валяющейся обуви, особенно вблизи ручьёв, где путешественники, помыв ноги, переодевали туфли. Эти груды обуви гнили, разлагались, и использовались в качестве удобрения.
В одном из ранних вариантов сказки о Золушке дочери мачехи, чтобы влезть в Золушкины хрустальные туфельки, ножом укоротили себе пальцы на ногах и пятки, но их выдали следы крови.
В романе XVIII века «Ножки Фаншетты» французского писателя Никола Ретифа де Бретона рассказчик крадёт розовые домашние туфли жены своего нанимателя, не в силах противостоять притягательности их розовых язычков и зелёных каблучков: «Губы мои впились в одно из этих сокровищ, в то время как второе, обманывая священную цель природы, заменяло мне объект желания — от преисполненности до экстаза».
В фетишистком журнале Leg Show встречаются фотографии и графические изображения ступней, иногда обнаженых, иногда в туфлях на каблуках, которые крушат и расплющивают всё: от бананов до улиток и жуков (в журнале есть также реклама видео, обещающего «влажные, хлюпающие звуковые эффекты»). В одной особо впечатляющей серии фотографии женскую ногу в черной туфле на высоких каблуках осаждают и атакуют тысячи крошечных пластмассовых солдатиков.
В современной Бразилии обувь имеет лесбийскую коннотацию. Лесбиянок называют sapato, в буквальном переводе — большие башмаки. Один бразилец объясняет это так: «Башмак подразумевает ногу, то есть если у мужчины большая нога, значит у него большой член. Это поговорка такая». И напротив, «женственную» лесбиянку называют sapatilha, тапочка, «потому что sapatilha — это то, что носят балерины».
Существует множество разновидностей фетишистского порно. Вот некоторые названия: «Поклонение ногам», «Пытка для ног», «Каблучки госпожи», «Шпоры», «Шпильки», «Шлюхи на шпильках», «Госпожа шпилек», «Супершпильки», «Туфли и сапоги унисекс». В «Пытке для ног» речь идёт о девушке-бегунье, которую мужчина приводит к себе домой и заставляет раздеться до трусов и потных носков. «Понюхав её носки, он лижет её голые ноги, связывает их и кладёт на гриль. Затем он щекочет их, и…».
Если даже нормальная мужская сексуальность пугает женщин, нетрудно представить, что они думают о фетишистах. Когда Диана Хэнсон, редактор Leg Show, попыталась провести опрос среди женщин, значительная их часть, узнав о мужских фантазиях, заявили, что теперь они боятся носить босоножки.
Босоножки, особенно с открытой пяткой, также считаются сексуальными, поскольку открытость предполагает доступность. Каталог магазина женского белья Frederick’s of Hollywood назвал одну такую пару обуви «Открытые и манящие». «Готовы выслушать ваши предположения» — так были охарактеризованы еще одни босоножки с провокационно глубоким вырезом, обнажающие пальцы так, что нога выглядит совсем голой.
В истории гомосексуализма хватает притеснений и преследований, и поэтому на некотором этапе возник дресс-код, который позволял однозначно выделить гея или лесбиянку. Они читали одежду друг друга словно словарь. Обувь для геев и лесбиянок называлась квир. Самым мощным образом субкультурного стиля геев в промежутке между войнами были мягкие замшевые туфли.
В 1980-х годах ботинки Timberland стал признаком городских модников геев, но, как замечает Ричард Мартин, их носили зашнурованными не до верха, чтобы их язычки — фаллический символ — высовывались наружу. В сороковых годах, когда женщины, носившие брюки, стали лучше восприниматься благодаря своим рабочим ролям в военное время, бутч-лесбиянки предпочитали мужские ботинки, чтобы подчеркнуть свою роль.
Производители кроссовок не только наладили производство множество типов обуви для отдельных видов спорта, но и разработали концепцию запланированного устаревания моделей.
В продвижении кроссовок есть три ключевых аспекта. Во-первых, покупателей убеждают в том, что технические качества обуви способствуют успехам в спорте. Во-вторых, кроссовки стали важной составляющей совершенствования личности. В третьих, прикладная спортивная обувь стала считаться эстетичной.
Кроме того, рекламная политика должна непрерывно сообщать о новой профессиональной модели, которая стала доступна для широкого использования.
В конце XIX века английское слово sneaker означало тихие звуки, производимые обувью с тканевым верхом на индийской резиновой подошве.
Когда в рекламе кроссовок стали появляться спортсмены, интерес зрителей спортивных шоу стал также распространяться и на то, как игроки носят обувь и какую именно.
Спортивная обувь компании Nike производится на 900 заводах в 55 странах силами 700.000 работников.
Высокая конкуренция вынуждает производителей вкладываться в разработку высокотехнологичной обуви. В крупных компаниях вместе с дизайнерами работает множество специалистов: от физиологов до инженеров-биомехаников.
Самоубийство Курта Кобейна, большого поклонника кроссовок Converse One Star, вызвало волну интереса к этой модели и помогло компании Converse решить свои проблемы в бизнесе.
Только 20% владельцев спортивной обуви используют её по назначению.
