У трудолюбивого китайского производителя давным-давно я покупал забавную игрушку. Шарики на металлической леске подвешены на несущей горизонтальной оси. Толкаешь пальцем один шарик, он звонко стукается в соседа, движение передается третьему, четвертому… И вот уже вся шеренга маятничков раскачивается, мерно позвякивая. Стук-звянг, стук-звянг. Потом инерция волнообразных движений гасится важными и нужными физическими законами, и шарики застывают.
Этакая наглядная механическая конструкция с кодовым названием «причинно-следственные связи». Ты запускаешь цепочку движений одним легкомысленным толчком. И далее лавина событий следует по нарастающей, пока объективные причины не завершают эту событийно-альтернативную линию точкой покоя, точкой «зеро».
В игрушке детальки сбалансированы. В жизни происходит иначе: леска рвется и путается, шарики срываются и улетают в неизвестность, круша гармонию.
Впрочем, кто знает? Может быть, хаос с выплесками неуравновешенной энергии – и есть гармония?
- Красная книжечка, красная. У нее еще на обложке тиснение квадратиками, Сереж. А внутри лежат чеки из ювелирного, билеты и кредитка. Тебя только за смертью посылать.
- Ну почему же за смертью? – механически возражаю я, роясь в ящике стола. – Я еще отменно бегаю за водкой и бабами.
- Хаха, - фыркает Ирка и отключается. Она довезла меня до подъезда и убежала в соседний дом, к подруге-модельерше, которая шила ей подвенечное платье. Мне на примерки ходить не разрешалось. Дурная примета.
Где же эта клятая книжечка? Моя невеста обожает рассовывать важные бумаги по ежедневникам, шкатулочкам, ящичкам. Я пока посмеиваюсь над некоторыми ее привычками, но она нахально заявляет, что к старости эти привычки перерастут в мании, и мне не поздоровится.
Опа. В руки попадается стопка блокнотов. Так, что тут у нас. Черный с кошечками, что-то желтое в цветочек, белый в горох. Ага, вот это наверняка красный. С тисненым в квадратик переплетом.
У меня было неважно с цветовосприятием. Если уж называть вещи своими именами – я дальтоник. Признаваться Ирке в своем изъяне не хотелось.
Да, понимаю, что это глупо. Что в этом нет ничего постыдного или непоправимого. Это не крипторхизм или жабры на груди, и не застарелый геморрой. Но поди ж ты… Смущался.
Красная книжка для меня выглядела бледно-серой. Ничего страшного. Да, автомобиля мне не водить, но жить с таким дефектом можно вполне комфортно.
Чеков из «Адаманта» на покупку обручальных колец в книжечке не было. И билетов на самолет в Таиланд, в свадебное путешествие – тоже.
На ладонь выпорхнули бумаги явно медицинского характера. Результаты анализов, чеки и квитанции страховой компании на оплату лечения. Я не любитель изучать содержимое чужих сумочек, телефонов или документов, но…
Но одним из понятных мне документов оказался протокол ультразвукового исследования, аккуратно сложенный вдвое по сгибу и открывшийся четкими крупными буквами. Соснина Ирина Викторовна, беременность восемь недель.
Я потер лоб внезапно вспотевшей рукой и сел. Восемь недель назад я не мог абсолютно никого осчастливить материнством. Ибо находился в трехмесячной командировке за тысячи километров, в стране, где мужчину, взглянувшего на постороннюю женщину с вожделением, немедленно бы кастрировали. Ну, хорошо, я утрирую. Яйца бы оставили, но неприятностей бы огреб.
Ничего не понимаю. Этого не может быть. И все же – вот оно, доказательство беды в моих, затрясшихся вдруг, руках. Начинать выяснять? Задавать вопросы?
Нет. Это не для меня. Я бросил клятую книжечку на стол и неловко поднялся.
Настырное тарахтение телефона.
- Нашел? - деловито спросила Ирка.
- Даже больше, чем надеялся.
Я вышел из квартиры, захлопнув тяжелую металлическую дверь так, что в косяках загудело. Уже на улице обнаружил, что в квартире оставил барсетку с ключами, документами, бумажником. Минуту поколебался. Возвращаться не хотелось. Поймаю такси, доеду до дома.
У соседки есть запасной ключ, всегда оставляю ей – приглядывать за квартирой, пока я в долгих отлучках. Захотелось вдруг глотнуть холодной, до ломоты в горле, водки. Я заскрипел зубами, встряхнул головой. Глаза странно щипало. Ерунда. Все пройдет. Надо только пережить «сегодня». Завтра оно станет «вчера». А от «вчера» еще никто не умирал. Жизнеспособный организм способен справиться с «вчера».
- Мужик, осторожней! – вскрикнул кто-то за моей спиной. Я оглянулся, рефлекторно взмахнув рукой, чтобы удержать равновесие на скользком тротуаре. Черт возьми, я не на тротуаре, а на проезжей части!
Машина ударила меня в бок, выбросив на середину дороги. Я увидел, как в замедленной съемке, надвигающиеся фары и лицо водителя за стеклом, разевающего беззвучно рыбий рот.
Колесо уже другого автомобиля врезалось в мою ногу, ломая с хрустом кости и перемалывая мышцы в фарш. Треснули ребра под решеткой бампера, острые костяные обломки вспороли кожу, словно нож мясника, плечо вывернуло из сустава, содержимое мочевого пузыря рефлекторно вырвалось наружу.
Волна алой (о да, она была красной, теперь я понял, как выглядит истинно красный цвет) боли захлестнула меня с головой и погрузила в милосердное беспамятство.
Поверите ли вы мне, если я скажу, что умер? Мгновенно, в результате остановки сердца от болевого шока. Я никуда не взлетал, душа моя не кружилась над телом, бесстрастно разглядывая изломанные останки. Я был нигде. Где-то там, в задверье, на изнанке мироздания, с любопытством взирая на происходящее действо, как в театре теней.
Водитель сбившей меня машины суетился над телом, пачкая светлую куртку кровью, пытаясь услышать звук моего дыхания.
- Дурак, раненых нельзя кантовать, - хотел сказать я ему, но я уже не умел разговаривать. В этом «нигде» голос был не нужен.
Рыжая девушка на тротуаре визжала, кто-то набирал телефон «скорой».
И тут мир вокруг завертелся с головокружительной быстротой, словно гигантская центрифуга. Завертелся и полетел назад, щелкая пружинами–осями, как будто я находился в гигантском часовом механизме.
Вот я поднимаю ногу над «зеброй» перехода, вот выхожу из подъезда с перекошенным от гнева лицом, вот я роюсь в ящиках стола, разбрасывая стопки бумаг и шариковые ручки, вот целую Ирину, вылезая из машины. Она улыбается мне, играя ямочками на щеках.
Меня затошнило. Как всегда, когда я пытался вынырнуть из ненужной ветки реальности. В такие моменты казалось, что я поезд, несущийся на огромной скорости по тоннелям лабиринта. Сам себе машинист, сам себе стрелочник, сам себе светофор. Ошибешься, свернешь не на те рельсы – и размозжишь себя о железобетонные стены. Еще ни разу в своих онлайн-версиях этой игры я не умирал. Оказывается, это больно.
- Красная книжечка, красная. У нее еще на обложке тиснение квадратиками, Сереж. А внутри лежат чеки из ювелирного, билеты и кредитка. Тебя только за смертью посылать
Я давлюсь смешком. Да, за смертью я сбегал эффективно.
- Кстати, чуть не забыла. В том же ящике лежит зеленый ежедневник, у него на корочке написано «страховое». Подхвати его тоже, там должны лежать документы Ирки, сеструхи. Я ее записывала на прием к своей гинекологичке, на обследование.
Ей в консультации какой-то жуткий диагноз выставляли, с нежизнеспособным плодом. Я закончу с платьем, и мы заскочим к ней по дороге. Ладно, милый?
Я молчу. Черный маховик моей памяти мерно отсчитывает секунды.
Соснина Ирина Викторовна, беременность восемь недель. Незамужняя двоюродная Иркина сестра, полная ее однофамилица, о жизненных перипетиях которой я, безусловно, знал. Но забыл.
Ярость сделала меня дальтоником, лишив рассудка и способности различать цвета, кроме одного - красного.
Дурак, кретин, идиот! Почему я не мог остаться в той альтернативной ветке, где люди доверяют друг другу? Что, если в следующий раз я не смогу развернуть реальность к себе лицом? Больше никогда… Никогда.
- Ирка, ты знаешь, как я люблю тебя?
Она молчит в трубке, потом телефонные шорохи прерывает ее озадаченный голос:
- Да? И как?
- Так сильно. До смерти.
© паласатое
