Сначала-то Наташа решила напиться. Или даже уйти в запой. То есть, вот – по-настоящему. Хотя точно как это делается, она не знала. Но, на всякий случай, позвонила на работу, взяла отпуск за свой счёт на две недели. Потом надела дублёнку и пошла в магазин… Вернулась, потому что забыла накраситься…
Красилась, не снимая дублёнки, перед зеркалом в ванной. Вульгарно так, ярко, словно дело было вечером, а не в восемь часов утра, и собиралась она в какой-нибудь дешёвый ресторан. Накрасилась, стало быть, и – пошла. В магазин, который прямо в их доме, непосредственно под её квартирой, только тремя этажами ниже.
Ходила бессмысленно по магазину с корзиной, хотя ведь знала, чего хотела. Ходила, значит, в расстёгнутой дублёнке, и очень хотела поругаться с кем-нибудь. Но персонал, словно чувствуя её боевой настрой, вёл себя очень корректно и сдержанно и на её провокации не поддавался.
Наталья выбрала самое дорогое виски из того, что в магазине было. Взяла. Повертела в руках бутылку, вздохнула глубоко, будто отвечала на гамлетовский вопрос, и поставила обратно на полку. А сама подумала: «И чего выламываюсь-то? Русская же баба! А русские, как известно, с горя (да и с радости) пьют самогон. Но самогона у них тут не водится…»
Потому взяла бутылку самой дешёвой водки, чтоб наутро голова болела (сильно, до рвоты!), колбасы, «Докторской», конечно, и чёрного хлеба. Пакет брать не стала. Тоже – специально! Пусть все видят, какая она падшая и отвратительная… И домой пошла.
Прямо в сапогах и опять не снимая дублёнки, прошла на кухню, взяла чашку чайную с отбитой ручкой (зачем, спрашивается, её берегла? Видно, для этого именно случая…). Прямо на столе нарезала колбасу и хлеб и пить начала.
Когда в бутылке осталось меньше половины, голова окончательно прояснилась, и Наталья – успокоилась. А успокоившись, думать начала:
- Сижу вот я на кухне, простая русская баба, и водку пью одна, без свидетелей и собутыльников. Господи! Что это сама-то себе вру? Никакая я не «простая русская», а вполне себе современная и даже не старая ещё. И не баба, а женщина, девушка… почти…
И? Из-за кого же такое себе позволила? Из-за мужика? То есть, нет, конечно: раз – не баба, значит, - из-за мужчины. Мужчина, правда, того стОил, чтобы из-за него убиваться: умён, собою хорош именно по-мужски, а не слюняво-прилизанно, в современном стиле. И зарабатывал ровно столько, чтобы денег можно было не замечать. И меня любил… ка-жет-ся…
Сейчас и в этом уверена она не была. Уж слишком легко он сделал выбор… к сожалению, не в её пользу.
Лену эту она помнила: встречались с нею как-то в театре. Наталья тогда что-то почувствовала. Хоть та и с кавалером была, с мужем, в смысле. А всё равно – почувствовала. Запах соперницы, что ли…
Ладно, чего себе врать-то! Лена хороша. И моложе Натальи лет на десять, наверное, и стройнее. Глаза, брови, волосы, грудь, честно, - побогаче будут…
А Кирилл, конечно, скотина ещё та! И не вспомнил, кто с ним в больнице чуть не полгода сидел и держал его за руку после той самой автокатастрофы. Хотя, разве этим укорять можно?
А когда он диссертацию писать вздумал? Кто работал и кормил их обоих? Наталья.
А когда он на стажировке в Германии был, а мать его умерла, и он не мог приехать на похороны? Кто хоронил свекровь? Опять – Наталья.
Надо быть перед собою честной. Мужем Кирилл был отменным. Наталья всегда чувствовала, что он для неё – каменная стена. Настоящая, а не декоративная. Потом, когда трудности первых лет оказались позади, Наталья ведь на самом деле понятия не имела, что такое житейские проблемы. Она пришла в новую, отремонтированную и обставленную по её вкусу квартиру и просто стала жить в ней. Только спустя полгода узнала, что чисто у них потому, что два раза в неделю приходит домработница и убирает. А еда на кухне не из ресторана, а от повара, который приходил из того ресторана и готовил.
Трижды в год летала к тёплому шёлковому морю, понятия не имея, сколько это стоит.
Не знала, что такое бижутерия, слово даже такое забыла.
А одежда по каталогам? Думала, честно, что все так живут сейчас. К хорошему ведь, как известно, привыкаешь не быстро, а – молниеносно.
Перед тем как уйти, Кирилл сказал, что материально его отсутствия она даже не почувствует. И – что теперь? Его-то нет рядом.
Когда Наталья представляла его с другой, даже горько во рту становилось…
Она опять налила себе водки в чашку. Но зелье так противно пахло, что Наталью передёрнуло даже. Подошла и вылила всё содержимое в раковину. Потом чуть подумала и остатки из бутылки туда же отправила.
Села у окна, смотрела в уже чёрную пустоту стекла и всё думала, думала…
Ленке-то этой чего не хватало? У неё же свой муж есть. И, кажется, тоже не из последних.
Наталья решила, что так, наверное, начинают сходить с ума, а потому…
… Прямо сейчас поедет она к Ленке этой самой, у которой сейчас её законный муж, и в честном бою отобьёт для себя то, что принадлежит ей по праву.
Встала. Вышла из квартиры. Потом из подъезда. И поймала такси.
Куда ехать, она знала, потому что после того вечера в театре, Ленин муж пригласил их чего-нибудь выпить. Сначала пошли в ресторан, а оттуда, уже ночью, поехали «допивать» к ним, потому что из Испании тот привёз «бутылочку наваррского ликёра, которую хотел бы распить с близкими людьми».
Только в такси, забившись на заднее сидение так, чтобы шофёр в зеркало её не видел, Наталья стала обдумывать, как будет «биться» с Ленкой за мужа. Придумать ничего не могла, потому что даже не дралась ни разу в своей жизни, да и вообще презирала рвущих друг другу волосы женщин. Решила, что сориентируется на месте.
Когда вошла в подъезд, поднялась на нужный этаж на лифте и нажала кнопку звонка, тут по-настоящему испугалась. Дальше-то что?..
Открыла Лена. Даже в домашнем халате и без косметики она была действительно хороша. Наталья аж губу закусила. Женщина, кажется, даже не удивилась, увидев её. Просто чуть отошла в сторону от двери, приглашая гостью в дом.
Наталья вошла. И не знала, что делать дальше. Лена, всё так же молча, прошла в комнату, приглашая за собою Наталью. И та вошла. Села в кресло за журнальным столом с каменной столешницей, на котором стояла початая бутылка того самого наваррского ликёра.
Лена, опять молча, разлила его по рюмкам. Выпили почти одновременно. Только потом Лена заговорила:
- Мы с тобою обе – брошенки, Наташ. Не ко мне он ушёл, а к моему мужу. Сейчас они оба в Испании, в Сиджесе…
