Примерно 1982 год.
К маме пришла ее подруга со двора Лена. Лена была невысокая, грудастая и горластая. Она резко брала окружающих «на горло», никогда за словом в карман не заглядывая – именно так она и сумела выжить в тепличных условиях нашего одесского двора.
– Тонечка, дай мне своего Чарлика.
Чарликом назывался наш тогдашний кот, небольшая черно-белая тварь, ненавидевшая всех вокруг и гадившая везде, куда только он мог залезть, а мы с мамой не могли. Под ванну, например. Мама подобрала его в скверике напротив – пожалела. Что поделаешь – она же не подозревала о его характере? И поэтому следующие 15 лет нужно было жалеть нас.
– Зачем тебе Чарлик?
– Понимаешь, по нашей бабушке бегают крысы.
У Лены была лежачая бабушка, которая была санитаркой в войну, проработала всю жизнь и вот теперь лежала уже не один год. Ее состояние поддерживалось Леной, которая не давала бабушке спокойно отойти на тот свет.
Бабушка не просто лежала, у нее был паралич. Всё, что она могла – это смотреть глазами вперед, на стену, где висел потрет ее мужа, ушедшего несколько лет назад, в роскошной золоченой раме. Смотреть на мужнин портрет было единственным доступным бабушке развлечением.
Когда моя мама спросила Лену, чего та не даст бабушке спокойно умереть, та ответила:
– Конечно, щас! А магазин «спасибо Гитлеру»?! Мы же все на нем висим!!
Так неофициально в народе именовали специализированные магазины для оставшихся в живых ветеранов войны, в которых можно было хоть что-нибудь приобрести из еды – в отличие от неспециализированных советских магазинов на исходе социализма, где покупка синей волшебной курицы приравнивалась по степени удачи к сегодняшней покупке, наверное, машины. Да и то, наверное, курица на фоне недоедания была круче и нужнее.
Но вернемся к просьбе Лены по поводу «дайте нам вашего Чарлика, по нашей бабушке бегают крысы». Мама воспротивилась отдавать кота:
– Здрасьте, они ж его сожрут, там же крысы будь здоров! У вас же общий туалет рядом – там не крысы, а лошади бегают. Зачем вам Чарлик? Возьмите лучше Федю.
Федей звался боцман лет 45-50-ти, живший в самом конце двора. Толстый, крикливый до безобразия – даже по меркам нашего двора. Он постоянно что-то пилил в своем палисаднике в конце дворика, изредка поднимая голову вверх, где по узкой металлической веранде ходила полная пожилая дама, поведением и внешностью схожая с Фаиной Раневской. Летом, в одесскую жару, она ходила взад-вперед в одном нижнем белье. Ейная форма и, видимо, содержание, привлекали дядю Федю, но рядом была его маленькая армянская жена, тетя Ася. Тетя Ася смотрела пристально на мужа из кухонного окна, и дядя Федя, чувствуя этот взгляд затылком, поникал головой, вкладывая себя нерастраченного в распил очередной доски для какого-нибудь шкафчика. Федя был мастер на все руки.
Соседку сверху звали тетя Броня. Соответственно, трусы, в которых она дефилировала по своей веранде, назывались «бронированными трусами». Внизу всё пилил и пилил Федя, исподволь глядя вверх. Посмотрит, потом пилит, иногда с криком подстреленной стокилограммовой утки: «Аааа!» Когда федин крик был слишком уж неприличным, то выходила маленькая Ася, и кричала вверх на большую, пышную тетю Броню:
– Шо ж ты тут ходишь?
– А где мне ходить? Это моя веранда.
– А шо ж ты ходишь в одном белье, сука старая!
– Во-первых, жарко. А во-вторых, хоть я и старше тебя, но зато меня любят гораздо чаще, чем тебя.
– Так поэтому ты квартирантов и держишь! Но как же ты же с ними %*ешься? У тебя же там все заросло, ты такая старая!
– Та не-ет! У меня там така-ая дырка, шоб у тебя в голове такая была!
Тетя Броня в свои 65 лет с сигаретой в руке, разговаривавшая прокуренным басом, в бронированном белье советского производства…
На нашей веранде, на втором этаже фасадного здания, тогда сидела моя любимая тетя Дина, вместе со своим высшим музыкальным образованием, пила чай и слушала эту перепалку. Мама просила ее зайти в квартиру, чтобы не слышать этого кошмара. Дина жила в Киеве, у них там такого ежедневного цирка не было. Поэтому у нее было совершенно счастливое лицо, и уходить с веранды она не хотела:
– Тонечка, ты не понимаешь, это же песня… у вас тут вообще все замечательно: хочешь узнать городские новости – идешь на балкон, хочешь послушать дворовые новости – идешь на веранду. Фасадный дом, настоящий одесский двор. Вы счастливые люди…
Возвращаясь к истокам: Лена не могла мобилизовать Федю на борьбу с крысами – они вчера поругались вдрызг, как и положено добрым соседям. Поэтому моя мама и Лена взяли ничего не подозревавшего кота Чарлика на руки, и пошли сдавать его чужим крысам. Мама была уверена, что те его сожрут, а у Лены все-таки были сомнения на этот счет: «Он же кот!»
Они зашли в предбанник, приоткрыли дверь, бросили кота непосредственно на бабушку, по которой действительно неспешно прогуливалась пара крыс, и стали смотреть через застекленную дверь на разворачивающееся сражение.
Чарлик, несмотря на юный восьмимесячный возраст, проявил себя как вдумчивый политик и умудренный опытом боец. Не ходи на битву, которую не можешь выиграть – вспомнил он высказывание одного из великих китайцев в прочтенном недавно трактате. Так как не прийти он не мог – его мобилизовали в явочном порядке – то он предпочел сделать вид, что он ослеп, оглох и онемел одновременно. Кот лег на неподвижную бабушку, причем он даже не топтался, как положено коту, выбирая себе местечко поудобнее. Он улегся так, словно его единственным желанием было поспать, а ему давно не давали это сделать – рухнул, отстояв две смены у станка.
Крысы тоже не были глупыми, понимали правила игры, поэтому сделали вид, что кота не заметили.
– Вот она, идиллия, твою мать, – сказала Лена. Преодолев застенчивость, она взяла дворовой веник на длинной палке, вошла внутрь и стала этой палкой лупить бабушку и крыс вперемешку. Коту тоже досталось, но кот-то – еще ладно.
– Ты же бабушку убьешь! – загибаясь от смеха, кричала моя мама.
– Да хрен там, она всю войну прошла, ты ее не знаешь!
Бабушка сердито смотрела на Лену, потом прикрыла глаза. Ей было все равно – она не только ничего не могла сделать, паралич не позволял ей даже произнести какую-нибудь простенькую сентенцию вроде «Пошла на хер, сука».
В общем, кот и крысы убежали по своим делам. У крыс было уютное пристанище в виде дворового туалета на три очка, через стену Лениной квартиры. У кота – через весь двор, к нам на веранду – сразу нашлись дела на крыше. Одна бабушка не могла никуда уйти. Даже из этой жизни.
Через день бабушке опять случилось плохо. В очередной раз возле двора остановилась скорая помощь, распугивая ворон своей сиреной, и врачи побежали в самый конец двора, туда, где жила парализованная бабуля – Лена платила им какие-то небольшие денежки, чтобы они ее квалифицированно откачивали. Откачали и на этот раз.
И тогда на глазах у окаменевшей публики в виде врачей, внучки и самой Лены, бабушка медленно подняла парализованную последние пять лет правую руку, и скрутила кукиш, направив его на портрет своего мужа, висевший непосредственно перед ее кроватью.
На этом все не закончилось. Старуха разомкнула губы и произнесла скрипучим голосом:
– Фима, ты надеялся, что мы сегодня встретимся? На тебе! Я еще здесь…
© maximblog
