Надо признать, что я редко меняю своё мнение. Но иногда это всё-таки происходит. Не быстро, не внезапно, не под влиянием неожиданного откровения, а, говоря юридическим языком, «по совокупности».
Ещё несколько лет назад я была категорически против открытых проявлений гомосексуальности со стороны носителей соответствующей половой ориентации.
Действительно, это же форменное безобразие:
- люди с нормальной ориентацией не устраивают парадов, чтобы напомнить миру, кого и каким способом они имеют или планируют поиметь; нет никаких вразумительных причин, по которым мы должны любоваться на эти демонстрации со стороны гомосексуалистов;
- под влиянием политики расстройство влечения то вносится в МКБ, то выносится оттуда, создавая смешное и нелепое явление моды на диагнозы;
- поток гомосексуальных откровений с телеэкранов заставляет пытливых подростков подражать кумирам, в том числе и в проявлениях сексуальных аномалий, что наверняка дурно скажется на их психике;
- в конце концов, из УК уже вынесли статью за мужеложство, никто никого не преследует, и этого вполне достаточно, чтобы закрыть тему раз и навсегда.
Разумеется, у меня в загашнике есть ещё пара десятков аргументов, которые мне лень излагать, но только спросите, и я вам вывалю их со скоростью шестиствольного пулемёта M134 Minigun.
Расхожие доводы противоположной стороны не выдерживали ни малейшей критики:
- гомосексуализм не болезнь, а норма, потому что он встречается у животных (у которых также встречаются неврозы, бешенство и анацефалия);
- гомосексуализм – это как леворукость (от которой не страдает ни одна функция организма, в т.ч. и возможность вести половую жизнь, способную привести к продолжению рода);
- у гомосексуалистов меньше прав, потому что они не могут вступить в брак с лицом своего пола (а нам, значит, это позволено).
Ну и т.д.
Так вот.
Обсуждение нормальности или аномальности, моральности или аморальности гомосексуализма как явления имеет такое же отношение к правам гомосексуалистов, как биохимия диабета к ценам на инсулин.
Правда заключается в том, что большинство прав нужно не всем, а только некоторым, причём большинство населения не может воспользоваться большинством прав.
Минимум половина населения не может воспользоваться правом на отпуск по беременности и родам. У 90% населения нет ни одного из многочисленных прав инвалидов. У ___% нет права на ____(вставьте недостающее).
Практически каждый из нас принадлежит к какому-нибудь меньшинству. Некоторым везёт, и они даже не замечают своей принадлежности. Но происходит это вовсе не потому, что одно меньшинство чем-то лучше другого. Просто ваше счастливое меньшинство никому не потребовалось дискриминировать (как, напр., филателистов), или права вашего меньшинства уже отстоял кто-то до вас (как, напр., многодетных).
Некоторым меньшинствам повезло чуть меньше: их дискриминируют не идейно, а коммерчески. К примеру, людям с ростом выше 2 метров приходится тщательно следить за дверными косяками, чтобы не шарахнуться башкой, маяться в театрах и самолётах, потому что расстояния между сиденьями для их ног не хватает, ездить в автобусах скрючившись из-за низких потолков и искать по всему городу хоть какие-то шмотки. Действительно, стоит ли тратить кучу денег на пересмотры ГОСТов и увеличение автобусов, если здоровая орясина может сложиться и пригнуться; нужно ли шить приличную одежду охрененных размеров, если прикрыть срам можно и в «Богатыре»; да и вообще, как будто поважнее проблем нету, чтоб ещё об этом думать! Да-да, я бы тоже не думала, если бы среди моих близких никто не вымахал такими слонами.
Но есть самые несчастные меньшинства. Им выпала гнилая удача попасть под горячую руку большинству. Нет, если бы им можно было что-то вменить по уголовке, то они б уже куковали на нарах. Но вменить им по большому счёту решительно нечего, поэтому их дискриминируют за то, что не любят.
Само собой, под неприязнь нельзя не подвести глубоко прочувствованной базы. Их не любят не просто так, а за то, что религия, не имеющая к ним никакого отношения, содержит сексуальные запреты, не имеющие к ним никакого отношения, для своих адептов, не имеющих к ним никакого отношения. А адепты почему-то бьют за свои запреты их. Но адепты не виноваты: им же боженька велел. А виноваты те, кого бьют.
Поскольку прав и свобод у этого меньшинства раньше не было, введение таких прав обладает очевидным признаком – новизной. Всё новое же, как известно, опасно. А ну как меньшинство воспользуется своими правами как-нибудь неправильно? Или, не дай бог, злоупотребит?! Нет уж, это только большинство имеет право на злоупотребление, а если меньшинство такое отмочит, то тут же конец света придёт.
Среди лозунгов Парижской весны 1968 года, помимо знаменитого «Запрещено запрещать!», были замечательные слова: «Свобода – преступление, несущее в себе все другие преступления».
Теперь нам ясно, как победить любые злоупотребления, не правда ли?
Ежедневные уколы инсулина не просто не нужны большинству, они для большинства смертельно опасны. Но если я, представитель здорового большинства, не предоставлю этого права диабетикам, то именно я буду той гнидой, которая их убивает.
Авторское право на музыку не просто не нужно большинству, оно приносит большинству убытки. Но если я, представитель не сочиняющего музыку большинства, лишу этого права музыкантов, не предоставив ничего взамен, то именно я буду той гнидой, которая их грабит.
Однополые браки не просто не нужны большинству, они для большинства неприятны. Но если я, представитель гетеросексуального большинства, не предоставлю геям этого права, то именно я буду той гнидой, из-за которой они не могут приходить в больницу к любимым, принимать решения за самых близких людей в случае недееспособности, наследовать общее имущество без юридических проблем, справедливо делить имущество при разводе и т.д. и т.п.
А я не хочу быть той гнидой.
Самое тяжёлое для понимания право – это право другого нарушать твои моральные нормы реализацией ненужных тебе прав.
Самая тяжёлая для понимания обязанность – это обязанность подвинуться на узкой лавке, где ты расселся первым, чтобы дать место чужому, потому что неудобно сидеть вам обоим лучше, чем стоять одному из вас.
В обществе всегда находятся люди, желающие заглянуть другим в штаны, в постель и в душу. Этим людям непременно нужно, чтобы там, в чужих штанах, не допускалось никаких вольностей. За содержимое чужих штанов они готовы бороться до конца, до последней капли крови. И недоразвитое общество с удовольствием идёт у них на поводу. Оно исследует и запрещает, осуждает и протестует, скандалит и лается.
И тем, в чьих штанах, к несчастью, оказывается что-то не то, для отстаивания своего права беспрепятственно иметь это у себя в штанах приходится пользоваться единственно возможным для убеждения способом: показывать это любознательному обществу открыто и объяснять, почему это не страшно. И как только они это показывают, полчища таких, как я, начинают орать: «Уберите это от нас, мы не обязаны на это пялиться!»
Принимая правила тех, кто требует от общества повсюду держать свечку, мы вынуждаем всех помогать обществу это делать. Её нельзя держать! Нельзя, как бы кому-то ни хотелось. Потому что это унизительно, а унижаться и унижать – гнусно и недостойно.
Но мы её уже держим. Мы уже приняли эти правила и обязаны за них заплатить соблюдением. Не нравится, когда показывают? Нефиг на зеркало пенять, коли рожа крива!
В моей семье нет гомосексуалистов. Мой старшенький уже взрослый мужик, и у меня нет никаких сомнений, что он абсолютно гетеросексуален. Моя младшенькая ещё не выросла, но вроде не подаёт никаких признаков лесбийских наклонностей. А мне всё равно страшно. Страшно, что она всё-таки может оказаться лесбиянкой, или мне приспичит ещё родить, и ребёнок окажется таким, или внуки...
И я точно знаю, чего я боюсь.
Я боюсь, что мой ребёнок станет мишенью для издевательств.
Я боюсь, что религиозные фанатики, которым их попы запрещают всё на свете, сочтут моего ребёнка своей законной добычей.
Я боюсь, что общество, ненавидящее таких, как мой ребёнок, доведёт его до самоубийства.
Я боюсь, что мой ребёнок может лишиться права на полноценные отношения с любимым человеком, просто потому что их отношения не нравятся большинству.
Я боюсь проворонить момент, когда нужно паковать чемоданы и валить из страны, поскольку мы окажемся в меньшинстве.
И точно так же, как и я, по всей стране боятся тысячи матерей, бабушек и прабабушек. Боятся за любимых и беззащитных, за близких и родных, за ни в чём не виноватых. Боятся даже без повода, а так, превентивно.
Так вот, я ненавижу этот страх. Я возмущена этим страхом. И я, представитель большинства, хочу, чтобы большинство прекратило это отвратительное запугивание. Запугивание не только меньшинств, но и самого себя.
Я хочу выключить наконец-то в голове большинства поганый органчик, орущий «Держать и не пущать!», и начать решать социальные проблемы менее придурочными способами, чем тупые запреты.
Именно поэтому мне хотелось бы, чтобы в моём городе были и гей-парады, и танцы кришнаитов, и марши поклонников Ктулху, и флеш-мобы фанатов макаронного монстра, и любые самые невообразимые выступления самых удивительных чудаков. Чтобы мы наконец привыкли, что люди – разные. Потому что только так можно победить дебильную первобытную ненависть к странным и непонятным вещам и выбить наконец-то из рук идиотов их всепроникающую свечку.
Я не за гей-парад. Я против несправедливости, ненависти и страха.
http://correlation.livejournal.com/85154.html
